Так мы паковали детальки и болтали до шести утра. Ровно в шесть все встали и направились к выходу. На проходной из территории фабрики мы снова отметили в вахтенном журнале напротив своих фамилий время и дату отбытия. Автобус нас уже поджидал. Убедившись, что все в сборе, мы отъехали и направились обратно в Саутхэмптон.
Стояло серое, туманное мартовское утро. Было уже достаточно светло, чтобы разглядеть местность, но ничего особенного не наблюдалось, да и моё состояние было вяло-сонное. Как и большинство пассажиров, я провалился в дремоту и вернулся в сознание, когда ехали уже по улицам Саутхэмптона. Нас подвезли к агентству, откуда мы, как зомби, расползлись в разные стороны.
От агентства до нашего дома идти — всего два квартала. На своём пути я не встретил ни души, лишь подходя к дому, заметил соседку Елену, направлявшуюся обратно к агентству. Я вспомнил, что она говорила о фабрике, и мне стало ясно, что тот же автобус отвезёт её обратно, где утренняя смена начнётся с семи часов.
В этот день с 11:00 до 15:00 в нашей богадельне выдавались еженедельные пособия. Проспать этот ритуал было бы глупо, и я мысленно запрограммировал себя на своевременный подъём.
Войдя в дом, я застал на кухне земляка, активно орудующего челюстями. Он тоже только что вернулся с ночной смены. Намерения нырнуть и спрятаться под одеяло, пришлось отменить, так как ко мне накопилось много вопросов, не ответить на которые немедленно, означало неизбежные обиды и претензии. Пришлось доложить обо всём увиденном на фабрике. Моя чистая, сидячая работёнка вызвала интерес у товарища, и он задал мне конкретный и непростой вопрос:
— А как бы и мне на эту работу? Им же нужны люди? Давай сходим в агентство и переговорим.
— Я пока могу лишь сказать и до похода в агентство, что перед тем, как послать тебя на фабрику, они захотят побеседовать с тобой без участия переводчика. И, второе, я же говорил тебе вчера… Выходит, что ты уже работаешь там… Накладка получилась. Я думаю, как бы мне гладко съехать с твоего имени и перейти к сотрудничеству с ними по своим документам. Их предложение поступило неожиданно, да и ты уже был трудоустроен… Слушай, давай выспимся для начала, голова уже не соображает, — примирительно-уклончиво предложил я. Сосед неохотно согласился сделать перерыв, но его озабоченность тем фактом, что я стал работать вместо него, оказалась очевидной, и ничего хорошего не обещала.
Время, проведённое мною в комнате под одеялом, едва ли можно назвать сном. Окно, выходящее на улицу, светом и шумом напоминало мне о дневном времени. Беспокойные мысли лишь едва притуплялись дремотой и обретали иные расплывчатые формы тревожных ощущений, которые не отпускали на отдых моё уставшее сознание. Я пожалел, что в комнате не оказалось ни вина, ни какого-либо иного алкоголя, а то бы я утопил свою бесполезно пульсирующую логику, в надежде на временную отключку сознания и отдых от бесконечных вопросов.
Я так и не уснул, как мне хотелось бы. Но, пребывая в изоляции с закрытыми глазами, потерял счёт часам и отдохнул от утомительных контактов с ближними.
Из этого состояния в реальность меня вернул стук в дверь и чья-то настойчивая попытка войти в комнату. Ручку нетерпеливо крутили, давая мне понять, что возмущены фактом запертой двери. Я тупо лежал с закрытыми глазами, набираясь сил и терпения, принять эту назойливую реальность и постараться никого не обидеть. Сосед скрёбся в дверь подобно пассажиру общего вагона, заждавшегося у запертого туалета.
— Ты шо там, совсем нюх потерял?! Забыл, что сегодня пособия получать? Просыпайся! — заботился обо мне земляк.
Я всё помнил. По пятницам в определённое время следовало получить еженедельное беженское пособие. Факт сам по себе положительный, но больше всего сейчас хотелось бы крепко уснуть и не просыпаться, как можно дольше. Но сон не удавался, а пособия в размере 40 фунтов выдавали исправно каждую неделю. 20 — полноценных наличных фунтов и 20 — ваучерами, которые принимались к оплате в супермаркетах ASDA.
Если перевести эту сумму на украинские деньги, то получались две месячные пенсии по 150 гривен, которых многие украинские пенсионеры не имеют. Выходит, не заслужили! Так решили некие моральные уроды, и возвели эту норму выживания в закон.
Я же, в этой стране не проработал и месяца, назвался беженцем, нуждающимся в убежище, и теперь лежу среди дня в запертой комнате под одеялом, не желая открывать глаза, и непрерывно думаю, предполагаю, планирую…
Депрессия? Фигня это всё. Просто навалилось много текущих личных вопросов, и мне не дают спокойно систематизировать этот поток, принимать решения. Приходится отвлекаться на чьи-то настроения, подстраиваться. А пора бы уже послать некоторых и пойти своей дорожкой.
Взбодрив себя предполагаемыми положительными событиями текущего дня: получение пособия и возможно, нерабочая ночь, что позволит мне залить утомившее меня сознание алкоголем и провести ночь в глубоком оздоровительном сне, я выбрался из-под одеяла и открыл дверь комнаты.
— Хорош дрыхнуть! Нам надо многое успеть сегодня, — нетерпеливо заявил с порога сосед.
Я не возражал. Молча, умывался, давая понять, что скоро буду готов.
— Ну, так я тебя жду, — подвёл он итог своего экстренного визита и удалился в соседнюю комнату.
Когда я вышел, план действий на текущий день был уже детально разработан, и мы вышли из дома. Сначала направились по адресу выдачи пособий. Там оказалось не многолюдно, и, подождав в очереди минут десять, мы подали свои беженские удостоверения в окошко. Служащая, отыскала просителя в списках, предложила расписаться и выдала заготовленные подписанные конверты с пособиями. С этим мы и отвалили.
Далее, мне напомнили о необходимости открыть товарищу банковский счёт. Зашли в ближайший банк, им оказался NetWest Bank. От меня потребовали объяснений, почему именно этот банк. Я, игнорируя вопросы, направился к служащей, уже подавшей знак о готовности принять нас. Мою просьбу об открытии счёта для рядом стоящего парня, удовлетворили без каких-либо препятствий. Нас провели к рабочему столу и всё оформили. Про себя я удивился: насколько всё легко происходит, когда я делаю что-то совершенно безразлично, не беспокоясь о результате. Я думал о своём, а товарищ сыпал на меня свои вопросы. Лишь ответил ему, что карточку и код пришлют на днях почтой. Предложил ему снять его деньги, временно хранящиеся на моём счету, и положить их на его счёт. Но он, подумав, решил сначала дождаться карточки и научиться пользоваться ею.
Удовлетворённые благополучным решёнием бюрократических вопросов мы машинально шагали к супермаркету. Я рассеянно слушал о том, что приснилось сегодня моему соседу. В супермаркете, среди алкогольных рядов мы встретились нос к носу с литовцем Геной. Объединив пожелания и знания, мы дружно выбрали три бутылки красного сухого испанского и отправились домой. Гостеприимно предложенная соседом комната, оказалась с запашком, чего упорно не замечал, проживавший в ней, земляк. Единогласно с Геной мы признали его комнату санитарно неприемлемой, и легко определили устойчивый запах мочи. Земляк удивился нашей реакции, но возражать не стал. Охотно признался и пустился рекомендовать нам уринотерапию, как убеждённый последователь сомнительного врачевателя Малахова.
Расположившись в общей комнате на втором этаже, мы разлили первую бутылку по пивным бокалам.
— Надеюсь, ты не применял эти бокалы для сбора своей лечебной урины? — вполне серьёзно спросил Гена, принюхиваясь не то к вину, не то к бокалу.
— Та пошли вы! Вам даёшь рецепт ценный, а вы начинаете подкалывать, — неопределённо ответил на конкретно поставленный вопрос Сергей.
— От этого рецепта твоя комната уже провонялась, — комментировал Гена. Продолжая понюхивать вино.
— Мне кажется, что в Украине населению уже ничего не осталось, как только поверить в Малахова или Кашпировского. Все, кто не поленился, поимели Украину и вас, — подталкивал нас к больной теме литовский собутыльник.
— Не только Малахову… Ещё есть много религиозных сект, которым верят украинцы. Почти все они учат терпеть и подставлять вторую щеку, — выступил я в защиту Украины, и попробовал испанское вино.
— Во, теперь вы ещё и на христианство бочку покатите! — промычал Сергей, хлобыстнув порцию вина, как стакан самогона, — твою гордыню и уринотерапией не излечить, — поставил он мне окончательный диагноз. — Кстати, ты выучил молитву, которую я тебе прописал? — строго спросил меня земляк, как духовный наставник.
Гена иронично наблюдал за нашим диалогом, попивая вино, в ожидании моего ответа.
— Какую ещё молитву? — честно удивился я и вопросу, и менторскому тону земляка.
— «Отче наш!» Я же тебе написал и дал, чтобы ты выучил и повторял её как можно чаще.
