уверенно.
– А с ребенком как быть?
– Воспитали бы.
– Ну вот не спрашивай меня тогда, уверен ли я, ладно? – улыбаюсь, хлопая Саву по плечу, разворачиваюсь, собираясь уходить на следующую тренировку, но застываю. Потому что окно Крохи в двух метрах от нас, и голова ее любопытная в это окно торчит, глаза неотрывно за мной наблюдают, губы улыбаются.
Подхожу к окну, глядя на Кроху, довольная стоит, сияет вся.
– Подслушивать нехорошо, Ольга Сергеевна, – говорю, чуть потянувшись за быстрым поцелуем. Вижу в кабинете Матвея, который все еще сидит за столом спиной к нам и рисует.
– Слишком мягко стелешь, Ковалев, не удержалась. – Она хихикает, а я в миллионный уже, наверное, раз от этой улыбки дохну. Она сама тянется вниз, еще раз чмокая меня в губы, и меня удивляет эта несдержанность, потому что Сава с Колосом все еще рядом, и, судя по тому, как горит мое лицо, они смотрят на нас неотрывно. Но ее это не останавливает, и оно радует меня как идиота. – Спасибо за цветы, – шепчет, а потом поднимается и закрывает окно.
Да за такие бонусы я готов по пять букетов в день таскать… Нужно вечером купить еще один. Однозначно.
Глава 29
Оля
Утро автоматически становится добрым, когда просыпаешься от настойчивых поцелуев. Особенно если эти настойчивые поцелуи обрушиваются на твой нос и щеки от самого лучшего пятилетнего мужчины в мире.
Когда он убегает на лето к маме, я бесконечно по нему скучаю. И просыпаюсь одна с грустью и ожиданием осени. Хотя, как и любая нормальная мама, иногда все же наслаждаюсь тишиной и спокойствием. Но не сейчас. Сейчас, когда я забрала Матвея раньше сентября из-за его резкого желания заниматься хоккеем, мои утра снова наполнились счастьем, звонким смехом и милыми чмоками.
Матвей у меня обычно долго спит, но сегодня разбудил меня в восемь, еще и накричал на ухо, что пора выдвигаться на тренировку.
– Малыш, тренировка в десять, мы все успеем, не переживай! – Тащу его умываться, а потом на кухню, поглощать завтрак. И у меня снова просыпается это дурацкое желание накормить еще и Антона домашней едой, чтобы видеть, как он радуется, кушая то, что я готовила своими руками.
Набираю ему СМС, спрашивая, любит ли он блинчики, и, получив парочку пошлых ответов, наконец-то вижу заветное «да» на экране и принимаюсь за готовку для двух любимых мужчин.
Смотрю на дату в телефоне и хмурюсь: сегодня день перевода денег тем, кому отец задолжал. Перевожу очередные пятьдесят тысяч людям, которые удивительно вошли в наше положение и разрешили платить частями и даже без процентов, и получаю ответ, что осталось еще шестьсот пятьдесят. Боже… это никогда не кончится. Я перевожу каждый месяц по пятьдесят тысяч, собирая их всеми способами. Часть дает мама, часть ищу я. Зарплата, алименты от Ярослава, подработки и довольно сильная экономия, хотя я стараюсь делать так, чтобы Матвей ни в чем не нуждался, да и сама питаюсь нормально, потому что здоровая мама моему малышу тоже необходима. Мне очень повезло с работой в спорткомплексе. За занятия с главной командой города платят неплохо, и за дополнительные группы идут премии. Так собирать на долг отца куда проще, да и ощущение, что я на самом дне, немного отступает. Прорвусь.
На столе стоит букет из гербер, который вчера вечером принес курьер. Внутри была записка «для новых поцелуев», и каждый раз, как смотрю на цветы, губы растягиваются в мечтательной улыбке.
Антоша…
– Мамочка! – зовет меня Матвей, все время до этого наблюдающий в окно за трактором, который роет яму в соседнем дворе. – А почему тот Антон далит тебе цветы? – внезапно спрашивает Матвей, лишая меня дара речи.
– Ну, потому что… – А что говорить?
– Вчела он сказал, что это чтобы ты улыбалась! – Светлые бровки сводятся к переносице, отражая хмурость на любопытном личике. Удивительно, но истерик Матвей мне не закатывает, видимо, достаточно повзрослел для того, чтобы воспринимать такие вещи немного спокойнее, но и принять без лишних вопросов все еще не может. Он думает, прощупывает почву, наблюдает. Все еще считаю, что он действительно был бы неплохим сыщиком.
Заметно, что Матвею не очень нравится происходящее, но в целом он старается пока только смотреть со стороны, пытаясь понять, что к чему. Потому что ничего конкретного не происходит, просто внимание со стороны Антона, не более.
– Ну, видишь, я улыбаюсь, – решаю сказать то, что наверняка устроит Матвея. Он пару раз кусает блинчик, о чем-то думая, и мне очень интересно, что происходит в его светлой голове. Но гадать не приходится, он поднимает голову, прожевав, и абсолютно спокойно и серьезно задает мне вопрос, от которого по спине мурашки бегут.
– Мамочка, а он плавда тебя у меня не забелет? Он сказал, что нет. Ты меня честно не блосишь, как папа?
Мне хочется в эту секунду найти Ярослава и расколотить на его голове несколько стульев за то, что сломал моему ребенку представление о хорошем родителе. Потому что он был хорошим и не давал повода думать, что может от нас уйти. А потом ушел, заставляя ребенка страдать. И сейчас, когда перестает с ним общаться, он бросает его второй раз, поселяя в крохотном сердечке сомнения по поводу остальных людей.
Я ненавижу Ярослава за это. Все терпела и прощала, но это перешло все границы.
Подхожу к моему мальчику и крепко его обнимаю, целуя в макушку. Даже если мне будут угрожать смертью, я никогда никому его не отдам. А тем более не променяю на какого-нибудь мужчину. Сначала Матвей, а потом уже все остальные.
– Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю, правда? И конечно никто тебя у меня и меня у тебя не заберет. Обещаю тебе. Веришь?
Он молчит пару секунд, а потом кивает и обнимает меня крепче прежнего.
Это то, чего я боялась. Что Матвей начнет думать глупости. Но мне нужно не оградить его от этих мыслей, а дать понять, что, кто бы ни был рядом со мной, сын всегда будет на первом месте.
– Идем на тренировку, малыш? – Треплю его по волосам и отправляю собираться в свою комнату, а сама открываю окно, впуская свежий воздух. Мы справимся.
По пути до спорткомплекса мы покупаем мороженое и на пару минут останавливаемся в парке, чтобы доесть, сидя на лавке, и не испачкаться окончательно. Матвей задумчивый всю дорогу, но не грустный, однако о чем думает
