Лицо месье выразило большое удивление и где-то даже растерянность.
— Вы меня поражаете, сеньор. Откуда вам это может быть известно?
— Газеты не один раз писали про вас.
— Невероятно. Как вам попали эти газеты, а второе: как вы умудрились запомнить меня. Но, если вы помните статьи, наверняка поняли, что мне оказалось не под силу воспрепятствовать деятельности преступных организаций Марселя. Я оказался слабее не столько духом, сколько поддержкой властей города. А ведь пост, занимаемый мною во Франции, был повыше, чем здесь. Но… Один в поле не воин. Государственные институты власти заблокированы. Я не представляю, как можно бороться за правду с людьми, которые сами ложью, шантажом, угрозами, насилием отстаивают себя. Но… Понимаете.
Пусть мелко, но в силу своей определенности помогаю там, где еще могу помочь. Возраст требует осторожности. С годами более ценишь свою жизнь, как и жизнь других. А вот вы, молодые, не осознаете этого очень полезного чувства. Сыграли на руку — Это я понял, сеньор-месье. И понял, что само взрослое население не поддерживает радикальных требований молодых.
— Нельзя с лету подрывать гражданские устои, сложившиеся веками, за какой-то месяц горлопанства на площадях. Тем более необоснованно хвататься за оружие.
— Почему же гражданские устои, сложившиеся веками, не обеспечивают жизнь людям, не имеющим работы, жилья.
— Ты меня так спрашиваешь, будто я президент.
— А почему вы тогда против законных прав живущих? Они же не требуют себе хоромы. Только постоянной работы.
— Легко сказать-работы. А где ее всем взять?
— Власти никогда не утруждают себя проблемами решать в пользу неимущих. Но требуют от них полного соблюдения законности. Какой законности? Гибнуть от голода, холода. Но на это и зверь не идет. Тем более человек, имеющий развитое мышление бороться за свое выживание.
— Для этого есть парламентские пути давления на власть.
— У вас разве рабочие в парламенте сидят?
— Есть еще международное влияние. Вы своим удачным примером баламутите взъерошенных подростков. Они за вами сломя голову идут на любые авантюры. Истории не докажешь, что эти жертвы нужны народу.
— Месье Боднар, спасибо вам за подробные нравственные реляции. Но я уже вроде бы как и вырос, и осознал себя в той степени, чтобы понять: что без борьбы сами власти и шага не сделают, чтобы выделить неимущему народу часть бюджетного пирога. Только противостояние, опасность больших катаклизмов и потерь вынуждает их лавировать и идти на компромиссы. Все же катастрофический хаос в России научил богатых в Европе в Северной Америке делиться хоть малой частью, чем терять все вместе с жизнью и свободой. Бог вех от рождения делает равными. Все остальное от лукавого. Никто не узнает, в какой степени правильно или неправильно свершилось свершимое. В любом случае те освобожденные бесконечно благодарны судьбе за происшедшее. Сейчас я знаю, что там все закончилось благополучно. Люди на свободе. По какому праву гражданские устои, сложившиеся веками, позволяют людей без суда и следствия бросать за решетку, а многих ваши полицейские расстреливают на городских свалках. А те, освобожденные из лагеря, не впадают в правовую меланхолию по законности или незаконности свершенного. Это их судьба, и они от бога имеют право на отстаивание своей лучшей доли, не быть униженными, не позволять, чтобы их удушали в ваших же цивилизованных концлагерях.
— Да, да, — поторопился согласиться француз, — все это так. Где-то оправдываются и вспышки насилия. Жизнь это бесконечная борьба. Борьба без правил. И поэтому я здесь, чтобы предупредить: для вас, лично, она не закончилась с отплытием от берегов Бразилии.
Рус, как всегда, после фраз подобного содержания, промолчал.
Немного помолчал и месье.
— Конечно, вы еще не знаете, кто ваши преследователи и враги.
Монах снова промолчал.
— Хм-м. — Почему-то сомнительно забурчал француз, что-то интенсивно прикидывая в уме. — После вас, наверное, и я стану столь же легкомысленным. Не анализировать действия своих врагов.
— У меня нет времени. Нет никакой информации. Я благодарен судьбе за то, что успеваю иногда оторваться от преследователей на расстояние, которое позволяет подготовиться к следующей встрече.
— Логично. Хотя и неконкретно. Но, вдобавок ко всему, имею честь проинформировать вас, что по вашим следам бегут большой сворой обиженные наци, организованные отряды земельной олигархии, и, — тут месье немного замялся, — наверное самое опасное-"эскадроны смерти".
Кто это такие?
— Это кадровые полицейские в обход закона создали собственное образование для более успешного противодействия организованной преступности и защиты своих меркантильных интересов. Но они очень часто преступают закон, отчего сами становятся на криминальный путь.
— Вы замечаете? Сами властные структуры организовываются в банды. А бедняков, неимущих обвиняете во всех возможных грехах.
— Здесь мне нечего ответить. С этим власти должны бороться.
— И вы верите в это?
— Приходится верить. Если и есть что для человека самое постоянное и надежное-это верить.
— Вы можете верить. Вы сами властная структура. Вас не затронут оргии полицейских.
— Не скажите. Если что не так, и меня пристрелят так же, как и любого, кто им мешает.
— Извините месье, может это звучит немного непривычно, но мне в общем Америка показалась гораздо спокойнее, чем Китай.
— Не знаю, что с чем сравнивать. Может вы относительно недолго побыли здесь, но… Не буду зазря распространяться. Я только свидетель и анализатор происходящего. Вы, непосредственный участник: обвинительное лицо для закона. Поэтому и мое мнение для вас будет более, чем относительным. Кабинет, конечно, более спокойное место для анализа, чем поле брани и ежеминутность опасности. Поставлю вас в известность: я был тот комиссар полиции, который изучал место происшествия после демонстрации плебса и место, где, по словам свидетели, какой-то неизвестный китаец дрался с бандой хулиганствующих молодчиков, а потом их перестрелял кто-то со стороны. Я думаю, понимаете движение моей мысли. Вы в протоколах следствия проходите, как лицо неизвестное и неожиданно появившееся. И, заметьте, совсем случайно. Если большая группа китайцев на демонстрации конкретно описана, то ваша личность выпадает из протокола как по национальности, так и по гражданству. И даже, если вас по чьим-то словам запротоколируют, без фактов, без свидетельств, ни одна страна вас не признает. Понимаете: ни одна. Вас даже в тюрьму ни одна страна не примет. Большое ли это утешение для беглеца.
— Не рассуждайте так просто, месье, меня есть кому принять.
— Прошу прощения, сеньор, может я не так выразился. Это моя прямолинейная протокольность. Я не должен был этого говорить, так как мои предложения смахивают на запугивание и дознание. Буду краток: я здесь по просьбе мистера Маккинроя. Я должен помочь вам довезти вашего раненого товарища до пункта назначения этого парохода. В каютах плывущей посудины имеется двадцать девять членов немецкой общины с большим военным прошлым. У нас они проходят под грифом «наци». В основном это офицеры-боевики. Среди них есть и наемники. Цифра для сугубо гражданского корабля очень внушительная. Такой бригадой можно захватить все судно. Я взял с собой двух офицеров. Думаю, совместными усилиями сможем предпринять положительные для вас действия. Мы знаем противника. Знаем каюты, в которых они разместились, и трюм, где собираются на перекличку.
— Спасибо комиссар. Но как вы представляете нейтрализацию такой внушительной компании. Корабль ограничивает и возможности, и маневры.
Я пока не представляю своих дальнейших шагов.
— Я тоже не представляю. Все зависит от внешних обстоятельств. Я вам оставляю десять тысяч долларов от господина Маккинроя. Они вам будут не бесполезны. Мне также известны каюты, в которых расположились парни из немецкой общины. Мы будем за ними приглядывать. Вот вам список кают.
Рус бегло глянул на цифры. Там значилась и каюта, которую он вчера вечером посетил. Оставалось еще пять номеров. Три на верхней палубе и две на нижней.
— Многовато их, господ, на одного раненого. А что вы скажете про "эскадрон смерти"?
— Одного офицера полиции я уже повстречал в ресторане. Двух его спутников вычислили на верхней палубе. В ближайший вечер будем знать стальных. Знайте: данные по полиции идут от мистера Маккинроя. Он на материке делает свою работу. Имейте в виду, эти полицейские очень жестокие люди. У них власть. И нет никаких ограничений. Они очень опасны. С ними надо быть очень осторожными.
— Их каюты известны?
— Да. И одна на твоей палубе. Через три каюты слева по проходу от вас.
Рус сначала хотел спросить: все ли в одном номере. Но промолчал. По ходу беседы у него созрел свой план продолжения нейтрализации врагов. Давать повод постороннему для всяких подозрений, хотя вроде бы и надежному человеку не стоило. Француз поднялся.
