— Ты — будто сам Аполлон. Такого умения я редко у кого встречала. Мне, служительнице муз, не возбраняется принести на алтарь богов свои дары, — жарко прошептали её губы у моего уха.
Какое умение она имела в виду? Хотелось бы знать. Тело её реально оказалось тугим и кое-где даже твёрдым, что немного сбивало с нужного настроя, но в целом тохина мама оказалась на должной высоте. Да не те слова. Она меня просто потрясла!
Вышел из душевой на подгибающихся ногах. Конечности категорически отказывались слушаться и напяливать на себя шмотки. Подошла абсолютно голая и нисколько не уставшая Лидия, намекнув, чтобы я поторапливался:
— Скоро сюда детишки придут заниматься, а ты… Ещё без трусов сидишь, безобразник.
Вот, от Аполлона скатился до безобразника. И зачем она только вновь появилась со своими соблазнительными статями? Я чуть не завыл от вновь охватившего желания. Хореограф понимающе улыбнулась и вышла в соседнюю раздевалку, аппетитно покачивая прелестными дыньками. Я шумно сглотнул слюну и ретивым козликом поскакал за ней следом.
— Богу хочется ещё немножко даров, — проблеял я жалобно.
— Остынь, ненасытный. Удовольствий должно быть в меру, — засмеялась Лида и вытолкала меня обратно.
Никакие детки так и не появились, хотя я одевался неторопливо. Перестраховалась женщина, или, может быть, боится лишних разговоров.
У дверей студии меня терпеливо поджидал верный Хвост.
— Хеллоу, камрад, — поприветствовал его, — Ты нарисовался мне весьма кстати. Сегодня надо будет сгонять с тобой на дачу Индюка. Может, разыщем там какие-нибудь заготовки для документов. Встречусь с директором и поедем. Кстати, видал Шумилова?
Директор обнаружился в школе, прогуливающимся по коридору в сопровождении Марка Ефимовича и неторопливо беседующего с ним.
— Явился, пропащая душа! — обрадованно поприветствовал он меня, — А мы тут с Марком твои проблемы обсуждаем. Вернее, твоих сирот. Есть задумка организовать здесь при школе интернат. Помещения и кадры найдутся. Да какие там кадры, собственно? На должность дежурных воспитателей можно отрядить кого-нибудь из учителей по совместительству.
— С кадрами проблем не будет, — подтвердил Марк Ефимович, — Наша пионервожатая, думаю, с удовольствием согласится на дополнительную подработку. Вот только лишних помещений у нас в школе не найдётся. Подвал, или же складские помещения для этих целей не подойдут же?
— А ты, Марк, всё равно подумай, где можно будет ужаться, а я тебе со временем пристроечку новую сооружу, — настаивал Николай Михайлович, — Мастерские можно же пока в подвал перенести.
— Надо подумать. Советские школьники не должны быть ни в чём ущемлены, — сумрачно пробухтел Колдопский.
— Видишь, какие жертвы ради твоих замыслов делаются? — внезапно заметил мне дядя, — Так что, считай, что за тобой будет дополнительный должок. Шахматы с хоккеем не считаются. Тебя почему-то вчера на тренировке с Фетисовым не было? Сегодня желательно тебе там поприсутствовать.
— Поприсутствую, только не забывай, Николай Михайлович, что я задействован на работе у Лейсан. Я же не Фигаро какой-то, — слегка возмутился я.
— Знаю, но ты сам этот вопрос постарайся утрясти с Толей. Думаю, что он пойдёт тебе навстречу.
— Кстати, с начала апреля начнутся школьные олимпиады по физике и математике. Ведь ты уже числишься официально учеником нашей школы, девятого «а» класса, — подключился директор школы, — Все учителя согласились с твоими условиями. Вот только историк Виктор Анисимович попросил, чтобы ты сделал несколько докладов по темам, которые он определит. И мы с математиком Николаем Трофимовичем в свою очередь просим тебя стать нашим ассистентом, подменять иногда нас на уроках при необходимости. Ну, как, по рукам?
Согласился, куда деваться. Формула «Кто везёт, того и погоняют» показала себя тут во все своей красе. Настроение естественно от таких перспектив не улучшилось.
— Стоп, стоп, дорогой дружище Марк Ефимыч! — протестующе зажестикулировал Шумилов, — С первого апреля у нас с Михайлом запланированы шахматы, финальный этап командной игры в совхозе «Заречье». Так что, подстрой свои хотелки с учётом этого приоритета.
Кажется, в ближайшем будущем меня попросту порвут на множество маленьких мустангов.
Наша троица подошла ко входу в школьную столовую. Колдопский по праву хозяина пригласил нас с дядей отобедать вместе с ним:
— Не побрезгуйте, дорогие гости, отведать школьной стряпни.
— Дал бы я тебе, Ефимыч, по шеям. Да только перед подрастающим поколением неудобно, — проворчал на это Шумилов.
Я попросился привести своего друга Хвоста, ожидавшего меня близ входа на улице, но тот вдруг чего-то упёрся, как баран, и стал уверять, что так налопался с утра у Марины, что до сих пор нет желания ничего тащить в рот. Пришлось от него отступиться.
Столовка школьная была обычной, типовой и мало чем отличающейся от просторской. Может быть, только бОльшими размерами, освещённостью и меню, в котором поражало обилие салатов. В обеденном зале зависали и догрызали свои компоты редкие по позднему времени кучки старшеклассников, у которых уроки обычно длились после большой перемены. Моё появление сопровождалось радостными восклицаниями, приветствиями и приглашениями к себе за столик, даже от тех, кого я не особо знал. Я помахал неопределённо рукой и, прошествовав к раздаточной стойке, затарился там антрекотами с жареной картохой, супцом гороховым и компотом. После чего направился в зону для преподов.
Идея отдельного питания для учителей была здесь развита до отдельной комнаты, со вкусом обставленной современной мебелью и декоративными растениями. Сама еда была пока общей с учениками, судя по расположению раздаточной стойки и кассы.
В преподавательской едальне кроме обедающих директоров обнаружился ещё один пока незнакомый мне старичок-учитель с типичной бородкой героя чеховского рассказа. Меня тут же представили ему. Эрнест Ромуальдович преподавал, как выяснилось, химию и горячо жаждал свидеться с неким уникумом, утверждавшим о своём великолепном знании всего школьного курса. Поговорили с ним об орбиталях, о свойствах алифатических аминов и об особенностях ионно-обменной хроматографии, вызвавших почему-то живейший интерес у химика. При этом щедро приправляли свои высказывания специфическими терминами. Оба директора заинтересованно прислушивались к нашему диалогу. Думаю, что они мало чего понимали.
— Что скажешь Ромуальдыч о своём новом студиозусе? — поинтересовался Шумилов.
— Могу сказать, что знания у Миши действительно выходят далеко за рамки курса средней школы. Не всякий студент на некоторые мои вопросы ответил бы, — пожевав губами, вымолвил химик, — Крайне интересный экземпляр вы мне подсунули, однако. Очень озадачили.
Закончив с едой, старичок чинно промокнул салфеткой губы, встал и обратился ко мне:
— Мы не закончили этот занимательный разговор, молодой человек. Надеюсь с вами увидеться вновь в самое ближайшее время.
Когда старичок-учитель ушёл, Марк Ефимыч заметил:
— Профессор на пенсии. Восемьдесят лет, а живости, как у сорокалетнего. Уговорил его поработать здесь. Так что, дерзай, Михаил. Понравишься ему, составит тебе протекцию в очень неплохой технический вуз — МИХМ.
— Только там меня не доставало, — осталось мне ответить, — Куда только меня не сватали? В железнодорожный звали, в училище Дзержинского звали. Пора конкурс среди вузов объявлять на право меня заполучить.
— А куда сам-то хочешь поступать? — логично поинтересовался директор школы.
— Пока никуда не решил. Чего загадывать, если впереди ещё целый год париться в школе. Может быть, никуда и не стану поступать. Создам семью, детишек заведу, и буду тихо-мирно строить коммунизм, как самый простой советский обыватель.
— Не прибедняйся, — засмеялся Шумилов, — То-то ты по комсомольской линии сейчас активно шарашишься. Потом, видимо по партийной дорожке двинешь. Не удивлюсь, если доживу, конечно, когда увижу тебя на трибуне мавзолея, помахивающего оттуда ручкой нам, простым смертным.
