— Порядочек! Капитан-лейтенант с полуслова понял.
Он поднялся на мостик и, поставив ручки машинного телеграфа на «товсь», приказал выбрать причальные концы.
Когда вышли в море, подул ветер и разогнал туман. Глушецкий спросил Новосельцева, хорошо это или плохо.
— И хорошо, и плохо, — неопределенно отозвался он. — Хорошо потому, что меньше вероятности наскочить на мину, а плохо потому, что в тумане лучше подойти к берегу незаметно.
Новосельцев сообщил Глушецкому, что в прошлую ночь дивизион морских охотников высадил около Станички батальон Куникова, что Таня в этом батальоне и что при высадке десанта погиб его друг лейтенант Крутов.
Глушецкий спустился в кубрик, который матросы услужливо предоставили десантникам. В кубрике почему-то было темно. Глушецкий прислушался к разговору.
Говорил Лосев, санинструктор роты. В подразделении он появился недавно, но успел за короткое время заработать два взыскания — одно за появление в пьяном виде, другое — за самовольный уход в город. Впрочем, он был парень довольно симпатичный и трудолюбивый. С первых дней появления в роте он организовал стирку белья всем бойцам, хотя это не входило в его обязанности, объявил себя парикмахером и подстриг всех желающих. Особое внимание он почему-то уделил зубам разведчиков. «Залог здоровья — здоровые зубы», — заявил он на вечерней поверке, а утром привел в роту зубного врача, которого не отпускал до тех пор, пока тот не доложил командиру роты, что больных зубами больше не имеется.
— Сделали меня медиком помимо моего желания, — говорил Лосев. — Я был автоматчиком, задело меня осколком, и оказался в госпитале, а потом в запасном полку. Там узнали, что я учился в ветеринарном техникуме, и послали на курсы санинструкторов. Я было отказался, да что с того: наше дело солдатское, прикажут — и выполняй.
— Так ты, оказывается, коновал, — ахнул Гучков.
В кубрике раздался раскатистый хохот.
Рассмеялся и Глушецкий.
— Напрасно ты признался, — давясь от смеха, проговорил кто-то. — Теперь все будут думать, когда лекарства давать будешь, что лошадиную дозу отваливаешь.
Снова все засмеялись, а Лосев на этот раз рассердился.
— Ничего смешного не вижу! Ржете, как жеребцы! Вам и полагается по лошадиной дозе… Карболку буду давать…
Выждав, когда смех стал тише, Глушецкий спросил:
— Ну, как, товарищи, все ли в порядке? Или у кого беспокойно на сердце?
— А чего тревожиться, — отозвался Добрецов. — Я спокоен.
— Как поросенок в мешке, — поддержал его Логунов. — Помолчи уж…
— И неправда! — горячо возразил Добрецов. — Он думает, что раз я необстрелянный, так переживаю… А я в бой рвусь… И меня не закачало…
Гулко кашлянув, Гучков спокойно заговорил:
— Чего там скрывать, товарищ лейтенант, немножко муторно на душе. В бой идем, может, кого и недосчитаемся после. А жить каждому хочется. Однако робость-то надо на дно души прятать. Сверху должен быть долг солдата перед Родиной. Добрецов правильно поступает, что бодрится. Из него добрый вояка получится.
— В генералы метит, — насмешливо вставил кто-то.
— Генералом не генералом, а до командирского звания дослужится. Если, кроме кулаков, и голова окажется в порядке, — ядовито добавил Логунов.
«Гучков откровенно высказался, — подумал Глушецкий. — Каждый думает о бое с замиранием сердца. Это вполне естественно. Умирать никто не хочет. Но хорошо, что ребята считают неприличным показывать эти чувства перед товарищами, скрывают их за веселой шуткой».
Когда лейтенант поднялся наверх, Добрецов повернулся к Гучкову и с издевкой сказал:
— Что ты все говоришь — душа, душа… Никакой души у человека нет. Есть сердце и условные рефлексы. Нам преподаватель физиологии в спортивной школе прямо заявил, что это старорежимное слово и его надо забывать.
— Дурак ты и твой преподаватель, — оборвал его Гучков. — У душевного человека завсегда есть душа, а у такого стрючка, как твой преподаватель, может ее и не быть, а только условный рефлекс.
— Странно ты рассуждаешь, — обиделся Добрецов. — А еще член партии…
— Помолчи уж!.. Давай, Лосев, продолжай травить…
Глушецкого окликнул Новосельцев:
— Десантников — наверх, приготовиться к высадке!
Из всех люков стали вылезать люди. Вскоре на палубе маленького корабля стало тесно. Подозвав командиров взводов, Глушецкий распорядился:
— Рассредоточить разведчиков по бортам. На правый — взвод Крошки, на левый — Семененко.
Вспенивая воду, морской охотник мчался к берегу. Стал виден мыс Мысхако. Темной громадой вырастала из воды гора Колдун. До берега было еще далеко, но Глушецкий сразу определил, что в Станичке и левее ее идет бой. Взлетали вверх разноцветные ракеты, тянулись нити трассирующих пуль, рвались мины и снаряды.
Новосельцев уменьшил ход до малого и перевел моторы на подводный выхлоп. На катере смолкли разговоры, слышались лишь отрывистые команды командира корабля.
С берега не стреляли. Это удивляло и радовало. У каждого десантника и моряка появилась надежда: «Авось да все обойдется хорошо».
Глушецкий поднялся на мостик, чтобы проститься с товарищами. Новосельцев задержал его руку в своей.
— Ни пуха ни пера, Николай, — произнес он. — Голову понапрасну не подставляй. Увидишь Таню, привет от меня, а мне весточку о ней…
Стали видны контуры зданий рыбозавода. Катер описал крутую дугу и подошел к причалу.
— Разведчики! Вперед! Не мешкай! — крикнул Новосельцев.
Глушецкий торопливо спрыгнул на шаткие доски причала и побежал. Один раз он споткнулся и чуть не свалился в воду. Его подхватил Семененко.
— Порядок! — раздался с катера торжествующий голос Новосельцева.
Очутившись на берегу, Глушецкий оглянулся и увидел, что катер уже отошел от причала.
Разведчики побежали к темнеющему впереди разбитому зданию. Позади всех были старшина и повар с грузом.
И только успели они вбежать в здание, у которого не оказалось крыши, как над их головами засвистели снаряды. На причале и около него загрохотали разрывы.
«Повезло», — с облегчением подумал Глушецкий, радуясь, что удалось высадиться без потерь.
Безмас доложил командиру:
— Весь груз, товарищ лейтенант, благополучно снесли с катера.
— Превосходно, — похвалил Глушецкий.
Несколько минут разведчики стояли молча, разглядывая в разбитые окна местность. Глушецкий раздумывал, как бы связаться с кем-либо из отряда Куникова и узнать обстановку.
Связной от Куникова выручил его из затруднения. Он появился внезапно в окне и хрипло спросил:
— Кто такие? Где ваш командир?
Глушецкий подошел к нему.
— Майор Куников вызывает, — сказал ему связной. — Возьмите бойца для связи.
— А это здание гитлеровцы не обстреливают?
— Бьют! Видите, какое оно…
— В таком случае надо будет отсюда уходить, — сказал Уральцев.
Глушецкий согласился с ним.
— Идите за мной, — сказал связной. — Найдем место.
Вскоре разведчики находились от причала не менее чем в пятистах метрах. Остановились около крайнего дома в Станичке. Приказав разведчикам занять оборону, Глушецкий пошел к Куникову.
А по причалу продолжала бить немецкая артиллерия.
3
Куников сидел в землянке и что-то писал, когда вошел Глушецкий. Подняв голову, он пытливо посмотрел на вошедшего и, узнав, воскликнул:
— О, старый знакомый! Ну, докладывай, с какими силами прибыл.
Глушецкий сказал ему, что командует ротой разведчиков бригады полковника Громова, что в эту ночь должны высадиться еще два батальона 255-й бригады морской пехоты и батальон автоматчиков из громовской бригады.
— Хорошо, — обрадованно потер руки Куников. — Значит, и завтрашний день можем продержаться, а может, и расширим плацдарм. А как успехи в Южной Озерейке?
Когда Глушецкий сообщил, что десант в Южной Озерейке сорвался, на лице Куникова отразилось недоумение.
— Как же так? — проговорил он, в задумчивости почесывая подбородок. — Мои ребята неделю назад там провели разведку. Немцы не имели никакой обороны.
— Пронюхали, стало быть…
— Положеньице, — покачал головой Куников.
Куников пригласил лейтенанта к столу, на котором была разостлана карта.
— Вот, — указал он на карту, — пробивайся к окраине Станички около кладбища. Здесь проходит дорога из города в совхоз и к горе Колдун. Мои ребята ведут там бой. Вы должны оседлать дорогу и лишить немцев возможности подбрасывать по ней подкрепления. Ясна задача?
— Товарищ лейтенант, — раздался вдруг девичий голос.
Глушецкий живо обернулся. Перед ним стояла невысокая девушка в ватном бушлате, в штанах, с надвинутой до самых глаз шапкой.
