– Не наш праздник, чего справлять, – нахмурился он. Сильно не понравилось Василию Игнатьевичу, что Клавдия, не стесняясь ни Зои, ни людей на остановке, подошла впритык и принялась смахивать невидимые пушинки с его куртки. На лице женщины отчётливо проявилось частнособственническое выражение. С таким выражением смотрят на то, что давно и бесповоротно принадлежит данному лицу.
– Долго собираешься неприкаянным ходить? – жарко шепнула Клавдия, но тут, к счастью, показался автобус, народ ринулся занимать места, и Василий Игнатьевич избежал ответа по уважительной причине. Да и как ответить? Вопрос был очень трудным и в то же время пустопорожним. Клавдия с таким же успехом могла спросить, куда девалась молодость, и потребовать её возвращения. В город Василий Игнатьевич ехал с испорченным настроением, испытывая противное чувство нескончаемого долга, отдать который был не в состоянии.
Денис встретил на машине. Чем-то озабоченный, рассеянно принял пакет с нехитрыми деревенскими гостинцами (солёные огурцы, черносмородиновое варенье), выплюнул жевательную резинку в урну и, усадив гостя в салон, затараторил:
– Дядь Вась, я тебя домой подброшу, с Инной посидишь-поболтаешь, ладно? Я предупредил о твоём приезде, но сам не скоро освобожусь, извини. Сегодня праздник всех влюблённых, а у меня магазин подарков, покупатель с руками товар рвёт! Ещё нужно в продуктовый смотаться, ничего не успеваю, дядь Вась, гонка как у раба на галерах!
«Лендкрузер» резко развернулся от автовокзала на городскую дорогу и помчался так, будто племянника преследовала полиция. Василий Игнатьевич не был любителем быстрой езды, но «сидеть-болтать» до вечера с незнакомой Инной ему хотелось ещё меньше.
– Давай-ка я лучше с тобой.
Денис всплеснул ладонями над рулём, обтянутым овечьим мехом.
– Ну, тогда позвоню Инне, чтоб тебя не ждала. Где-то в шесть домой нарисуемся, а после восьми тебе одному придётся у нас посидеть, ничего? До одиннадцати. Просто день сегодня, ещё раз извини, немножко неподходящий, ты о празднике, вообще, в курсе? Он не официальный, но очень популярный у молодёжи, у сувенирных фабрик и соответственно у меня. Прибыль больше, чем под Рождество! Сейчас, погоди, в цветочный магазин быстренько заскочу, я ведь тоже этого праздника жертва, хотя не молодёжь: обязан преподнести любимой девушке букет цветов, позажигать с ней на романтическом ужине с танцами и сделать сюрприз в виде симпатичного колечка с «валентинкой». А так как у меня ещё четыре девушки… – Уловив в зеркале заднего обзора озадаченный взгляд Василия Игнатьевича, племянник расхохотался. – …четыре продавщицы, то по традиции я и своим работницам должен презентовать цветы с валентинками-премиями. Заодно проверю реализацию товара. Девушки обычно сменяются, но в авральные дни все работают. Красотки, увидишь! Да, старшую ты должен помнить, на рыбалку с нами ездила, вы вдвоём ещё щуку здоровенную поймали.
– Помню, – сказал Василий Игнатьевич и почувствовал, как странно ворохнулось сердце.
– Люба работала медсестрой, в буквальном смысле вкалывала без проходных, но деньги всё равно получала смешные, а детей – трое! Вот Катя и попросила за подругу, знает, что я не скупердяй и не эксплуатирую подчинённых до изнеможения. Девушки, правда, с десяти утра и до закрытия на ногах, зато через сутки. Люба второй год у меня.
– Приезжала вроде с одним ребёнком…
– Тривиальная история: сестра пила, тупо допилась и оставила двойняшек. Все четверо мальчишек ровесники.
– Четверо?..
– С моим Володькой. В одной школе учатся. Ты, дядь Вась, не думай, что бы между мной и его матерью ни случилось, Володька для меня – человек намбер уан. В кино с ним хожу, в зоопарк, куда захочет, иногда вместе с Любиной «тройней».
– Привозил бы в деревню. Пацанам в деревне хорошо…
Денис вырулил влево, обогнал два автомобиля и втиснул джип в ряд машин. После некоторого молчания тяжко завздыхал, что обычно предшествовало откровению, редкому при всей разговорчивости.
– Не говорил я тебе, дядь Вась… это не я Катю бросил. Это она к другому ушла. Другой – художник, не бизнесмен. Ну, может, к лучшему. Жену мою всегда к чему-то новому тянуло, она же не Люба. Вот Любови точно не до любви, – скаламбурил он, – то есть не до личной жизни с её сорванцами.
– Мужик-то Любин… где? – решился спросить Василий Игнатьевич.
– Не знаю, давно одна, – равнодушно пожал плечом Денис. – А так мы с Катей ничего, общаемся. Опять заставляет меня сигареты бросить, иначе грозит прекратить свидания с сыном. Дурной пример, видите ли, подаю во время тотальной борьбы с курением. Я специальный пластырь на руку прилепил – ноль помощи, от семечек зубы ноют, и жвачки надоели. Попкорн, что ли, купить?
– Растолстеешь с попкорна.
– Пускай, Инне будет испытание. Если любит – и от толстого не уйдёт.
Денис притормозил у цветочного ларька и через десять минут распахнул дверь машины, обнимая пышный ворох роз. Бережно сложив букеты на переднее сиденье, побежал к соседнему киоску за воздушной кукурузой.
Возле гигантского здания, сверкающего каскадным обилием голубого стекла, племянник посигналил перед вип-стоянкой, и шлагбаум услужливо поднялся.
– Это твой магазин?! – ошалел Василий Игнатьевич.
– Было бы круто! – засмеялся Денис. – Увы, я тут всего-то седьмую часть нижнего этажа арендую, но могу похвастать, что мой бутик – лучший в городе из ему подобных.
Багетные бордюры окаймляли окна и арки фойе, колонны были декорированы тем же багетом и зеркалами. Проходя мимо, Василий Игнатьевич пригладил волосы, выпрямился с достоинством и впервые за многие годы со смущённой усмешкой подумал о себе: а что, справный мужик.
Витрина совсем не маленького Денисова магазина «Весна подарков» манила взгляды огненным разнообразием всевозможных сердец, аж в глазах зарябило от красного цвета и всех его полутонов, как на демонстрации в Международный день трудящихся. Сердца-подушечки, сердца-открытки, светильники в форме сердца и воздушные шарики, плюшевые игрушки с сердцами в лапах, духи, куклы, россыпи брелоков и украшений, чайные пары, пепельницы, рамки для фото… А сколько людей! Продавщицы – ни дать ни взять сошедшие с подиума манекенщицы в бело-розовых платьях – с приветливой непринуждённостью беседовали с покупателями, словно с хорошими знакомыми или даже родственниками.
Сквозь пёструю взвесь голосов и шарканье ног из глубины нарядного зала донёсся смех Любы, и Василий Игнатьевич, как заворожённый, пошёл на эти воздушные со звонцами, волнисто-яблочные звуки. Она стояла вполоборота у стеллажа с подарками, что-то объясняя двум подросткам. Подстриженные белокурые волосы вились надо лбом, красивое молодое лицо выглядело усталым, но не изменилось, – по крайней мере так показалось Василию Тихонькому, сразу ощутившему на плечах бремя собственных лет. Бесшумно отступив за стеллаж, он прокрался под его прикрытием ближе к Любе и присел в зарослях вещей, как в скрадке. Пальцы безотчётно перебирали коробочки с ароматическими травами, аксессуары для ванной, а весь Василий Игнатьевич превратился в слух. Подростки удалились, и к Любе подошёл Денис.
– Любви все возрасты попкорны! Это тебе, Любовь.
– Ой, спасибо, какие чудесные! А ты с семечек на кукурузу перешёл? – снова засмеялась она, и послышался хрусткий шелест целлофана. Цветы подарил, понял Василий Игнатьевич.
– Народу – тьма, а врут, что кризис.
– Будет хороший доход.
– Хорошо покупают бельё «Ай лав ю»?
– Пять комплектов продали.
– А «Любовь» как продается? – проворковал Денис. – В смысле, кукла.
Черти в омуте Василия Игнатьевича чуть не взбрыкнули. Представив хулиганскую ухмылку племянника, едва удержался, чтобы не высунуть руку между полками для доброго тумака. Купить любовь, продать любовь… Торгаш!
– Нынешний хит – грелка-сердце, – суховато ответила Люба.
– Я бы тоже не прочь погреться о горячее сердце в холод, – произнёс Денис немного нечленораздельно, шурша пакетом. Наверное, закинул в рот горсть кукурузного средства против курения. Дальше они опять заговорили о неинтересных бухгалтерских вещах и вдруг:
– …на медосмотр… в школу сторожем взяли.
– Он здесь?.. Где он?!
Согнувшись за стеллажом, Василий Игнатьевич летящими прыжками, как всполошённый заяц, рванулся к выходу из блестящего красочного мира и опомнился только на уличной лестнице.
Денис вскоре вышел, приобнял за плечо:
– Чего сбежал-то, дядь Вась?
Василий Игнатьевич и себе не мог объяснить, почему так поступил, а Денису тем более и, багровея, пробормотал:
– Душно там… замутило.
Вкусно и быстро пообедали у киоска шаурмой в лаваше.
– Ты езжай, куда тебе надо, я по городу поброжу, – остановил Василий Игнатьевич двинувшегося к машине Дениса.
– Хорошо, – разрешил Денис, – часы есть?
– На руке, – показал Василий Игнатьевич.
