Я сказала об этом Жулебову в больнице. И тоже забыла. Вернее, не придала значения: все ошибаются, даже бухгалтера с огромным опытом. Особенно они — законы меняются. Объяснила Степану Аркадьевичу как исправить, уточнила, что, видимо, придётся доплатить, приложить к балансу пояснительную записку. Самостоятельно найденная, добровольно исправленная ошибка не карается.
Но он посчитал иначе.
Я заслужила эту должность, чёрт побери!
И совесть меня не мучила. Отмучилась и сдохла.
Но всё это уже неважно.
Я обвела взглядом кабинет. Поправила неровно стоящий дырокол.
— Что-то ты рано сегодня домой, — удивилась Таисия, посмотрев на меня поверх монитора.
— Да, в больницу ещё надо заехать, — кивнула я.
— Точно, ты же в командировку, — вспомнила она. — Ну, хорошей поездки.
— А тебе хороших выходных, — махнула я в ответ.
— Кристина Валерьевна, — остановила меня в коридоре Катерина. — Из Гонконга прислали ответ. Гостиницу подтвердили. Завтраки заказала, — отчитывалась она. — Степан Аркадьевич просил уточнить: за вами прислать машину до аэропорта?
— Нет, спасибо, я доберусь сама.
— Хорошо, — сделала она пометку в рабочем блокноте. — Отличной поездки!
Я увидела не разобранную кипу писем на её столе.
Он моё получит в понедельник. Я специально спросила на почте, когда вечером опускала письмо в ящик: выемка дважды в день, почтальоны работают и по субботам, но организации в выходные отдыхают.
Ну, в понедельник, так в понедельник, я вздохнула и пошла на остановку.
— Так какие у вас новости? — нарушила я внезапно затянувшуюся паузу, сидя на гостевом стуле в маленькой палате Ротмана.
Вета, я, Вадик, Маринка, Натаха — и как мы только вместились, — но собрались все.
— Невероятные, — взяла Наташа Гарика за руку.
Он сжал её руку в ответ.
Она на него посмотрела. Глаза у Гарика покраснели.
— Простите, Игорь пока не может говорить, — ответила за него Наташа. Прочистила горло. — Попробую я. В общем, та вторая старая гематома, которую удалили заодно с первой. Врачи говорят дело было в ней. Она давила на какой-то центр, отвечающий за подвижность или чувствительность нижних конечностей. И сейчас, когда её удалили. Покажи, — повернулась она.
Гарик сделал самое обычное движение — самое простое, которые здоровый человек делает по сто раз на дню — согнул ногу. Но мы то знали, что это значит.
— Она работает? — встал Вадим.
Гарик кивнул. Вадик стукнул его по ноге.
— Ай, — дёрнулся Ротман и пнул его в ответ. Потянулся — и ещё бы раз пнул, но тот увернулся.
— Господи, ты можешь ходить?! — всплеснула руками Вета.
— Могу, — вытер слёзы Гарик и кивнул своей девушке.
Она подала ему протез. Гарик пристегнул его к культе и… встал.
Встал и пошёл.
— Твою мать! — зажала я руками рот. — Ну вот, узрите! И не говорите, что вы не видели. И хомячка не надо покупать. А ты хотел и вторую ногу отрезать.
Он подошёл и подхватил меня на руки.
— Ротман, прекрати, — завопила я, когда он обнял так крепко, что у меня затрещали кости.
— Спасибо! — отрывисто выдохнул он.
— За что? — обняла я его за шею. — За то, что я тебя чуть не убила?
— За то, что не давала мне спуску. За то, что верила. За то, что с тобой никогда не знаешь, что на самом деле хорошо, а что плохо. А при чём здесь хомячок? — поставил он меня на пол.
— Ну как, — вытерла я слёзы. Он меня всё же растрогал, хотя я проплакала всю ночь и решила, что на этом всё, больше ни слезинки. — Говорят, собак покупают те, кто хочет любви, кошек — те, кто сам готов любить, а у хомячка задача в духе Христа — показать детям смерть. Ты показал, что можно встать и пойти.
— А где Миро̀? — озабоченно спросил Гарик, глядя на меня с подозрением, словно я сейчас заговаривала ему зубы.
Я выдохнула.
— Они расстались, — ответила за меня Вета.
— Когда? — побледнел Ротман.
— Я бы спросила: зачем? — вставила чёртова Виолетта. Я посмотрела на неё укоризненно. Она подняла руки: — Молчу. Молчу.
— Всё сложно, — ответила я и повесила на плечо сумку. — Ладно, хорошо с вами, но я пойду. А то мне ещё собираться. Лечу завтра в командировку.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Куда? — спросили они чуть не хором.
— Всё вам скажи. В Гонконг. Завидуйте молча, — и пока они не стали спрашивать с кем, поторопилась попрощаться и выйти.
Но одного человека не смогла провести.
— Крис! — вышел за мной Гарик.
Это было так душещипательно, видеть его на ногах, что мне пришлось перевести дыхание.
— Это из-за меня? Вы расстались с Миро̀? — взял он меня за руку.
— Нет. Из-за меня. Ты тут ни при чём, — уверенно покачала я головой. — Я рада за тебя, Игорь. Правда, — убрала я за его ухо торчащую ворсинку бинта.
— Летишь с директором? В Гонконг? — смотрел он не мигая.
— Ты задаёшь слишком много вопросов, — усмехнулась я.
— Только не говори, что ты теперь с Пряником.
— Тебя не касается, Ротман. Слышишь? — сделала я упор на последнее слово, чтобы не лез не в своё дело. — Не касается. Ну, до встречи?
— До встречи, красавица! — тяжело вздохнул он.
Я сделала шаг, потянув его за собой, и он отпустил мою руку.
Глава 34
— Ну и что с вами делать? — качал Мирослав головой, глядя на трёх развесёлых «подруг»: маму, Венеру и Елену Юрьевну.
Они заявились в дом матери, куда временно перебрался Мир, под утро.
Все три в хлам. У каждой на запястье печать стриптиз-клуба. Мужского, конечно.
И этого Мир от них однозначно не ожидал. Особенно от Елены Юрьевны.
Но он удивился, что до сих пор его ещё что-то удивляет.
— Задание выполнила, — заговорщицки понизила голос Ирина Владимировна. Она одна сидела за столом. — Но всё даже хуже, чем я думала.
Она икнула. Мир покачал головой и поставил перед мамой кофе.
— Это старый хрен сам договорился с «Органико», — сообщила она заплетающимся языком.
— Хрен да! Старый! — выкрикнула с кушетки Венера.
А Елена Юрьевна ничего не сказала — она была в отрубе. Именно ради этих сведений её и водили в стриптиз-клуб, и, очевидно, поили.
— Отец? Сам?! — вытаращил глаза Мир.
— Ага, — снова икнула мать.
— Но о чём?
— Вот этого я не знаю, — хлебнула она кофе, снова икнула и отпила. — Никто не знает. Лена лично отдала по его приказу директору «Органико» документы. А твой отец до этого летал в Прагу, чтобы встретиться с Верещагиным. Вот там они, видимо, о чём-то и договорились.
— Он хочет продать «Экос» «Органико»? — прикидывал Мирослав что бы это могло значить.
— Да хрен он его продаст. Если только свою половину. Вторая же у меня.
Мирослав покачал головой: стоит ли сейчас объяснять маме такие тонкости, что у неё просто акции, но отец может делать с компанией что хочет, не спрашивая её разрешения.
Он тяжело вздохнул: час от часу не легче.
Мир честно собирался отдохнуть в эти выходные. Прокатиться по округе на велике. Потягать железо в мамином спортзале, который она благополучно забросила после дня рождения. Сделать что-то, чего он давно не делал, а может, и никогда не делал. Помочь Гамлету отремонтировать, наконец, чёртову вывеску. А то сломать у него ума хватило, а сделать — нет. Посидеть в мастерской.
Он тосковал. В том числе и по «своим железкам», особенно по одной, последней, которую пока не закончил и которую делал для… впрочем, неважно.
Жизнь как-то шла. Ротман очнулся. Проверка набирала обороты.
Судя по тому, сколько сердечных капель проглотила одна главный бухгалтер, и сколько раз заламывала руки в его кабинете другая: «Я работаю в «Экосе» второй год, я не обязана знать, что было три года назад!» — неприятности их ждали серьёзные.
Приставленная секретарь тоже регулярно отчитывалась, что проверяющие не только сидели с бумажками — совали свой нос везде. Разговаривали с рядовыми сотрудниками. Обедали в общей столовой. Задавали слишком много вопросов «не по делу». Даже пытались заглянуть через окна в теплицы, куда их не пустили.
