приостановила наступательные операции против режима, вынудившего ее семью бежать из страны, уничтожившего Коммунистическую партию Германии и приступившего к систематическому истреблению немецких евреев. Всю свою взрослую жизнь она сражалась с фашизмом – в Германии, Китае, Маньчжурии, Польше, а теперь и в Швейцарии; она постоянно рисковала жизнью ради Советского Союза; а теперь коммунизм, которому она была предана, вступил в союз с ненавистным ей нацизмом, одержимым расизмом и смертью.
Урсула никогда раньше не переживала подобного кризиса политического сознания. Сталинские чистки обнажили жестокую суть его режима, но она убеждала себя, что это следствие личных “ошибок”. Советско-германский пакт был предательством. Уже несколько месяцев в Женеве ходили слухи, что Германия ведет с Москвой секретные переговоры, но Урсула отметала их как “журналистские сплетни”. Во всех жизненных испытаниях молодости ее поддерживала вера в непогрешимость партии под руководством Москвы. Со временем Урсула будет, как попугай, повторять миф, будто пакт о ненападении по сути являлся необходимым временным перемирием, препятствовавшим воплощению злокозненного капиталистического плана столкнуть нацистскую Германию и СССР в войне на уничтожение. На самом деле, как и большинство умных коммунистов того времени, она знала, что Гитлер являет полную противоположность всему, во что она верила, а Сталин – из соображений целесообразности – решил заключить с ним мирное соглашение. Урсулу постигло моральное опустошение и глубокое разочарование, и в этом она была не одинока. Пакт между нацистами и Советами был встречен коммунистическими партиями всего мира с недоумением, а евреями – с ужасом. Он явился полной неожиданностью для союзников Германии, в том числе Японии, и взбудоражил врагов Рейха: через два дня Британия вступила в соглашение с Францией, встав на защиту Польши. На следующий день в ожидании вторжения Германии была мобилизована швейцарская армия. Ко, оживавший летом от наплыва гостей, после отъезда последних туристов превратился в город-призрак.
Но как бы она ни была потрясена заключенным Москвой пактом с дьяволом, Урсула оставалась верным офицером РККА. Сообщения о случившемся застали Александра Фута в Женеве. Урсула велела ему оставаться на месте и передать Лену Бертону, чтобы тот немедленно покинул Германию и прибыл в Швейцарию. Она понимала, что не стоит бросать вызов Москве, но намекнула на тяжелое положение в сообщении в Центр с просьбой о переводе из Швейцарии в США. Ответ был категоричен: “В Америке больше агентов не требуется”. Соня должна остаться на своем месте, ждать указаний и, не теряя времени, обучить Фута и Бертона обращаться с коротковолновым передатчиком.
1 сентября Германия напала на Польшу. Вольный город Данциг стал частью Рейха, и значительная часть коммунистического подполья была немедленно уничтожена. Карл Хофман, хрупкий чахоточный руководитель группы, с которой сотрудничала Урсула, был сразу же убит, а его агентура – ликвидирована.
Телеграмма Фута с указанием “как можно скорее выбираться из Германии” застала Лена в Баварии. Бертон пересек границу со Швейцарией 3 сентября 1939 года.
В тот день Великобритания объявила войну Германии.
Фут и Бертон заселились в пансион “Елизавета” – став его единственными постояльцами, и маленькое шпионское трио залегло на дно в швейцарских горах. Центр зловеще молчал. “В первую неделю войны в Европе мы не получили никаких инструкций”, – писал Фут. До этого Урсула не уточняла, откуда поступают приказы, но теперь, когда они перестали бороться с фашизмом, она обязана была дать своим подчиненным более полное разъяснение: Урсула назвала им свое настоящее имя, рассказала о своей работе в Китае и Польше и призналась, что является офицером Красной армии. Приказ прекратить вести шпионаж в Германии поступил непосредственно из Москвы. Фут ухмыльнулся при мысли, что все приготовления к убийству Гитлера делались “совершенно зря”, но факт работы на советскую военную разведку его нисколько не встревожил. Урсула старалась сохранять невозмутимый вид, словно резкая перемена советского политического курса не вызывает у нее никаких эмоций, но Футу с Леном ее отвращение и обескураженность были очевидны.
“Пакт между Россией и Германией, – писал Фут, – стал для нее громом посреди ясного неба. Он произвел на Соню ошеломляющий эффект. Она всегда считала, что партия придерживается твердой и неуклонной линии борьбы с фашизмом. В один момент все изменилось, и она, верный член партии, теперь должна была считать нацистов своими друзьями, а демократические страны – потенциальными врагами. Это было для нее невыносимо”.
Так начался странный период ожидания. Через несколько дней после начала войны Урсула написала своим родителям в Великобританию: “После того как все произошло, я с трудом могу в это поверить. Странно, что закаты все так же прекрасны и полны умиротворения. Здесь одиноко”. Каждый день двое мужчин приходили в “Кротовый холм” и учились пользоваться передатчиком. Фут целыми днями загорал, а вечера проводил в барах и ресторанах Женевы, попутно ухаживая за сестрой румынского министра иностранных дел. Урсула подолгу прогуливалась с Леном за городом. Постепенно молодой англичанин стал говорить о себе, поведав о своем одиноком детстве, об увлечении радикальной политикой и о пережитом в Испании. Незаурядная жизнь Лена сделала его “чрезмерно чувствительным и замкнутым”, размышляла она, но было что-то особенное в этом “робком, спокойном, умном, храбром человеке с высокими моральными принципами”. Перед возвращением в пансион он часто оставался на ужин и играл с детьми.
“Москва бросила нас на произвол судьбы, – писал Фут. – На тот момент от нас не было никакой пользы, и Красная армия довольствовалась бездействием агентуры до той поры, пока не понадобится ее воскресить. Москва подрезала наши шпионские крылья”. Урсула охладела к работе: раз в месяц она поставляла Центру пресные донесения о политической ситуации, но, как отмечал Фут, “работала без энтузиазма”. Ее разочарование усугубилось после вторжения СССР в Финляндию в ноябре 1939 года – неприкрытой агрессивной территориальной экспансии. Франц Оберманс, помощник Урсулы, был обескуражен не меньше нее. “Потрясенные и растерянные, мы говорили часами”, – писала она. Швейцарцы стали проводить точечные проверки иностранцев. Однажды, как раз во время одной из бесед Урсулы с Обермансом, на пороге дома без предупреждения появился полицейский, запыхавшийся от трудного подъема к “Кротовому холму”. Урсула сделала вид, будто молодой человек со шрамом на лице – один из ее ухажеров (местные сплетники уже заметили, что мужчины часто заглядывают к привлекательной одинокой даме на холме), и полицейский остался удовлетворен, изучив фальшивые документы Оберманса и записав его имя – Эрики Ноки.
Советско-германский пакт теоретически исключал возможность активных шпионских операций, но не мешал гестапо продолжать выслеживать коммунистов-шпионов и подрывников как в самой Германии, так и за ее пределами. Москва до сих пор поддерживала оставшихся участников коммунистического движения в Германии. В конце октября
