Хан Хуа медленно продвинул ногу в сторону японца, в ответ-скорый мах клинка. Но монах опережающим действием встретил саблю противника и круговыми движениями своей «катаны» полоснул руку самурая. Тот отскочил назад. Темная струйка крови густо закапала на землю.
Монах стоял, ждал, но японец не приближался.
Из отряда самураев вышел пожилой воин с ликом, крашеным в матово-белый цвет. Он показал рукой своему товарищу отойти назад. Тот нехотя повиновался. Но было; видно, что как боец он вышел из строя.
Чтобы остановить кровотечение ему пришлось наложить тугую повязку.
Пожилой воин вынул свой меч с замысловатой инкрустацией на лезвии.
Древняя сталь тускло поблескивала долгими годами жизни. Это был средневековый японский «катана» такой же длины, какой они вручили монаху.
После минутного стояния их клинки только свистели жалами своих лезвий, описывая удивительные по красоте и блеску траектории смертельных дуг.
Скрежет соударяющей стали холодил нервы зрителей.
Японец видно чувствовал себя уверенней. Его действия были более атакующими. Но Хан Хуа неотвратимо держал удар. Они только маневрировали короткими перетаптываниями, защищаясь и атакуя, но шага назад никто не делал.
Ситуация подсказывала, что продолжать поединок между двумя абсолютно равными бойцами по опыту и мастерству не имело смысла.
Прошло три минуты, но бойцы только упорно рассекали воздух перед собой, накаляя атмосферу пространства побережья. Хан Хуа, по возрасту моложе японца, через некоторое время мог взять самурая измором.
Громовой голос Вана остановил поединок. Он показал бойцам отступить назад. Вышел к японцу с мечом в руках из темной синеющей стали.
Без разговоров, молча поклонились, сошлись. Низкие стойки, принятые ими, нисколько не утомляли старых воинов. Мечи держали с правой стороны от себя обеими руками. Как статуи, некоторое время ритуально стояли, выдерживая определенную паузу.
Гордый лик, боевая осанка Большого Чемпиона не давали никаких сомнений в исходе схватки. Но, самурай, предполагая, что по праву более молодого, окажется более быстр в движении, с гортанным выкриком мощно полоснул клинком.
Движения рук Вана никто не заметил. Его оружие одновременно в пространстве и времени оказалось в двух положениях: с правой стороны, и с левой. Все.
Потом видение исчезло. Оказалось, меч Чемпиона с левой стороны.
Звякнул о песок обрубок меча японца. Его руки с остатком сабли также находились с левой стороны его тела. Вторая половина меча сиротливо застыла на песке, испуская тепло, будто часть еще живого тела.
Вскрик горького разочарования прошелся по рядам японцев. Сам пожилой воин ошарашенно и больно смотрел на свой обрубок, не понимая, что могло произойти с его родовым мечом. Когда же сквозь расширенные зрачки до него дошло, уста издали отчаянный стон. Он резко взмахнул обрубком и, как приговоренный к харакири, жестоко нанес себе удар в живот.
Но… между телом и тупым клинком оказалась сабля Вана.
— Заем ты лишаешь себя жизни не в бою?
Глаза японца, полные слез и внутреннего страдания, наполнились смертным блеском, и он еще раз нанес себе удар в живот. Но снова меч Вана не позволил свершиться роковой несправедливости.
— Не мешай мне, почтенный воин. Я ничего не стою, коль не могу даже свершить над собой обряд очищения.
— Но твои седые волосы еще не знают позора, и кто может упрекнуть тебя в обратном?
— Меч! Мой меч, который, как гнилое дерево рубится мечом противника. Родовой меч, — слезы отчаяния неподдельно лились из глаз осунувшегося воина. — С его гибелью должен погибнуть и я. Это мой позор.
Четыреста лет служил он нам, нашим сегунам. Род мой должен пресечься.
Твердый голос Вана всегда приводил в чувство обреченных.
— Мечу, который у меня в руках, более тысячи лет. Такие делают долгими годами. Сталь его приготовлена тайными технологиями. Он прочней прочих сталей, имеющихся на земле. Он принадлежит "Белому лотосу". Нет позора в том другим. Каждые девяносто девять лет сталь должна проходить очередную обработку на закаливание. Иначе она слабеет и течет.
— Воин медленно выпрямился.
— Ты, доблестный воин, наверное и есть Большой Чемпион из маленького Шао?
— Да, — просто и с достоинством ответил монах.
Японцы поклонились, ритуально отошли на несколько шагов назад.
— Нас обманули, — гневно молвил самый старший из самураев. — Нас ввели в заблуждение. Нам сказали, что вы из южных «Триад» — "Черного дракона", от которых погибли несколько наших людей в Гонконге.
Ван опустил свой меч.
— Скажите, честные воины, не от ваших ли рук погиб там один монах?
— Мы знаем о гибели некоего китайца. По слухам он был монахом. Но он погиб при тех же обстоятельствах, что и. наши люди.
— Значит, по вашим словам выходит, что все названные лица погибли скорее всего от рук того же "Черного дракона".
— Да. По тем сведениям, что мы имеем, получается, что это преступление могли совершить в большей степени члены «Дракона», чем кто-либо другой.
— Но кто вам указал на нас?
— Некоторые полицейские чины Гонконга.
— Господа, — уже спокойно и более задумчиво заговорил Ван, — если ваши слова верны, то все эти провокации исходят от американца по имени Динстон.
— Да, мы слышали это имя в английской колонии.
— Значит, его наущениями вас натравили на нас.
— Если наши общие предположения верны, то выходит, что все имеет более злую и более трагическую подоплеку.
— Да. И в Гонконге, господа, саблями ничего не сделаешь. Там нужны автоматы, информация, своя полиция.
— Мы найдем автоматы.
— Мы скоро вернемся в Китай. И, если вы имеете время, мы сможем вместе наказать членов "Черного Дракона". Мы сами были долго в неведении судьбы нашего брата, каким образом он погиб.
— Мы согласны. Где мы можем встретиться?
— Думаю, Тайбэй не вызовет у вас подозрений относительно нас.
— Нам хватит одного слова Большого Чемпиона.
— Спасибо, господа. Через три месяца устроит вас.
— Вполне. Это значит первого августа. В каком месте?
— Мы прибудем в английское консульство в Тайбэе.
— Будем ждать вас, господа.
Японцы еще раз поклонились. На что и монахи вежливо отвесили поклон. Родовые самураи с достоинством старых уважаемых воинов развернулись и степенно потопали в обратном направлении.
Глава восьмая
Вечером, ближе к двадцати часам, Рус зашел в ресторан. Заказал салат и апельсиновый сок. Столик, за который он присел, был расположен у дальнего угла, и зал с этого места просматривался полностью. Монах потихоньку приглядывался к посетителям, стараясь определить из массы отдыхающих, напряженных, настороженных или слишком хамоватых пассажиров. Этот ресторан был дорогой, элитный. Зная приверженность всякой мелкой сволочи шиковать на командировочные, здесь, когда они под хмельным бодуном, легче их было вычислить. Месье Боднар, конечно, ценной информацией сделал полезное дело: но и открывать ему свои планы поэтапной нейтрализации противника еще пока было неразумно. Логика подсказывала, что прекрасная информированность француза исходила не только от мистера Маккинроя, но и от того, что месье сам мог иметь какое-то касательство к этим «эскадронам». И в этом случае можно было трояко подходить к французу: доверять, не доверять, использовать в той степени, пока от него исходит полезная информация. Если месье на стороне мистера Маккинроя, а в это можно верить, хотя не исключено, что и здесь торчит костлявая рука Динстона, то… Рус уже запутался в количестве участвующих лиц, и ему снова приходилось вспоминать: кто за кого, какую роль, где и с кем. Короче, — продолжал не торопясь размышлять монах, заказав еще сока и чего-нибудь легкого поесть, — гибель части людей должна вызвать большой переполох в одной бригаде и в другой. Если месье на стороне одной из них, то он в любом случае, нехотя, но раскроется. Но и здесь, в любом случае, он будет подозревать монаха. В пределах суток-других время есть. Ведь тех людей нет. Просто нет. Где они? Смыло за борт? В ближайшее время никто не ответит. Никаких концов. Француз может раскрыть себя даже в разговоре, в искренности своего взгляда. Но сейчас Рус уже подумывал: раз противников столько много на корабле, есть возможность натравить их друг на друга. Полицейских осталось девять человек, и если каким-то образом им станет известно, что их коллеги погибли от рук некоей банды, нелегально присутствующей на корабле, то вполне возможна кровавая трагедия в стиле американских вестернов. Можно было в каюте полицейских оставить пистолет немцев, но это было бы слишком банально.
Их опытные командиры не поспешили бы торопиться в выводах. Размышляя, они построят много версий. Тем более, что им известно, что сам Рус где-то на корабле. Знают местонахождение раненого. Но из-за простоты слежения за одной фигурой оставили в покое другую. Третьи сутки и пока все до удивления тихо. Настороженно, но тихо.
