глаза. Лаголев, если бы не присутствовал в это время на кухне сам, наверное, подумал о подмене. Догадаться, почему так случилось, было не сложно. Машина мать упорно убивала в себе желание жить и жизнь вообще.
Остров это вернул.
— Зачем? — спросил Лаголев.
Женщина вздохнула. Увиливать, говорить неправду после острова было невозможно.
— Я не видела выхода.
— А сейчас?
Женщина улыбнулась.
— Мама!
Маша, заплакав, ткнулась матери в грудь. Та ласково погладила ее по вздрагивающему плечу.
— Ну что ты, дочка, что ты. Прости меня. Как-то все навалилось… Я не выдержала.
— Маша, — сказал Лаголев, — ты встань-ка тоже.
Девушка подняла голову.
— Куда, на остров?
— Да.
— Вы думаете, мне плохо? — спросила Маша, вытирая слезы. — Мне как раз хорошо.
— Тебе не помешает, поверь.
Девушка хлюпнула носом.
— Ну, раз вы считаете… Игорь.
— Нет-нет, — Лаголев остановил рванувшего на помощь сына, — сегодня без поддержки. Сама.
— Но разве я могу? — растерянно спросила Маша.
Натка кивнула.
— Можешь.
— Я просто не знаю, как это делается.
— Будь с ним честной. Откройся ему. Помоги ему стать частью тебя. Вот и все.
— И еще надо произнести: «Устана-васста-адихтомунаппи», — добавил Лаголев. — Раз пять подряд. Или десять.
Натка фыркнула.
— Лаголев, почему я не знала об этом? — она пихнула его кулаком в плечо.
— Как? Я не сказал? — удивился Лаголев, защищаясь ладонью. — Ай! Ой! Кажется, ты узнала остров с неправильной стороны.
— Ты сейчас тоже узнаешь меня с неправильной стороны.
— Ерунда. У тебя все стороны — правильные. Я проверял.
— Что-о?
— Простите, — выглянула из-за ниши девушка, — так надо повторять «Устана-ваша…» или нет?
И они дружно, со смехом, крикнули:
— Нет!
Неделя пронеслась ярким болидом. Оглядываясь на прошедшие дни, Лаголев с трудом вспоминал прежнюю, доостровную жизнь. В сущности, там и вспоминать было нечего. Жуть и Кумочкин с топором.
Странно было другое. Мир вроде бы остался прежним, в нем, как мутной, темной субстанции, варились люди, запутавшиеся, замороченные, полные забот и тревог, мнимой свободы и пьяной вседозволенности. Но Лаголеву казалось, что, когда он, покидая квартиру, шел по городу, вокруг становилось светлее. Субстанция отпускала людей, прыскала испуганно в тень, и тепло острова вымарывало в душах тех, кто был поблизости, ее навязчивые следы. Он видел это по лицам.
Игорь влюбился в Машу. Что было не удивительно. Был бы Лаголев моложе, без Натки, тоже вздыхал о ней по ночам. Маша ходила к ним теперь регулярно, веселая, удивительно, невозможно похорошевшая, и Лаголев был уверен, что на улице, на лавочках, во дворах дежурят посменно молодые и не очень воздыхатели. Как бы еще серенады под окнами петь не начали. Венец творенья, дивная Диана.
Маша водила маму и иногда брата с сестрой. Ухаживания Игоря воспринимала с улыбкой. Ни Натка, ни Лаголев не вмешивались.
Как-то сами собой в обиход вошли вечерние посиделки, раз уж тесная квартирка заполнялась людьми. Наткина огненно-рыжая подруга с работы, Галина Никитична с Вячеславом Алексеевичем, Машина мама, сама Маша, соседи, люди, которым Лаголев и Натка открыли остров. Все пили чай.
Чайник ставился большой, трехлитровый. Шли тихие разговоры, вспыхивал негромкий смех. Было легко и уютно. И остров казался большим, мохнатым, теплым котом, разлегшимся рядом и заботливо и покойно посапывающим. Кто-то приносил печенье, рассыпал из карманов леденцы, кто-то ставил на стол маринованные огурцы собственного рецепта, кто-то доставал кулек с приготовленными в духовке солеными сухариками, кто-то наливал в розетку сливовое, алычовое варенье. Рады были всему.
Остров давал незабываемое ощущение единения, общего пространства и защищенности. Хотя, конечно, в разговорах проходились и по ценам, и по Ельцину с правительством, устроившим дефолт прошлым летом, но как-то беззлобно, с сожалением. Мол, дураки, что с них взять? Во всех до единого жило чувство, что скоро все изменится к лучшему.
Остров же. Остров. Он не просто так.
Ах, кое-кого из высоких кабинетов, впрочем, не мешало бы поставить за холодильник! Чтобы совесть проснулась. И доброта. Мечты, мечты!
То один, то другой гость или гостья вставали на выделенный пятачок в нише и подзаряжались, выпадая из компании на две-три минуты. Их потом было видно по мягким, чуть светящимся лицам.
Говорили о хорошем, вспоминали приятное, и, что самое удивительное, с каждым днем хорошего становилось больше. Крохотное внимание, мелкая помощь, слова благодарности, сочувствие, ласка, смех.
В один из дней перед сном Лаголев встал на остров, окунулся в привычное уже тепло и прошептал, борясь с комком в горле:
— Спасибо тебе. Спасибо.
Потом Игорь привел парня с настороженными, злыми глазами. Парень назвался Чирой. Он встал на остров, посмеиваясь, видимо, заранее считая, что ему покажут фокус, карточный шулерский трюк, а сошел с него потрясенным и задумчивым и долго смотрел на свои пальцы, сжимая и разжимая кулаки.
— Заходи еще… Чира, — сказал ему Лаголев.
— Валера я, Чирков, — сказал парень.
И несмело, словно с непривычки, по-доброму, улыбнулся.
— Саш, знаешь, чего я боюсь? — спросила Натка.
Она забралась под одеяло и ждала, пока Лаголев окончательно разоблачится, чтобы выключить ночник. Лаголев сложил брюки на стуле, потом сходил к окну, приоткрыл форточку. Двор был темен, и соседний дом был темен тоже. Казалось, что из него все давным-давно съехали. До последнего жильца. Лаголев прищурился. А, нет, кое-где теплятся огоньки.
Заполночь.
Отчего-то загрустив, он вернулся к постели. Натка завернула одеяло, чтобы Лаголев поскорей лег. Честное слово, когда тебе отворачивают одеяло — это элемент счастья.
— Так чего ты боишься? — спросил Лаголев, нырнув в тепло к жене.
Натка придвинулась, и он окунулся в ее губы, ее волосы, ее дыхание. Вот, под рукой, ее грудь с кнопочкой соска.
— Я боюсь, что однажды все это кончится, — сказала Натка, прижимаясь.
— Что — все? — спросил Лаголев.
— Такая жизнь. Мы. Остров.
— Нат, почему вдруг все это должно кончится?
— Потому что возникло само по себе. Вдруг остров просто исчезнет? Или, я не знаю, пересохнет?
Лаголев улыбнулся.
— Но мы-то останемся. И память наша останется.
Он поцеловал жену. Натка ткнулась лбом ему в щеку.
— А если этого будет недостаточно?
— Тогда я сдвину холодильник еще на метр, — сказал Лаголев.
Натка рассмеялась.
— Замечательное решение проблемы.
За стенкой прошлепал на кухню сын. То ли чаю себе налить, то ли перед сном на острове постоять.
— Как думаешь, сложится у него с Машей? — спросила Натка.
— Я бы не стал так далеко загадывать, — сказал Лаголев. — Им всего по пятнадцать лет.
— Акселерация, муж мой. Ранее развитие.
— Не, ну, это я, положим, заметил. Ты еще не знаешь, какая у него… хм, акселерация… Все равно дети. Глупостей бы каких не натворили.
— А мы с
