на прослушивание, когда ей было девять. По дороге туда мать пребывала в радостном возбуждении, а весь обратный путь была мрачна и страшно разочарована.
Флоренс предчувствовала, что вернется другим человеком, что поездка изменит ее. Перемены никогда не происходят плавно – это всегда то скачки и потрясения, то застой. И в период, когда старая личность исчезает, а новая еще не сформировалась, возникает определенное чувство вседозволенности. Как будто ничто не имеет значения. Ты – это не совсем ты. Ты пока вообще никто.
Время сегодняшней Флоренс подходило к концу, и ей приятно было это осознавать. Она до смерти от себя устала. Застряла в собственной голове, а внешнему миру не хватало громкости, чтобы заглушить постоянный внутренний монолог. Одна и та же ерунда, день за днем. Нравлюсь ли я? Хорошо ли выгляжу? Буду ли когда-нибудь счастлива? Добьюсь ли успеха? Все равно что слушать одну и ту же песню, раз за разом, каждый день в течение многих лет. Это же самая настоящая пытка!
– Флоренс Дэрроу?
Это был тот самый человек, который двадцать минут назад взял у нее бланк и фотографию. Флоренс ничего не слышала. Она сидела на жесткой деревянной скамье и смотрела, как пожилая женщина медленно, дрожащей рукой заполняет заявление. Флоренс вдруг захотелось выхватить ручку из ее артритных пальцев и швырнуть через всю комнату. Старая карга, подумала она. Как она собралась проходить таможню и паспортный контроль, если даже не может заполнить дурацкий бланк? Тело Флоренс напряглось от неожиданной ярости. Она не понимала, почему так разозлилась. Что-то в слабости этой женщины показалось ей оскорбительным.
Она заставила себя отвернуться и сделать несколько медленных глубоких вдохов. По опыту она знала, что гнев пройдет. Надо выбросить из головы Саймона, Аманду и эту старуху, с которой она даже не знакома.
– Флоренс Дэрроу?
Сделав над собой усилие, она выкрикнула: «Это я».
Часть III
21
Они приземлились в Марракеше; раздался сильный глухой удар, и их резко занесло влево. Путешествие длилось уже больше шестнадцати часов: из Нью-Йорка в Лиссабон, из Лиссабона в Марракеш. Хелен летела бизнес-классом, а место Флоренс находилось в салоне эконом-класса.
Когда самолет выруливал к терминалу, невысокий араб, сидевший рядом с Флоренс, повернулся к ней и сказал: «Видите, какой ветер?» Он перегнулся через нее и прижал ухоженный палец к окну.
– Это шерги. Он дует из Сахары. Но так рано обычно не приходит.
– И что он делает?
– Приносит жару и пыль. – Он улыбнулся. – И беду, как сказала бы моя бабушка.
Самолет остановился на некотором расстоянии от терминала, к нему подкатили шаткий трап. Как только Флоренс сошла на землю, она сразу почувствовала то, о чем говорил сосед, – шерги. Ветер отчаянно трепал ее волосы, то и дело попадавшие в рот. К его завыванию присоединился гул остановленных двигателей. От внезапной жары и шума Флоренс чувствовала себя совершенно потерянной. Хелен же, наоборот, была скорее воодушевлена этими горячими, яростными порывами. Ее глаза горели, и она улыбалась Флоренс какой-то дикой улыбкой.
– Bonjour, l’aventure! [10] – крикнула она.
На взлетно-посадочной полосе двое мужчин в камуфляже, зеленых беретах и с автоматами в руках со скучающим видом следили за вереницей пассажиров. Терминалов было два. Справа располагалось старое двухэтажное здание розового цвета с покосившейся вывеской «Аэропорт Марракеш Менара» на французском и арабском. Рядом стояла новая сверкающая белая конструкция, похожая на стол из Икеи, с фасадом, украшенным латунной чеканкой.
Их провели во второе здание, интерьер которого, с калейдоскопом ковров и блестящих поверхностей, мог принадлежать любому конгресс-центру в центральной части США. Флоренс была разочарована. Она ожидала чего-то более экзотического.
До прибытия в аэропорт Кеннеди они с Хелен еще ни разу не
