Скалов и сам не так давно поручился перед Лениным за комкора Миронова и его будущий корпус... Он помолчал в глубокой задумчивости, отложил с небрежностью две бумажки е незнакомыми фамилиями и сказал внятно:
— Я вот что думаю, Филипп Кузьмич... Я думаю, что весь этот узелок надо разрубать нам одним махом, чтобы ничего от него не осталось. По-большевистски, как у нас говорят. Я со своей стороны кое-что попробую сделать в Москве, меня как раз срочно вызывают в Реввоенсовет. Но это — меньшая половина дела. Главное же — в вас, Филипп Кузьмич. Надо, во-первых, сдержать этот гнев, эту накипь за прошлые обиды, свободу высказываний, вроде: «Не вошь точит, а гнида!» Мне передавали. И знают, конечно, в политотделе, о ком речь... И потом, что у вас за дележ всех наших партийцев на большевиков и коммунистов?
— Так по станицам начали говорить. Выходит, что так... для многих понятнее.
— Неправильно это. У нас — одна партия, фракционность мы не потерпим. Кстати, Ларин и Рогачев лично даже в нашей партячейке большинства не имеют... Короче, речь я веду о том прежде всего, что вам, как испытанному красному командиру, надо вступить в нашу партию, товарищ Миронов. Пора. В этом весь корень вопроса.
Возникло некоторое замешательство, потому что Миронов удивленно посмотрел сначала на Скалова, потом на Ефремова и развел руками:
— Все, кто пошел с Красной гвардией в семнадцатом за декреты Совнаркома, за Ленина, все мы в душе партийные люди. Хотя я в нынешней обстановке иногда и подчеркиваю свою беспартийность. Но тут речь об оформлении... А принимать кто будет? Опять эти хоперские во главе с Лариным? Так они уже поговаривают в некоторых эскадронах: Миронов-де никакой не революционер, а вредный анархист и претендент в новые донские атаманы! И что придерживается он вообще-то программы эсеро-максималистов. Ну, разве не гниды?
— Я же сказал, что Ларин имеет вес только по должности, а большинства за ним нет, — сказал Скалов.
— Рекомендации вам, Филипп Кузьмич, собрать будет нетрудно, — подтвердил Ефремов. — Завтра же напишите заявление Ларину, это главное.
— Ну вот. В том-то и дело. А то — эсеро-максималист! — с негодованием сказал Миронов, расхаживая вкруг стола. — Впрочем, вы, товарищ Скалов, в Москве особо поинтересуйтесь, по какой такой нелепой причине в корпус стаскивают всякую шваль и личных недругов Миронова.
— У меня на этот счет и своя нужда есть, — кивнул Скалов.
Филипп Кузьмич сунул бумажки-направления в нагрудный карман и озабоченно потер ладонью горячий лоб.
Тревога не проходила.
Вечером, глядя на сильно располневшую Надю (она ходила на последнем месяце беременности), сказал тихо, увещевательно:
— Знаешь, Надюша, времена у нас пожарные, а ты в таком положении... Давай-ка я отвезу тебя в Нижний, к твоим родственникам, на это время? Согласна?
Она благодарно глянула на него и отчего-то заплакала.
С большой проверкой от ВЦИК прибыл в корпус член Казачьего отдела и член РКП (б) Феодосий Кузюбердин. Старый военный, тот самый офицер-большевик, который дежурил по штабу 4-го Донского казачьего полка в Питере в ночь на 25 октября 1917 года и не поднял казаков по телеграмме Керенского. Он жил в Саранске целую неделю, дожидаясь Филиппа Кузьмича из поездки в Нижний, проверял документы, переписку, взаимоотношения в штабе. Комиссар Рогачев заверил его, как представителя центра, что частичные недоразумения с Мироновым были, но, по-видимому, будут вскорости изжиты, так как он подал заявление о приеме в партию. С другой стороны, командующий должен в корне изменить свой подход к политотделу, не усложнять вполне ясных вопросов.
— О составе политотдела, между прочим, идут споры даже в Москве, — как бы между делом заметил Кузюбердин, понимая всю ответственность свою, как представителя центра.
— Реввоенсовет от нас ближе, тут много не приходится спорить, товарищ, — столь же прозрачно намекнул Рогачев.
— Не вошь точит, а гнида, — в свою очередь вздохнул Миронов.
Уехал Кузюбердин в великой озабоченности. Посоветовал комкору успокоиться — насколько это возможно — и ждать вестей из Москвы.
— Вы мне обещали помочь! — доказывал свое Миронов. — Либо работать как следует, либо плюнуть на все и уступить этим лизоблюдам Троцкого! Почему до сих пор Казачий отдел не прислал своих представителей в подив, в полковой политсостав?
— Причина, Филипп Кузьмич, кругом одна и та же, — сказал на прощание Кузюбердин. И вздохнул.
В тот же вечер за Мироновым зашел Ефремов: приглашали на собрание. И когда шли в темноте от штабных вагонов до крайнего дома в городском посаде, где разместился политотдел, Ефремов предупредил, чтобы Миронов собрался, взял себя в руки — возможно всякое.
— А что? Решили без Скалова меня... обкатать? — спросил Миронов.
— По-видимому. Тем более что вы сами даете поводы... Заявление ваше, Филипп Кузьмич, написано несколько странно, я бы сказал!
Миронов только усмехнулся во тьме и отмолчался на этот раз. Заявление действительно он писал сгоряча, как вообще не пишутся деловые бумаги. Но ведь и понять должны! С другой стороны, робеть тоже не приходятся. Недаром он начинал службу свою с ночных разведочных поисков по японским тылам в лесной Маньчжурии...
У крыльца мигали цигарки постовых красноармейцев, было тихо. Миронов с Ефремовым прошли через узкий чулан, закрыли за собой щелястую, чуть скрипнувшую дверь.
Лампа с картонным абажуром, одна на всю комнату, стояла посреди стола и округло освещала по крашеной столешнице бумаги и руки председательствующего Ларина, молодые, тонкие и нежные, как бы даже девичьи или женские руки. Лица всех скрадывались за чертой тени, выражения лиц и глаз тонули в тени единого для всех абажура. Кто-то пригласил сесть ближе к столу, выставили для этого два стула с гнутыми спинками.
Ларин прокашлялся и объявил, что это не собрание, на котором должен состояться по уставу прием в партию, а очередное заседание штабной политгруппы в расширенном составе. Отсутствует лишь товарищ Скалов, третьего дня выехавший в Москву. Тем не менее следует заслушать товарища Миронова, которому еще предстоит предварительно выдержать трехмесячный стаж сочувствующего РКП (б) и за это время собрать необходимые рекомендации от членов партии, буде такие найдутся к тому времени. Затем предоставил слово политкому штаба Рогачеву.
Длинный, упрямо глядящий на всех Рогачев начал без обиняков:
— Мы, товарищи, решили собраться в узком кругу и как бы предварительно, по той причине, что заявление от комкора товарища Миронова... поступило... о приеме его в партию большевиков-коммунистов, но, товарищи, в таких выражениях, что его, по нашему глубокому убеждению, никак нельзя зачитывать на общем собрании, то есть в присутствии рядовых бойцов, состоящих в партии. Заседание, выходит, у нас чрез-вы-чайное...
Сам Рогачев стоял в тени, на свету шевелились только его руки, сухие и нервные, шелестевшие пачкой исписанных бумаг, в числе которых он держал и заявление Миронова. Эти дрожащие руки почему-то успокоили Миронова.
— Вот вы, товарищ Миронов, здесь, как бы сказать, такую преамбулу дали, к заявлению... Вы встаньте теперь, товарищ Миронов, мы с вами коллективно и уважительно будем обсуждать этот вопрос...
Все-таки Миронов не мог ожидать, что атака наступит так скоро, сразу, без всякой подготовки, даже и не атака, а какой-то налет из-за угла. Оглядел в полусумраке лица сидящих: маленькое, губастое и сосредоточенное до крайности лицо Ларина, столь же сосредоточенный профиль Кутырева, рядом с ним приопущенный лик с аккуратно подстриженными на английский манер усами — Болдырев, чуть подальше облокотился на стол и подпер щеку ладошкой плечистый Булаткин, за ним едко улыбающийся Данилов (он не терпел Рогачева и Ларина и не хотел скрывать этого), на отдалении и мельком увидел лица Оскара Маттерна, латыша, начальника оружейного склада, и политотдельской девушки Клары, подстриженной под мальчика...
Миронов послушно встал, заложив руки за спину. Желваков на скулах никто не видал, картонный абажур на ламповом стекле, отбрасывающий свет вниз, тут был весьма кстати...
— Так вот... — продолжал Рогачев, выделяя особо подчеркнутую вежливость в голосе. — Так вот я зачитаю эту преамбулу, товарищи.
Пришлось склониться к самому столу, чтобы держать, листок в полосе лампового света.
— Написано так: «В политотдел 1-й Донской кавдивизии от комдонкора гражданина Филиппа Кузьмича Миронова...» Хорошо. А дальше: «Не имея сведений о бюро эсеро-максималистов и не желая знать о их местонахождении, прошу содействия коммунистов дивизии о зарегистрировании меня членом этой партии...» Что это значит, товарищи? Да, дорогой товарищ Миронов, выходит — исключительно по духу вашей фразы — вам, собственно, все равно в какую партию вступать? Так ведь подучается? А ежели имели б сведения «о местонахождении бюро эсеро-максималистов», то?..
