Их опытные командиры не поспешили бы торопиться в выводах. Размышляя, они построят много версий. Тем более, что им известно, что сам Рус где-то на корабле. Знают местонахождение раненого. Но из-за простоты слежения за одной фигурой оставили в покое другую. Третьи сутки и пока все до удивления тихо. Настороженно, но тихо.
Доносилась тихая приятная мелодия. Зал постепенно заполняло культурное, изысканное общество. Пассажиры мило ворковали за своими столиками. Запахи ароматнейших яств будили волчий аппетит.
Рус взялся за стакан. Его глаза, пространно глядящие вникуда, остановились на вульгарно-красивой молодой азиаточке с утонченными светскими манерами. Она позиционно скромно восседала напротив и еще скромнее смотрела перед монахом, притупив свой томный взор из-под длинных черных ресниц. А-ах… Ухоженное театральное личико с опущенными веками поразило Руса своим редким совершенством. Он ранее никогда не интересовался женщинами. Но, когда реальная явь приблизила особь поразительных линий на расстояние дыхания увидел одно из редких божественных совершенств, которое к тому же было умело подчеркнуто и усилено опытной рукой художника-косметолога. Такой эталон индивидуально выраженной красоты не мог не разбудить одинокую аскетическую натуру монаха.
От иногда вздрагивающих ресниц и скрытого взгляда в его сторону у монаха трепетным теплом забродило внутри. И, даже, захмелело. Где-то в неизвестных глубинах души разгорался родной огонек нежности и детства.
Стакан с соком застыл в руках. Рус смотрел куда-то неопределенно далеко сквозь эту молодую особу. Ее подчеркнутое совершенство сравнивалось в нем с неотразимым видением яркого ночного звездного неба в своей ликующей гармонии интима и зова души. Золотые жемчужинки в волосах девы так искристо переливались и так ярко подчеркивали прелесть маленьких алых губ, что все вокруг уходило в отдаление, и только эта божественная фигура прекрасной феи вспыхивала внутренним нежным сиянием под тихую лирическую мелодию одинокой скрипки. В аскетическо-философском уме монаха начало кристаллизовываться понятие объемной земной и вселенской красоты. Он совсем забылся в своем очаровании подаренных минут, в немом восхищении виденного, когда более внутренним чутьем, чем внешним почуял легкое шелестенье платья. Монах очнулся. Вернулся в свое тревожное бытие. Повернул голову. Это подходила Дина. Ее простое девичье великолепие вновь резко вернуло Руса в состояние внутреннего восхищения. Как были далеко различны эти две девы в своем очаровании и как они были родственны по своему женскому назначению индивидуальной красоты. У Дины, еще ребенка, кроме приюта ничего не видевшей и не знавшей, вечно нянчившейся с малыми детьми, а сейчас с раненым монахом, ее внешняя красота всегда скрадывалась заботами и тяжелым бытом. Только внутреннее свечение, сияние ее стеснительных глаз сохраняло внешнее очарование и какую-то неземную материнскую нежность. Рус вспомнил, что он просил девушку подойти в ресторан немного позже его. А еще до этого она просила денег, чтобы прикупить какой-нибудь наряд для посещения ресторана.
Долларов хватало, и он дал ей довольно значительную сумму. Как она, этот еще ребенок, не знакомый с волшебным искусством наведения красоты, смогла так подобрать себе наряды и так эффектно выглядеть без дополнительных дорогих украшений, которые имела прекрасная фея напротив. Детское, наивное очарование Дины не уступало по силе воздействия на чувства классической красоте бесподобной китаянки. А большие, любопытные глаза делали Дину такой индивидуально неподражаемой, что можно было засомневаться в реальности ее существа.
Но, когда темные глаза незнакомки метнули недобрый блеск в сторону девушки, Рус понял, что жестокая действительность продолжает ступать по линии его судьбы. Хотя, что его судьба? К ней он привык. Молодое, наивное существо по имени Дина было более подвержено ударам судьбы. И эти чужие восхитительные глаза с черной искрой злобы на ресницах подсказывали, что юной девушке могут перепасть события и более трагические, чем уже давно физически и духовно окрепшему Русу. Он решил, что в Кейптауне отправит Дину обратно, чтобы не подвергать ее тем опасностям, которые сам испытал на своем пути. Это его жизнь, и по ней он должен идти один. Втягивать такие хрупкие создания он не имел право и внутренне сам боялся, чтобы с ней чего-нибудь не произошло.
Такие земные редкости, как она, должны приносить совсем другое счастье людям.
Дина присела рядом. Незнакомка надменно выпрямила голову, пытливо посмотрела на Руса. Но Рус совсем не знал, что нужно этой красотке, и простовато ждал, что она может у него спросить. Выждав время и поняв, что приятель по столику совсем не понимает китаянку: незнакомка возмущенно, но с большой долей светского превосходства встала и, призывно покачивая крутыми бедрами, направилась к выходу из ресторана.
— Кто это? — тихо и удивленно спросила Дина.
Рус, ни о чем не думая, оставаясь под ярким наваждением приятных чувств от обоих, пожал плечами.
— Она злая, — уже резче добавила девушка.
Эти слова наконец вернули монаха к действительности.
— Кто?
Дина посмотрела на Руса, как на человека, разыгрывающего ее.
— Не знаю.
— Всякая красота злая. Потому что красота эгоистична. Ты тоже небесно красивая, но ты земная, женственная, — выговаривал Рус, не понимая, откуда берутся слова и исходят эти мысли, над которыми он никогда не размышлял до этого момента. Но догадывался, что обижает девушку своей холодностью и отрешенностью от нее.
Но Дина от последних слов по-детски зарделась и мило заулыбалась.
— Раньше ты так никогда не говорил.
— Дина, не я тебе должен это говорить. Придет время, тебя найдет хороший парень, и он лучше моего скажет о твоем природном даровании.
По логике создателя…
Рус замолчал. Что-то не сходилось общее с его логикой.
— Он не прав, твой создатель, — обиженно вскрикнула девушка. Монах сам себе улыбнулся. Когда-то и он все буквально принимал на слово.
— Он и твой создатель.
— Мой создатель так не скажет.
Рус посмотрел на Дину будто впервые. Ее милое и по-детски наивное личико не могло лгать. Он вспомнил себя, когда понимал, что говорил правильно, но вызывал улыбку в устах слушавших.
Подошел официант, спросил, что бы еще пожелали господа-сеньоры.
Монах показал на девушку.
— Для ее возраста, сеньор, и самое лучшее, пожалуйста.
Тот поклонился и пошел исполнять заказ.
— Наверное, здесь я больше не прав, чем наш создатель, — поспешил успокоить девушку. — Я так далек от мирского бытия, что при суждении все мерю одним футом.
— Потому, что ты еще не жил по-настоящему.
Монах утвердительно кивнул, соглашаясь со взрослыми мыслями ребенка.
— Я не должен жить, как вы.
— Почему не должен? Кто тебе мешает?
— Я монах. У меня совсем другое предназначение.
Рус замолчал, подозревая, что дальше Дина его слушать не будет.
— Почему ты молчишь?
— Не знаю. Просто я монах и мне надо жить в горах Китая. Там мои отцы, братья. Там мы постигаем некоторые глубины бытия и мироздания.
— Это неправильно, — обиженно воскликнула девушка. — Люди должны жить семьями, растить детей.
— Ты уже взрослая и все правильно понимаешь. Миряне живут мирской жизнью, монахи монашеской.
— Какая тут разница?
— Как какая? — Рус задумался. Он не знал, как такое объяснить понятно и доходчиво.
Подошел официант, разложил на столике фрукты, шоколад, мороженое.
— Дина, я не знаю, как это объяснить: но чтобы полноценно работать над своими проблемами, мы живем отдельно от людей. Наше предназначение искать контакт со всевышним, искать озарения, находить истину.
— Бездельники вы.
— Может быть, — не оспаривал мысль и резкость тона Рус, чтобы отойти от темы, в которой он и сам еще не совсем разбирался.
Дина, надувшись, медленно разрезала апельсин. Рус незаметно поглядывал в глубину зала. Из-за своих крутых напарниц он совсем упустил основное, ради чего пришел сюда. Но публика в зале была самая изысканная и придраться вроде бы было не к чему. Под тихую музыку некоторые сонно танцевали, остальные сидели за столиками и вели совсем неслышные со стороны амурно-философские беседы. На море был штиль и лайнер шел ровно вперед, совсем не подвергаясь качке. Здесь делать было нечего. Следовало зайти в бар на верхней палубе. Место менее респектабельное, чем это, но тоже для богатых пассажиров. Рус обождал, пока девушка удовлетворится принесенным, и предложил ей пройти с ним наверх.
— Рус, здесь так хорошо, уютно, тихо. Когда я еще смогу побывать в таком месте. Я впервые ощущаю себя полноправным человеком. Можно потанцевать, и никто не помешает. Мне еще никогда не было так хорошо.
