Произнеся столь длинную речь, она подошла ко мне и зарыдала на моем плече. Я был готов взять Тома за нос и перебросить его самого и его Винни через ворота нашей фермы, и непременно сделал бы это, если бы матушка позволила мне, потому что если меня задеть, так мне вообще удержу нет, хотя вывести меня из себя стоит больших усилий.
Однако долго сердиться матушка не может, и с помощью Анни Том вскоре снова вошел в доверие к матушке. Анни, защищая своего суженого, попавшего впросак, сказала, что, по ее мнению, любому молодому человеку вообще свойственна тяга к приключениям, и потому неудивительно, что спокойная и размеренная жизнь постепенно стала надоедать ее любимому Тому.
Словом, любезные читатели, спустя недолгое время матушка уже жалела, что обошлась с Томом столь круто, и предположила, что Том, возможно, был прав насчет ожерелья. Она вышла, чтобы позвать Лорну и осмотреть ожерелье еще до темноты.
Лорна вошла в комнату. Матушка подвела ее к свету, чтобы Том как следует разглядел украшение. Оно свисало с гордой, лебединой шеи Лорны, словно капли росы с белого гиацинта, и меня рассердило то, что у Тома появилась возможность безнаказанно пялить глаза на Лорнину красоту. Словно бы прочитав мои мысли, Лорна отвернулась, сняла ожерелье и передала его матушке. Том Фаггус нетерпеливо схватил его, приняв от матушки, и поднес к окну,
— Сколько бы вы за него хотели, мистрисс Лорна? — спросил он.
— Я не собираюсь продавать ожерелье, сэр, — ответила Лорна. — Мой дедушка очень им дорожил, и я думаю, оно когда-то принадлежало моей матушке.
— Что бы вы сказали, мистрисс Лорна, если бы вам предложили за него сто тысяч фунтов?
Лорна спокойно взяла ожерелье из рук сквайра Фаггуса, проводившего бриллианты восхищенным взглядом, а потом подошла к матушке с такой светлой улыбкой, какой прежде ни у кого, даже у самой Лорны, я никогда не видывал.
— Моя дорогая, моя добрая матушка, — прошептала она, — примите это от меня, — ведь вы примете, не так ли? — и я буду безмерно счастлива, потому что все драгоценности мира не стоят и тысячной доли вашей доброты.
Матушка стояла, не зная, что сказать. Конечно, ей и в голову не могло прийти, что когда-нибудь ей подарят что-либо подобное, но, с другой стороны, она прекрасно понимала, как обидится Лорна, если она не возьмет ее подарка. И тогда, как всегда, она обратилась за советом ко мне, а я — я был так растроган благородством Лорны, что слезы выступили у меня на глазах, и я бросился вон из комнаты, сказав, что схожу посмотреть, не забрался ли кот на маслобойню.
Когда я вернулся, ожерелье снова перекочевало в руки Тома, и он, обращаясь к собравшимся, а особенно к Анни, которая была без ума от его учености, читал лекцию о драгоценных камнях. Он сказал, что каждая грань такого камня должна быть строго выверена, а каждый угол строго выдержан. От этого, подчеркнул он, зависит стоимость камня. Бриллианты, что он держал в руке, были, по его мнению, совершенным образцом безупречной ювелирной работы. Он высказал уверенность, — и я не мог с ним не согласиться, — что такое ожерелье наверняка принадлежало одному из знатнейших и богатейших семейств Англии.
Я увидел, как печально стало лицо Лорны, и догадался, о чем она сейчас думает: она явно была уверена в том, что это ожерелье досталось Дунам во время одного из разбойничьих налетов, и что сквайр Фаггус знал это, и что только по этой причине матушка отказалась принять его в подарок.
Больше мы не стали говорить об ожерелье, и с той поры прошло немало времени, прежде чем мы вернулись к этой теме. Но с того дня моя любимая перестала носить его, потому что теперь она знала ему цену и не знала, как оно все-таки попало к ней. На следующий же день она пришла ко мне и, стараясь выглядеть веселой и беззаботной, попросила меня снова спрятать его подальше.
Том Фаггус покинул нас в этот же день. В общем-то, мы с ним расстались довольно мирно: он отбыл восвояси, считая меня дураком, а я постарался не думать о нем хуже, чем он был на самом деле.
Едва только Том скрылся из виду, а слезы Анни еще не успели просохнуть, как на пороге появился — кто бы вы думали? — мастер Джереми Стикльз собственной персоной, весь покрытый грязью с ног до головы, не в лучшем расположении духа, но счастливый оттого, что вернулся, наконец, в нормальное человеческое жилье.
— Черт бы побрал этих парней! — загремел он.— Нет, мы только полюбуйтесь, в каком виде королевский комиссар возвращается в свою штаб-квартиру! Анни, душенька, прикоснись, милая, своей волшебной ручкой вон к той сковородке. Будь я проклят, если за последние сутки у меня побывала во рту хотя бы маковая росинка!
— Конечно, конечно, сэр, — с готовностью отозвалась сестра, потому что ей нравились мужчины с хорошим аппетитом. — А у нас еще и печь не остыла, и это очень кстати. Ну-ка, Бетти, живо неси мне все, что нужно. Что будете есть, сэр, — свинину, баранину или оленину?
- Оленину, милая, какой может быть разговор? — ответил Джереми. — Я не пробовал ее с той поры, как уехал от вас, и все это время я частенько ее вспоминал — даже во сне видел. Ей-Богу, Джон, уж лучше мечтать о куске мяса, чем скакать сломя голову по вересковой пустоши и мечтать о том, чтобы оторваться от погони. За мной гнались три здоровенных Дуна, Джон, таких здоровенных, что, видать по всему, даже у ихних лошадок подгибались ноги. Кабы не это, сцапали бы они меня, как пить дать. Послушай, Джон, будь другом, сходи и посмотри на моего коня, не надо ли чего, ладно?
Итак, я отправился в конюшню, а Джереми Стикльз, расположившись со всеми удобствами, остался дома. Конь его, сказать по правде, действительно нуждался в моих заботах. Бедняга, он едва стоял на ногах от усталости, грязный, потный, и пар, валивший от него, наполнял всю конюшню. Ко времени, когда я закончил чистить, мыть, поить и кормить коня, его хозяин, расправившись с обедом, пришел в хорошее настроение и даже предложил Анни поцеловать ее, как он выразился, «из чистой благодарности». После этого он рассказал нам свою историю — длинную и захватывающую.
Не стану вдаваться в подробности и пересказывать все дословно, потому что к истории Лорны дела мастера Джереми Стикльза имеют весьма отдаленное касательство. Итак — вкратце — с мастером Стикльзом приключилось следующее.
Он возвращался в Орский приход в сопровождении одного-единственного солдата. Они ехали из небольшого городишка, что в графстве Девоншир. Дороги совсем развезло, и все мосты оказались под водой. Переплывая через реку, затопившую берега, Джереми Стикльз и его напарник внезапно увидели трех Дунов, и в тот же миг прозвучало три выстрела, и солдат был тут же убит. Не теряя присутствия духа, Джереми дал шпоры коню и, выбираясь из воды, послал коня прямо на того Дуна, который целился в него из карабина. Джереми лег плашмя на спину своего коня и промчался мимо Дунов на полном скаку. Их лошади были привязаны к воротам, стоявшим поодаль вверху на холме, и Дуны, сами того не желая, дали Джереми хорошую фору. Увы, на этом его преимущества и закончились. Туман, как назло, рассеялся, и Джереми нетрудно было поймать на мушку. Вокруг — ни деревца, ни кустика,— куда спрячешься? Громадные наносы тающего снега заполнили лощины, и, минуя одну из них, Джереми чуть было и вовсе не попал в западню. Его конь, проломив ледяную корку, стал проваливаться в сугроб, и тогда Джереми, встав на голову коня, выбрался на поверхность, и, более того, ему удалось вытащить следом за собой и бедное животное. Только он выкарабкался из этой беды, как сзади невдалеке от него раздались крики преследовавших его разбойников. И снова две пули просвистели у него над головой, и снова он отправил коня в галоп. Но к тому времени лошади Дунов, измученные весом своих седоков, начали отставать, и поскольку Джереми весил намного меньше любого Дуна, конь его был в куда лучшем состоянии. В конце концов, Джереми добрался до берегов Линна, дальше дорога была ему хорошо знакома, и вот, наконец, он появился в Плаверз-Барроуз, целый, невредимый и голодный, как волк.
Глава 34
Самооборона
Наступил вечер. Джереми не стал рассказывать о результатах своей поездки, пока женщины были рядом с нами. Потом мы, как водится, ушли в укромное место, и там я узнал от Джереми все как есть, однако перед этим Он предупредил, что Лорна ничего не должна знать о его делах, и я согласился, что так оно действительно будет лучше.
Мастер Стикльз горестно посетовал на погоду, сказав, что все это время она пакостила ему, как могла, испортив все дороги на много миль вокруг. Ему понадобилось целых восемь дней, чтобы добраться из Эксетера в Плимут [49], где он нашел только батальон одного из королевских конных полков и две пехотных роты. Однако у командиров был приказ не покидать южного побережья Англии, и потому, при всем своем желании дать хороший урок Дунам, они, то есть командиры, не посмели передвинуть свои части вглубь материка. Посовещавшись, они дали Джереми в напарники того самого солдата, которого потом застрелили Дуны.
