Когда Рудольф Вебер ушел, Наташа не двинулась с места. Глядя грустными, встревоженными глазами ему вслед, думала: «А что же будет дальше?» Она понимала, что затеяла опасную игру с немецким офицером. Было совершенно ясно, что Вебер теперь не оставит ее в покое.
6
Темное полуподвальное помещение. На грязной, облупившейся стене отражается тень от железной решетки. Тихо. Только за дверью в длинном пустом коридоре гулко раздаются размеренные шаги часового.
У стены на полусгнившей соломе в изодранной, окровавленной одежде лежал Евгений Хмелев. Он тяжело стонал, с трудом переворачивался с боку на бок. Но вот он замолчал, притих, как бы прислушиваясь к чему-то. И вдруг, вскрикнув, приподнялся на руках, сел и испуганными глазами уставился на стену. На том месте, где виднелись отраженные перекрестья решетки, что-то копошилось. Присмотревшись внимательнее, Хмелев увидел огромную серую крысу с длинным хвостом.
«Как же она оказалась на стене?..» — подумал Евгений и тут же вспомнил. Вчера ему дали кружку воды и кусок черного сухаря. Подобрав с попу какую-то тряпку, он положил в нее этот сухарь и, завязав в узелок, повесил на гвоздь, вбитый в стену. Вот этот узелок и терзала теперь крыса, не обращая никакого внимания на хозяина. Цепляясь коготками за тряпку, крыса хотела, видно, взобраться повыше, но сорвалась. Тяжело ударившись о ногу Евгения, она юркнула в темноту. «Меня уже и крысы не боятся, — думал Евгений. — Уж лучше бы расстреляли».
Но его не расстреляли. Автоматчики по приказанию Берендта вывели его тогда за город, дали в руки лопату и заставили рыть для себя могилу. И он рыл. Рыл долго, мучительно. Рыл и думал: «Ну, значит, это конец».
Когда работа была закончена, его поставили лицом к могиле, спиной — к солдатам. Он стоял на самом краю ямы. Из-под ног, шурша, осыпалась земля. Он стоял и кожей спины, всем телом чувствовал, что делается позади него. Вот встали с земли солдаты, сделали несколько шагов — отошли дальше. Стукнув каблуками, повернулись. Вот он слышит тяжелые, размеренные шаги. Это шаги Шлейхера. Евгений уже хорошо знал его походку. Вот капитан подал короткую, отрывистую команду. Солдаты вскинули автоматы.
— По врагу-у гер-ман-ского рейха!.. — растягивая слова, по-русски командовал Шлейхер.
Лес, земля — все, что было перед глазами Евгения, вдруг покачнулось, стронулось с места и… стало кружиться, теряя очертания.
— Ого-онь! — закончил Шлейхер.
Раздались выстрелы. Но Хмелев даже не слышал их. Он еще до выстрела, потеряв сознание, упал вниз лицом, в могилу. Очнулся он через шесть часов, в камере.
Потом этот кошмар повторялся еще несколько раз. Через два дня на третий его поднимали рано утром и выводили за город, заставляли копать себе могилу, ставили на край ямы и… открывали огонь. В бессознательном состоянии привозили Хмелева обратно и вновь бросали в вонючий подвал. Вечером вызывали на допрос. Говорили, что сопротивление русских сломлено, что на днях Москва будет взята и война закончится победой Германии. Убеждали, что он, Хмелев, может сделать большую карьеру, если будет лоялен к германской армии, если захочет помочь ей. А он может помочь. Он должен помочь.
На всех допросах Евгений держался стойко. Что бы ему ни предлагали, он отвечал односложно: «Нет». Его бросали на пол и били, били… После каждого такого допроса он еще больше озлоблялся и уже заранее, с ночи, готовился швырнуть в рожи палачей самое ненавистное для них слово: «Нет». Но на вчерашнем допросе в нем что-то надломилось. Он уже не мог говорить «нет». Он молчал и жаждал одного: чтобы скорее кончился этот кошмар, чтобы наступила смерть.
Кто-то подошел к камере. Звякнули ключи. Отодвинулся железный засов, со скрипом открылась тяжелая дверь. «Чего они еще хотят от меня?» — глядя из-под красных, опухших век, думал Евгений.
В лицо ему ударил сильный, слепящий свет карманного фонаря. Хмелев не видел никого, но уже знал, что это Шлейхер. «Значит, опять на допрос».
— Вам письмо, господин Хмелев.
«Я, наверное, схожу с ума… Письмо? Кто это сказал? Какое письмо? Кто может прислать мне письмо?»
— Я вижу, вы не очень-то рады?
— Чего вы еще хотите от меня, Шлейхер? — с трудом произнес Евгений.
— Хочу передать вам письмо от вашей матери.
«Он ненормальный. Нормальные люди не станут плести такое…» — закрыв глаза, думал Евгений.
— Возьмите же письмо. Я не могу по целому часу стоять перед вами.
Евгений разомкнул веки и увидел в протянутой руке Шлейхера конверт. С большим трудом дотянулся до него и взял. В ту же минуту солдат, стоящий позади капитана, выступил вперед и поставил перед Хмелевым фонарь «летучая мышь».
— Читайте, — приказал Шлейхер и вместе с солдатом направился к двери.
Оставшись один, Евгений дрожащими пальцами вскрыл конверт. Да, письмо было написано рукой матери. Правда, строчки шли вкривь и вкось, слова обрывались, но… На этот раз Шлейхер не обманул его.
«Но как? Как это письмо могло попасть сюда? Откуда мама узнала, что я здесь? — думал Евгений, а глаза уже пробегали по строчкам. Ведь это письмо было от его матери. — Боже мой, мама!.. Она писала это письмо. Она держала в своих ласковых руках этот листочек бумаги. Она…» Он задыхался от наплывших чувств, воспоминаний.
Евгений не сразу мог сосредоточиться и вникнуть в смысл написанного. Потом, когда волнение улеглось, он стал понимать содержание письма. Вначале мать сообщала, как они с отцом волновались, что от него так долго не было писем, потом… На лбу Евгения выступил холодный пот. Мать писала, что ее и отца арестовало гестапо. «… Не знаю, сынок, в чем наша вина. Что мы такое сделали?.. Чем провинились?.. Но нас вот уже неделю держат в сыром подвале, по три-четыре раза в сутки водят на допрос, бьют. Если бы ты знал, Женя, ка-ак они бьют!..»
На глаза Евгения навернулись слезы. Буквы расплывались, прыгали. Он по нескольку раз читал одно и то же слово. «… Отец так ослабел, что уже не может самостоятельно двигаться. Его волоком таскают на допросы… — читал дальше Евгений. — Мы, сынок, не боимся смерти. Нам теперь уже все равно. Мы только молим бога, чтобы перед смертью увидеть тебя. Но это невозможно. Через три дня нас повесят.
Прощай и прости, нас, родной!»
Это невероятно, чудовищно! За что его, Евгения, мучают, еще можно понять. Он — солдат. Он воевал против них. А вот за что старых, ни в чем не повинных людей бросили в тюрьму? За что их терзают там? Этого Евгений не мог постичь своим разумом. «Ведь не звери же они, в конце концов? Не-ет, что-то надо делать… Тут какая-то ошибка. Недоразумение».
Собрав последние остатки сил, Хмелев встал и, держась за стену, пошел к выходу. Обеими руками стал стучать в окованную железом дверь.
Тут же откинулся волчок, и перед глазами Евгения возникла голова немецкого солдата в каске.
— Вас ист лос? — гаркнул прямо в лицо Евгению часовой. — Почему ты есть стучаль?
— Господин солдат, мне нужен ваш начальник. Очень нужен.
Солдат моргал, не понимая, чего хочет этот русский. Хмелев не знал, как ему объяснить. Припомнив несколько немецких слов, путая русские слова с немецкими, он снова стал просить часового:
— Слушай. Руфен зи гер капитан Шлейхер… Позови сюда капитана Шлейхера. Понимаешь?
— Гут, гут. Корошо, — ответил часовой и закрыл волчок.
До самого утра Хмелев, не смыкая глаз, ждал Шлейхера, но тот так и не пришел.
Только в десять часов утра открылась дверь камеры, и Хмелева вызвали на допрос к Берендту. Здесь находился и Шлейхер.
— Ну-у, как чувствуете себя, господин Хмелев? — спросил Берендт. — Письмо получили?
— Да, спасибо. Но… Я не понимаю, за что арестовали моих родителей?.. — волнуясь, говорил Евгений. — Их хотят расстрелять. Это недоразумение… Они ни в чем не виноваты… Клянусь вам!..
Берендт пристально смотрел на Хмелева. Смотрел так, как садовник смотрит на плод, висящий на дереве, пытаясь определить, созрел тот или еще нет.
— Мы знаем, — после продолжительного молчания сказал полковник. — Их судьба в ваших руках. Если вы действительно любящий сын… вы можете спасти своих стариков. Ни один волос не упадет с их головы.
Теперь Евгений понял все. Его мать и отец взяты как заложники, и, если он не согласится на условия Берендта или, согласившись, не выполнит его задания, их расстреляют.
— Мы вас сегодня спрашиваем в последний раз. Если вы не согласитесь, через три дня в одно и то же время — вас здесь, а ваших родителей там, в Гжатске, — повесят.
Да, Евгений понимал, что это последний разговор. Самый последний. «Что же делать? Если раньше от моего решения зависела только моя жизнь, то теперь…»
Берендт встал, подошел вплотную к Евгению и строго приказал:
— Отвечайте. Согласны вы помочь германской армии? Согласны выполнить наше задание?
