Он опять застонал, приоткрыл глаза.
— Ишь ты, «шнур»-то наш оклемался? Счастливым будет...
— Не успеет, — рубанул Роман. И уже к Ильдару: — Что, мент поганый, жить хочешь?
Роман в левой руке держал удостоверение сержанта-водителя, а другой посвечивал на фотографию Ильдара в милицейской форме фонариком.
— Если кровь стереть с морды, сходство есть, — констатировал он.
— Так это ж он и есть! — удивился недомыслию брата Веня. Он шутку не понял.
Ильдар молчал и как будто бы от слабости или от гордости, но в разговор с бандитами вступать был не намерен.
Веня подошел, с силой ударил ногой в тугой кроссовке в спину Ильдара, норовя попасть в сочившиеся кровью раны.
— Попал, — обрадовался он.
Ильдар охнул и вновь замолчал, даже стона не слышно.
— Опять помер? — спросил брата Веня.
Но Ильдар все жил и жил. Хотя боль была невыносима. Ему хотелось от боли перестать жить, откинуться на пахнущую полынью степную землю и спать, спать, спать... Чтобы боль уходила постепенно, а сладкий сон уносил вместе с болью и грустью по семье и холодный ужас перед надвигающейся смертью.
Но ни спать, ни помереть без боли ему было не дано.
Роман наступил на пальцы правой руки, увидев, что Ильдар дернулся всем телом, опять ойкнул, сказал:
— У тебя один шанс из ста. Я кодлан собираю. Стволы нужны. У тебя ксива на пушку. Поможешь ее заполучить — будешь жить, тебе решать.
Нуралиев молчал, глядя широко раскрытыми глазами в небо.
Что толку торопиться с ответом? И так, и так — убьют. Нет у него выбора.
Словно в подтверждение его вялых мыслей услышал визг младшего:
—Молчишь? И правильно делаешь. Все равно замочили бы мы тебя. И знаешь почему?
Ильдар молчал.
— Потому, что свидетелей мы с Ромой поклялись не оставлять. Понял? И еще знаешь почему? Потому что ты — мусор. И пусть на одного мусора будет меньше. Ненавижу я вас всех, ментов поганых, ненавижу!
Ильдар бы и ответил, да сил не было.
—Что-то ты разговорился сильно, братан, — усмехнулся Роман. — А имена не имей привычки произносить. Понял?
— Так он не жилец все равно.
— Это без разницы. Еще раз имя назовешь при таком раскладе, палец сломаю. Один. За второй раз — второй. У нас так в колонии отучали лишние слова говорить.
— Да ты что, брат, ты что... Он же мертвый уже, давай кончать его, брательник. Что с ним судить-рядить: лучший мент — мертвый.
Он поудобнее перехватил рукоятку ножа и с размаху, с лихим кряком всадил тонкое лезвие в грудь Ильдара, тот зажался, свернулся клубком, инстинктивно закрывая живот и сердце.
Роман для порядка тоже несколько раз ударил ногой — в позвоночник, в затылок, в висок, в лицо, — старался поточнее бить, попадая в жизненно важные центры. Ильдар уже не стонал, когда Веня перевернул его и несколько раз ударил ножом в спину, шею, затылок.
Судебно-медицинские эксперты насчитают потом на теле Ильдара 38 колото-резаных ран грудной клетки, туловища и лица, ушиб головного мозга, ушиб спинного мозга, переломы 5—8-го ребер, множественные ссадины и гематомы... Но это будет потом.
А пока...
А пока Ильдар Нуралиев умирал в степи, истекая кровью...
Кровь сочилась из многочисленных ран, питая сухие травинки ненужным им алым соком... Невыносимая боль в разбитой голове, раздавленных кистях рук, острая, пронизывающая все тело боль в позвоночнике. Когда много боли — это даже хорошо, потому что можно время от времени провалиться в небытие...
И тогда он видел, как льется молоко из крынки в кружку... Как потрескавшиеся от работы руки матери режут хлеб, прижав каравай к груди... И снова искры боли. И снова темнота. И уже перед глазами — руки отца, сжимающие колун... И разлетаются на полешки сухие березовые чурбаки.
И снова искры боли... И снова провал в темноту. И крики, крики... Мальчишеские крики... На волейбольной площадке? На футбольном поле?
— Отдай!
Просьба паса?
И снова темнота и тишина.
Но крики были наяву. Только не паса просил один брат у другого.
— Отдай! Это мое!
Братья делили трофеи...
— Отдай, зачем тебе электробритва? Под мышками будешь брить, как баба? У тебя ж борода не растет, — насмехался старший, откладывая из трофеев — вещей Нуралиева — электробритву.
— У тебя тоже не сильно растет, хоть ты и старше...
— Не твое дело. Часы тоже себе возьму. А вот автомобильные — забирай, носи на здоровье.
— На чем? На груди? — обижается младший брат.
— Где приспособишь, там и носи. Свобода, мать твою. Все, понимаешь, поровну: мне «бабки», тебе портмоне, — хохотнул он, бросая брату старенький бумажник из кожзаменителя и перекладывая 80 р. в карман ковбойки.
...В документах уголовного дела список взятых в ту кровавую ночь трофеев будет читаться так:
— магнитола — 200 р.
— автомобильные часы — 65 р.
— 11 кассет — 197 р.
— электробритва — 15 р.
—наручные часы — 45 р.
—деньги — 80 р.
—бумажник — 6 р.
—две бутылки водки...
Цена крови... Не так много времени прошло с той поры, думаю, большинство читателей помнит масштаб цен. Сознательно привожу эти «ценники», чтобы представить... попытаться представить себе, во что оценили эти двое жизнь человека.
...Роман оглянулся на застывшее на сухой степной земле тело.
— Точно ли убили? — нерешительно спросил младшего.
Веня, гордый тем, что старший, бывалый брат спрашивает его мнение, советуется, уверенно бросил:
— Ты что? Он уж десять раз помер... От таких ран? С такими ранами не живут... И крови потерял много... Ишь, все вокруг красное.
— Так чего мы ждем? Поехали. Нам еще пилить и пилить.
Он подошел к машине сзади, пнул кроссовкой заднее колесо.
— «Тачка» в порядке. Хорошие «бабки» за нее в Закавказье получим.
— В Дагестан поедем? В Махачкалу?
— Нет... У меня в деревне под Баку на нее уже покупатель заждался.
— Братан, — заскулил Веня. Когда ему что-то было надо выпросить у старшего брата, он всегда делал такую вот жалостливую мину и скулил, как собачонка... даже когда знал, что брат все равно не откажет... Точно не откажет. Все ж скулил, словно в ожидании неминуемого отказа.
— Ну, что?
-Дай, я...
— Чего тебе?
—Дай, я порулю...
— Садись, рули — путь далекий. Надоест еще...
Веня гордо уселся на водительское кресло, брезгливо вытер газетой пятно крови на баранке, бросил газетку на землю.
— Поехали?
И резко взял с места...
На степной дороге рулить одно удовольствие. Приятно чувствовать себя сильным, могучим, властным... Из-под колес бросались время от времени в сторону представители местной фауны, какая-то мошкара надоедливо билась в ветровое стекло. Машина на хорошей скорости уходила по калмыцкой земле в сторону Дагестана...
Ильдар открыл глаза. Насколько позволяла боль в голове, оторвал ее от земли, огляделся. То ли он зрение потерял, то ли просто темно вокруг. Вдали увидел огонек — это удалялась от него его машина, купленная на с таким трудом заработанные, одолженные и еще не отданные деньги, неуверенно нащупывая фарами путь в степи.
Ильдар сориентировался, встал на четвереньки... Но, увы, эти движения отняли последние силы, и он снова упал. Лежа нащупал раны. Кровь не била фонтаном, а сочилась... Значит, ни один крупный кровеносный сосуд не задет, понял Ильдар. На голове он нащупал гигантскую шишку, — сотрясение мозга наверняка есть, но череп вроде бы цел, поставил он себе еще один диагноз.
«Если бы пробили сердце или печень, наверное, уже помер бы, — хладнокровно подумал он. — А я живу».
Он уже боялся пытаться встать или хотя бы приподняться — неизвестно, придет ли он в себя, если еще раз потеряет сознание.
