— Умер? Нет. Во всяком случае, пока. Как он выглядит?
Я сглотнула комок в горле, соображая.
— Темные волосы, карие глаза. Ему двенадцать лет, но выглядит он старше.
— Телосложение? — нетерпеливо спросил Блейк.
— Он крупный. В общем, он тучный. — Мне было неприятно это говорить.
Блейк вздохнул.
— Ну, тогда похоже. Двенадцать? Господи. Как можно довести себя до такого состояния в двенадцать лет? Это надо было постараться.
— Ему непросто жилось, — резко отозвалась я, желая защитить мальчика. — Не думаю, что ему самому это нравилось.
— Это совершенно очевидно. Он попытался убить себя.
— Как? — удалось спросить мне.
Один из полицейских в форме, который в этот момент проходил мимо, ответил мне.
— Повесился на двери. Вот придурок. Неудивительно, что мы не могли ее открыть. — Он посмотрел на Блейка. — Знаешь, мы выяснили, почему у него не получилось. Бельевая веревка растянулась, понимаешь? Он взял веревку с пластиковым покрытием, и завязанный узел ослаб. Парень оказался слишком тяжелым для него, поэтому веревка растянулась и его ноги достали до пола. Слишком жирный, чтобы повеситься. Боже мой, а мне казалось, что я уже все видел.
— Он выживет? — спросила я, ненавидя полицейского за пренебрежение, с которым он говорил о Поле.
Мужчина пожал плечами:
— Может быть. Ему оказывают помощь. Он был без сознания, когда мы его нашли.
В доме послышалось несколько ударов, и Блейк сказал:
— Его выносят.
— Держи свой край выше, приятель, — сказал один из парамедиков, когда они показались в дверях. Двое полицейских помогали им нести носилки, на которых лежал Пол. Лицо его прикрывала кислородная маска, но вздымавшийся горой живот и копна волос, видневшаяся на носилках, узнавались безошибочно. Одна пухлая рука безжизненно свисала из-под одеяла.
— Поднатужьтесь, — раздалось позади меня. Там, прислонившись к своему автомобилю, усмехался разговаривавший со мной полицейский.
— Помоги нам, — попросил один из несущих носилки.
— С моей-то спиной? Да ни в жизнь. Еще нанесу себе непоправимый ущерб.
— Он не предмет для шуток, — с жаром обратилась я к Блейку, желая, чтобы он велел им заткнуться. — Он не животное или какая-то неодушевленная вещь. На этих носилках ребенок.
Блейк проигнорировал мое замечание, и я с досады стиснула кулаки.
Бригада «скорой» вынесла носилки к дорожке и разложила под ними колеса. Носилки торопливо провезли мимо меня. Вблизи Пол выглядел ужасно. Кожа у него стала синюшной, и я подумала, сколько он находился там… и сколько еще пробыл бы, если б туда не вломилась полиция. О чем думал Дэнни, оставляя его в таком состоянии?
Блейк прошел за бригадой «скорой» и заглянул в машину, как только Пола туда погрузили. Вернулся он мрачный, но информация, принесенная им, обнадеживала.
— Они сказали, он с ними разговаривает. Он то приходит в себя, то опять отключается. Медики считают, с ним все будет в порядке, но здесь они не останутся.
В это время «скорая» тронулась с места с включенными огнями и сиреной.
Блейк повернулся ко мне.
— Значит, Дэнни ты не знаешь, но знакома с Полом.
Я поморщилась от его тона.
— Не очень хорошо. Я лишь один раз с ним пообщалась. В любом случае о Поле ты меня не спрашивал.
— Я не знал о Поле, — мягко заметил Блейк.
Я пожала плечами.
— Я впервые увидела его вчера, понятно? Я пришла сюда… — Помолчав, я продолжила, пытаясь объяснить, почему захотела поговорить с Дэнни, и надеясь, что он сможет рассказать мне о Чарли. — Пол милый ребенок. Добродушный. И не надо недооценивать его из-за тучности. Он очень умный. Готова поспорить, что о компьютерах и технике он знает больше любого из нас.
Мне было важно, чтобы Блейк осознал: Пол — человеческое существо, а не просто гора жира.
Блейк смотрел на меня без всякого выражения.
— Итак, до вчерашнего дня ты никогда не бывала в этом доме.
— Нет.
— Ты просто вбила себе в голову выяснить, что случилось с твоим братом.
Я кивнула.
— Думаю, эта история с Дженни снова все во мне всколыхнула. Я стала ловить себя на мыслях, что строю догадки, размышляю о произошедшем с ним. Обычно об этом постоянно не думаешь. По большей части просто живешь с тем, что есть.
Блейк посмотрел мимо меня, и я, повернувшись, увидела Викерса, который, спотыкаясь, выходил из дома, даже более посеревший и унылый, чем обычно. В правой руке он что-то держал, серебрившееся от кисточек, и мне как никогда почудилось, будто я грежу наяву, поскольку предмет у него в руках казался мне полной бессмыслицей.
— Это же моя сумка!
Это была сумка, висевшая у меня на плече три дня назад, сумка, которую отнял таинственный нападавший. Я устремилась к Викерсу, протягивая за ней руку. Он отвел сумку в сторону, и я поняла, что за мной подходит Блейк.
— Это моя, — повторила я. — Где вы ее взяли?
Викерс выглядел усталым.
— Она лежала в гостиной, Сара. Там, где вы ее оставили.
Я покачала головой.
— Нет. Вы не знаете, я потеряла эту сумку. То есть не потеряла — ее у меня отняли.
— Новая история, — сказал Блейк. — У вас всегда на все находится ответ, не так ли?
— Это правда, — с достоинством возразила я, обращаясь только к Викерсу. — Ночью во вторник на меня напали. Толкнули меня на землю и забрали сумку. Поэтому я и не на машине, у меня нет ключей. Вы же видели, я хожу пешком, вы только что сами меня подвезли. С какой стати я не поехала в больницу, если бы могла?
Викерс расстегнул «молнию» и заглянул в сумку. Меня захлестывало совершенно неуместное желание захихикать. Было что-то нелепое в том, что седовласый мужчина в сером костюме рылся в сумочке из серебристой кожи как в своей.
— Ключей нет, — наконец объявил он, и внезапно смеяться мне расхотелось.
— Что? Они должны быть там. Вы проверили внутренний карман?
Викерс взглянул на меня с упреком.
— Там я посмотрел в первую очередь. Именно там держит ключи и моя жена.
— Могу я посмотреть сама?
Он подал мне сумку, ничего больше не говоря, и я стала в ней копаться, чувствуя себя неуютно под взглядами наблюдающих за мной двух мужчин. Я пошарила рукой среди бумажек и счетов, скопившихся на дне сумки, разыскивая ключи. Я нашла карандаш для глаз и бальзам для губ, шариковую ручку, которая давным-давно перестала писать, и скрепки, но ключей там не оказалось, как и много чего другого. Мне пришлось признать поражение.
— Да, но ключи там были, когда ее украли. Как, впрочем, и другие вещи — мой ежедневник, фотографии.
Я пыталась припомнить, чего еще лишилась.
— Идемте, — сказал Викерс и посторонился. — Идемте, и посмотрите сами.
Блейк кинулся вперед, желая перехватить меня.
— Шеф, эксперты, мы не можем…
— Она призналась, что уже была в доме, — спокойно возразил Викерс. — Думаю, эксперты так или иначе ничего не докажут. Но на всякий случай мы не позволим ей ни к чему прикасаться.
Блейк прикусил губу, но больше ничего не сказал и отступил назад, пропуская меня.
Я шагнула мимо него в прихожую и огляделась.
Со вчерашнего дня здесь ничего не изменилось, кроме сломанной полицейскими двери. Хлопья краски усеивали вытертый ковер там, где дверь ударилась о стену. В нос мне снова ударила вонь потных носков, которую я отметила раньше, и чего-то еще, более резкого. Страха.
В отличие от прошлого раза дверь в гостиную оказалась приоткрыта.
— Вы нашли сумку там? — спросила я. — Могу я войти и посмотреть сама?
— Пожалуйста, — сказал Викерс, — это не займет у вас много времени.
Я поняла, что он имел в виду, когда, толкнув, распахнула дверь. Запах тел, пропитавший дом, здесь чувствовался еще сильнее, вызывая тошноту, и я начала задыхаться, стараясь делать неглубокие вдохи через рот. В комнате стоял полумрак, окно, выходящее на фасад, закрывали дешевые жалюзи. Пока Викерс не нажал на выключатель у двери, единственным светом был солнечный, просачивающийся по краям этих хлипких жалюзи. Я заморгала от неожиданно резкого света голой лампочки на потолке, прежде чем мне удалось разглядеть освещенное ею убожество.
Комната оказалась практически пустой. Двуспальная кровать, застеленная грязной, в пятнах, простыней, упиралась изголовьем в противоположную от меня стену. Панель изголовья была обита замызганным бледно-зеленым бархатом, оставшимся от семидесятых годов. На полу по одну сторону от кровати стояла коробка бумажных салфеток, использованные салфетки валялись вокруг нее. По другую сторону лежала небольшая стопка затрепанных журналов — порнографических, догадалась я с отвращением. В изножье кровати я увидела тонкое комковатое одеяло, которое сползло на пол, покрытый темно-коричневым акриловым ковролином, блестевшим на свету и слегка поскрипывавшим у меня под ногами. Стены были оклеены кремовыми обоями с выпуклым перламутровым узором, чрезмерно строгими и приличными обоями, совершенно не сочетавшимися с комнатой, которую они украшали. Длинная грязная полоска на одной из стен позволяла предположить, что некогда там стояло нечто большое — может быть, диван.
