Рус сначала хотел спросить: все ли в одном номере. Но промолчал. По ходу беседы у него созрел свой план продолжения нейтрализации врагов. Давать повод постороннему для всяких подозрений, хотя вроде бы и надежному человеку не стоило. Француз поднялся.
— Откланиваюсь вам, сеньор. Сейчас мне необходимо в бар: встретиться со своими людьми. Думаю, что и вам удобнее и безопаснее самому меня находить. С часа дня до двух я в ресторане на верхней палубе. С семи вечера в баре над. вами. В десять на открытой палубе. С двадцати четырех до шести утра должен быть в своей каюте напротив раненого. Думаю, для контакта со мной вам очень поможет ваша маленькая девушка.
Месье Боднар еще раз галантно откланялся.
Глава четвертая
Только к девяти вечера подрулил Мин с двумя Китайцами эмигрантами к становищу монахов у моря. Суровый Ван долго смотрел на лукавые рожи китайцев, пока дал знак говорить.
— Уважаемый Вана, ваша товарищ был на носилках транспортирован на большой корабль. Корабль пашел Африка. Кейптаун порт. Все хоросе.
— Мин, — недовольно заговорил Ван, — это все, что они могут сказать?
— Носилки Сен Ю сопровождал человек в белом халате, старушка, очень молодая девушка. — Более обстоятельно повествовал схимник.
Ван повернулся к эмигрантам.
— Подозрительные ошивались рядом?
Китайцы отрицательно закивали головами.
— Только грузчика, только матроса, Большой Вана.
— А полицейские, шпионы, — выуживал сведения Ван.
— Все хоросе. Все хоросе. Больше нет никто. Народ хоросий, пассажирский другой дверь ходил.
— А почему это вы так плохо на родном языке говорите? — пристально разглядывая собеседников, давил авторитетом Ван.
— Мало рядом земляк. Говорить не с кем.
— Но ваши хари, ребята, не говорят о том, что вы подолгу молчите.
Зубы у вас острые. Ну что ж. И на том спасибо. Ваше дело дальше присматривать за обстановкой на полицейских участках. Собирать всю возможную информацию из газет, журналов, радио. Всем эмигрантам передайте, чтобы на год притихли и никуда не высовывались. Пусть все сваливают на приезжих из Тайваня. Сыщики ратуют за то, что древние ханьцы втерлись не в свои дела. Всех молодых, безработных, на ближайшее время отправьте в провинции на сезонные работы.
— Все понял Большой Вана. Будет сделано. Все.
— Ступайте. Будьте осторожны. Враг он и здесь враг.
Мин повел китайцев к машине.
— Рус на корабле — это несомненно, — думая, проговорил Коу, когда эмигранты удалились на значительное расстояние.
— Иначе и не может быть, — подтвердил Ван, но дополнил, — незаметно, без надлежащих документов доставить на корабль раненого невозможно.
Тем более на носилках. Я пока не вижу никаких путей помочь Русу. Шансы у него на лайнере ничтожные. Но получается: без посторонней помощи брату не удалось бы никогда попасть на корабль. Кто-то на его стороне.
Но кто? Представить даже не могу. Наверное, зря погибнет доктор, старушка, эта молодая девица. В темных палубных безлюдных проходах, каютах не особо побегаешь. Да и китайцы привезли нам информацию, которую с головы мог высказать и ребенок.
— Но для нас главная информация, что брат на корабле.
— Главная. Но для нас она как отрезанная. Чем мы можем помочь?
Если б знать, кто окажется на корабле его противником. Все это очень и очень смахивает на ловкую, хитрую ловушку.
Ван угрюмо смотрел на темное море.
— Надо решать, что делать. Мы тоже без транспорта. Надо быстрее добираться до Кейптауна. Самолет. Вертолет. На лайнере есть площадка для вертолета?
— Есть. Но корабль уже на таком расстоянии, что вертолет не долетит. Нам лучше продвигаться к северу до первого порта. Там что-нибудь найдем. Отсюда же следует быстрее исчезать. Полиция, политическая полиция, сыщики, карабинеры все на ногах.
Ван молча кивнул, посмотрел куда-то в далекое бездонное небо. — Иного пути у нас нет.
Глава пятая
Штат Дэлавэр.
Старинный замок с высокими сводами, острыми башенками. Серый гранит. Полутемный парадный холл.
Реже попадает в поле нашего общественного зрения седовласый господин с неторопливыми манерами высших аристократических кругов: лордов, имеющих не только имя, но власть: финансовую, политическую.
Право первого голоса на страницах популярнейших газет и журналов.
Правда голос их там проходит через вторые, третьи руки, но ни в коей мере не меняет своей интонации, требовательности. «Клуб-40». Сей спокойный господин, который уже неоднократно на страницах нашей неспокойной книги принимал мистера Маккинроя, — Первый Координатор Почтенного клуба. Ему под сто. Глаза выдают вековую усталость жизнью.
Но его ранг требует деятельности. И сейчас, он в который раз слушает сэра Маккинроя, который приходится ему внучатым племянником по материнской линии.
Внутренне он и хотел бы сесть с родственником у камина, по простому выпить пару бокалов сока, выслушать без предубеждения занятные истории о монахах. Но главенствующий этикет требовал сохранения всех субординации их надправительственного клуба. И он сидел с ровной осанкой в древнем кресле, на котором в свое время гордо восседали его предки. Слушал сэра Маккинроя. А сэр Маккинрой также гордо восседал на противоположной стороне длинного церемониального стола, старательно выкладывал:
— …Мне думается, что при всей монашести Руса, при всем его духовном тяготении и уважении к отцам, он все более становится инородным телом в их анклаве. Сказывается и скрытое предубеждение родственных монастырей. Рус среди молодых монахов Тибета становится живой легендой наравне с Большим Чемпионом. А это, вы знаете, на старческие умы соседей-удар по традиционному авторитету. В сумме около семи лет вне стен монастыря, вне пределов Поднебесной. Он уже не так мыслит, не так делает. Хотят этого опекуны или нет, они вне границ влияния на него. Время берет свое. И первый камень, пусть маленький, с песчинку, первые сомнения в верности однообразия бытия вложил в него его родной дядя в Южной Корее. Все последующие годы волею судьбы и странствующего рока отделяли его от монастыря не только физически, но, можно сейчас смело утверждать, и духовно. Уровень его мышления, пространственность, широта восприятия стали более мирскими, чем схимническими.
Координатор почти незаметно кивнул подбородком, показывая, что он согласен с доводами племянника и хочет вставить свое слово.
— Друг мой, а на чем основаны именно эти ваши утверждения?
Маккинрой также поклонился, и, не меняя тона высказывания, продолжил.
— Основаны на том, что, уже второй раз попадая в поле зрения и преследования противников, Рус не сближается с группой поддержки из монастыря, в которой находится и его ближайший по духу и по поведению, монастырский брат Большой Чемпион Ван. У них почти одинаковые линии жизни, которыми снабдила их судьба. В Китае это два самых больших странственника, и симпатии, уважение их друг к другу невозможно определить словом. И на закате своих лет, Ван никогда не отрекется от Руса, который в принципе продлил и наполнил существенной гаммой бытия бурную опасную жизнь Чемпиона. Рука лорда снова остановила выразительную речь эксперта.
— Никак не ожидал я, что вы так глубоко и проникновенно сможете анализировать существование далеких от нас людей, в общем-то ничем особенным не выделяющихся из строя общей массы живущих, старающихся жить тихо и неприметно для человеческого общества. Кто, когда вообще слыхал о монахах Китая? Только их внутренние летописи, да еще враги.
Меня это убеждает, сэр Маккинрой, что со временем вы сможете положительно присутствовать на заседаниях нашего клуба и координационного комитета. Чутье моих лет подсказывает, что в немалой степени вам будет способствовать этот неизвестный юноша: без рода, без племени, без родины.
— Я очень благодарен вам, милорд, но я так далеко еще не заглядываю.
— Трудно заглядывать вперед, будучи молодым. Но это я так, к слову. В жизни все быть может: и быть того не может, чего не может быть. Уровень вашей логики должен обеспечить вам авторитет. Меня это положительно успокаивает. В нашем полезном клубе с годами теряется жизнеутверждаемость логической мысли. У нас много ястребов, но мало серьезных непредубежденных аналитиков. Они настойчиво полемизируют критериями войны. У нас мало голубей. Они слабы в доказательстве, в отстаивании миролюбивых основ. Все так ужасно боятся коммунистов, что кроме вооружения, подготовки к войне ничем их увлечь нельзя. Один только Никсон сейчас противится общему давлению военных. Мы ему разрешили в прошлом году съездить в Москву, прозондировать почву насчет мирных соглашений и взгляда лидеров коммунистов на глобальные проблемы Земли. Его доклад дает оптимизм в том, что не все так страшно и обреченно, как пишут наши аналитические газеты. Но больно сознавать, что наши старческие головы в комитете помешались на грядущей войне и спешно к ней готовятся. Семьдесят третий год двадцатого столетия от Рождества Христова, седьмое тысячелетие цивилизации от сотворения мира:-что-то пора основательно переосмысливать и изменять. Не то новый виток очередной цивилизации начнется с того же, что и десять тысяч лет назад. Военная наука подходит к тому порогу, когда кроме разумного мира, ничем иным мыслить нельзя. Все прочее преступно по своей сути.
