взбунтовались только против короля. Впрочем, по расчетам генерала Екельфалушши, русские войска подойдут к Будапешту не ранее десятого числа, и только потом смогут приступить к процессу подавления народного бунта. И в то время, когда в городе будут идти жесточайшие уличные бои, венгерское правительство, о котором все наверняка позабудут, собиралось исчезнуть, не прощаясь.
Но все пошло совсем не так, как планировали господа венгерские министры. Русский князь-консорт (вот ведь неугомонный человек) во время наступления на Будапешт не отсиживался глубоко в тылу, а лично присутствовал при штабе бригады полковника Дроздовского. Вслед за этим авангардом двигался весь корпус, а за ним, как нитка за иголкой или плуг за лошадью, на Будапешт наступала вся экспедиционная армия генерала Плеве, подавляя только отдельные узлы сопротивления. Развязка драмы надвигалась стремительно, поэтому в первых рядах было необходимо присутствие человека, облеченного правом отдавать безусловные приказы от имени самой императрицы.
Первые эшелоны в рывок на Будапешт выехали из Кечкемета еще в предрассветных сумерках, около восьми часов утра пятого января (даже на черепашьей скорости в тридцать верст в час, расстояние от пункта А (Кечкемет) до пункта Б (Будапешт) преодолевается менее, чем за три часа). И вот, наблюдатели на восточном бастионе Цитадели увидели, как через присыпанную тонким снежком равнину за парком Неплигет в сторону города мчит железнодорожный состав, оставляя за собой тонкую полоску паровозного дыма. Если взять бинокль и глянуть на происходящее вооруженным взглядом, то в поле зрения попадает трепещущий над локомотивом русский военно-морской флаг – синий косой крест на белом поле. И следом за первым составом где-то вдали видны дымки следующих поездов.
Остановившись на пригородной станции Хедьялья, находящейся за пределами досягаемости даже самых дальнобойных орудий Цитадели, головной поезд выбросил из себя густую россыпь пехоты в черных морских мундирах, тут же принявшуюся занимать оборону вокруг места высадки. Минут через пятнадцать к станции подошел второй поезд – на его платформах отчетливо виднелись шесть укутанных брезентом артиллерийских орудий. Почти одновременно на дороге Иллей (такая магистральная улица, почти проспект), ведущей из Будапешта в восточном направлении, показалась одиночная пролетка под красным флагом. Свернув с магистрали на улицу Боттьян Вак, ведущую прямо к станции, пролетка беспрепятственно миновала оцепление солдат в черном (у тех на этот счет имелись конкретные приказы). Очевидно, что ее седока с нетерпением ждали.
Граф Андраши, лично прибывший наблюдать эту непонятную картину, даже не догадывался, что имеет честь наблюдать очаровательную улыбку оскалившего зубы толстого полярного лиса, пришедшего как раз по его душу.
Пушки на платформах были не просто пушками, а пятидюймовыми гаубицами нового строя, со всеми возможными новшествами, присущими изделиям, порожденным информацией из будущего – типа дульного тормоза, раздвижных станин и прочих прибамбасов. При том же осколочно-фугасном снаряде с головным взрывателем, что и у морского универсального орудия, гаубица использует не унитары, а раздельное гильзовое заряжание с переменными зарядами, при максимальной дальнобойности в десять с половиной километров. С позиций возле станции Хедьялья, недоступной для орудий Цитадели, эти гаубицы «сделают» последнее прибежище венгерских элитариев как на полигоне. Свою цель наводчики наблюдают визуально, и в то же время противник не в силах огрызнуться по ним ответным огнем.
Эти новейшие орудия не успели на войну в Проливах, которая первоначально планировалась на лето следующего года. Не попали они и на освобождение Воеводины. Одну экспериментальную батарею прямо с завода кружным путем по Дунаю доставили в армию генерала Плеве, а вторая батарея «зажигает» у генерала Келлера (Федора Эдуардовича) на Карпатских перевалах. Так что сейчас орудия снимут с платформ и развернут на позициях на ближайшем к станции пустыре. А потом русским артиллеристам придет время ставить точку в этой дурацкой войне, начавшейся с невинной политической комбинации императора Франца Фердинанда и заканчивающейся полным распадом Австро-Венгерской империи.
Но самым интересным был человек, приехавший на пролетке на станцию Хедьялья. Им оказался ни кто иной, как товарищ Хосе – второй человек в руководстве Коммуны, людям из будущего более известный под псевдонимом Коба. И встречался он там со светлейшим князь-консортом Александром Владимировичем Новиковым собственной персоной. Уж так сошлись звезды. Все было предрешено, но до момента истины еще оставалось какое-то время.
5 января 1908 года, час до полудня. Венгрия, Будапешт, ж.д. станция Хедьялья.
Командир лейб-гвардейского корпуса морской пехоты, князь-консорт и генерал-лейтенант Александр Владимирович Новиков.
В свете позднего зимнего утра затянутый дымами Будапешт выглядел величественно, и в то же время жалко. С вершины горы Геллерт, ставшей цитаделью старого мира, грохотали тяжелые пушки, и там, где падали их снаряды, в городе занимались пожары. Господин Андраши и его подельники начали с того, что приказали убивать славян, хорват, сербов и русин, а закончили убийством своих соплеменников венгров, ибо отдать приказ стрелять из тяжелых орудий по жилым кварталам собственной столицы может только полный отморозок.
– Василий Петрович, – сказал я командиру разгружающейся экспериментальной гаубичной артбатареи капитану Синевичу, – у меня в штате корпуса только скорострельные трехдюймовки и тяжелые минометы, так что вся надежда только на вас. Будьте добры, заткните глотку этим негодяям, чтобы не было их нигде и никак. Четырехметровые стены вы своими пятидюймовыми снарядами, конечно, не снесете, но этого и не требуется. Тяжелые орудия стоят совершенно открыто прямо во дворе крепости, потому что затащить в казематы эти громоздкие бандуры у венгров не было никакой возможности.
– Будет исполнено, господин генерал-лейтенант, – козырнул в ответ Синевич и, круто развернувшись через левое плечо, отправился руководить развертыванием батареи на позициях.
Хорошо, хоть при этом меня не обозвали «императорским высочеством» и «светлостью», а то были уже прецеденты. Но капитан Синевич – яркий представитель молодой железной поросли, и видит во мне, скорее, успешного военного вождя, командующего самым крутым и победоносным соединением русской армии, а не паркетного шаркуна, тишком пробравшегося в постель императрицы. Павел Павлович говорил мне, что последний раз нечто подобное Россия переживала во времена любви императрицы Екатерины и князя Потемкина-Таврического. Только замуж за своего милого друга та Великая Императрица так и не вышла. А зря. Сделала бы его после отстранения Гиреев вассальным Владетелем Крымским, а потом с чистой совестью – под венец. Да только вот зажравшейся нашей элите подобное было бы как серпом по фаберже, а потому Потемкина сперва отодвинули в сторону от императорского тела, а потом и вовсе отравили. Ольга у меня в этом смысле молодец, не в пример шлюховатой Екатерине – верная жена-однолюбка и ласковая мать, души не чающая в юном цесаревиче Александре Александровиче. Но полномочия у меня не меньше, а может, даже и больше, чем у князя Потемкина. Ведь тот
