— Ага. Угадала, — ответил ей, выдавливая слова, упорным языком Загинайло. — У меня прадеды — кузнецы. Дед был кузнец, известный по всему Закарпатью. Знаменитый был кузнец. Отец тоже кузнец был.
В это время Колунов, прервав его, зычно подал команду:
— Старший лейтенант Загинайло! Встать!
Загинайло, исполняя приказ, встал из-за стола.
— А теперь пройдись шага три! — приказал Колунов.
Загинайло сделал три шага, ноги пудовые, как будто к ним по гире привязали.
— Ну, вижу, вижу. Будешь у меня на лучшем счету, — услышал он насмешливый голос комполка Колунова, в словах которого звучала нескрываемая оскорбительная нотка. — Ты покрепче своего брата на ногах держишься. Тот на третьем шагу пошатнулся и грохнулся бы, если б под ручки не поддержали. К стеночке прислонили. А ты стоишь, как Александрийский столп. Тебя надо беречь. Посмотрим еще, какой ты у нас стрелок, и я тебя отпущу. По коням! — громко скомандовал Колунов. — Фря! Вставай! С нами поедешь, будешь этому орлу поводырем, крепче держи его под ручку, ты же любишь опекать молодых офицеров. Хотя немолодых ты тоже не пропускаешь, — добавил он с саркастической ухмылкой.
Все офицеры вышли на двор, к машинам. Большая часть поместилась в автобус. Полковник Колунов, замполит Розин, Фря и Загинайло сели в полковничью машину.
— На Львовскую! В тир! — приказал Колунов водителю.
— На Львовскую улицу! В тир! — скомандовал вслед за ним замполит Розин, как бы эхом повторяя приказ полковника.
Машина помчалась, ревя сиреной и крутя мигалкой. Загинайло не мог бы сказать, долго ли они ехали и в какую сторону. Он забылся. Очнулся от толчка в плечо.
— Эй, ты, кузнец своего счастья! Просыпайся! — грубо, не церемонясь, говорила ему Фря. — Тир. Сам выползешь или помочь?
Загинайло отстранил руку помощи и сам вылез из кабины.
Тир — длинный, двухэтажный кирпичный сарай. Офицеры полка во главе с полковником Колуновым, шатаясь на нетвердых ногах, во хмелю, пошли от машин, сгрудились у входа. Вахтер тут же распахнул дверь, и все прошли через турникет внутрь здания. В подвале тира ждал заблаговременно приготовивший все нужное полковой инструктор по стрельбе старший лейтенант Батенька, конопатый, вихрастый, в наушниках. Офицеры выстроились на огневом рубеже зыбкой шеренгой. Полковник первый справа, с ним замполит Розин и Загинайло. Тут же в шеренге офицеров, локоть в локоть с Загинайло, стояла и Фря, препоясанная широким ремнем с кобурой на бедре, в которой помещался ее личный пистолет, подаренный ей отцом для самообороны, чтобы она могла себя защитить, если на нее где-нибудь на темной ночной улице нападут бандиты. Инструктор Батенька, в своих наушниках похожий на тощую стрекозу, шел вдоль этой не совсем стройной, качающейся, как камыш, шеренги и раздавал горстью из котелка, наполненного медными желудями, каждому по шестнадцать патронов. Протянул и Загинайло полную пригоршню на своей широкой, корявой, как грабли, пятерне, дружески подмигнув ему. Батенька, раздав патроны, отошел на шаг в сторону от шеренги за свой наблюдательный пункт, где у него на столике была установлена подзорная труба и лежал бинокль. Батенька хмурился, он не скрывал своего недовольства, не боясь вызвать гнев командира полка, и это можно было назвать отвагой. Все знали Колунова: как он любит оскорблять и унижать людей, бить по самым болезненным струнам, да не просто так, а всегда с каким-то подвохом и вывертом, садистски, втоптать в грязь, при свидетелях, не щадя самолюбия. И что примечательно, какой бы ты ни был молчун и скрытник, найдет твою тайную жилку — и всё, ты в его власти, пропал. За эту жилку он будет тебя постоянно дергать, терзать и мучить, и уж не отстанет. Так что, хоть плачь, а патроны давай и молчи в тряпочку. Не твое собачье дело, что за одну такую ночную, внеплановую стрельбу офицеры израсходуют месячный запас патронов. Теперь личному составу полка, бойцам всех трех батальонов, на учебных стрельбах, положенных по графику раз в неделю, будут выдавать вместо десяти по одному патрону на человека. А потом удивляются, что снайперов в полку маловато. Батенька, омраченный этими мыслями, повернулся лицом к шеренге и скомандовал:
— Снарядить магазины! Оружие к бою! Огонь!
Раздался треск выстрелов. Опустошив обойму, перезаряжали пистолет, вставив запасной магазин, и без команды, самостоятельно продолжали стрельбу, лупили в двоящиеся и троящиеся мишени с их расплывающимися, как от камня на воде, насмешливыми кругами. Патроны иссякли, треск выстрелов прекратился. По команде «К осмотру мишеней! Марш!» — гурьбой побежали в конец тира, к щитам. Картина представилась грустная: почти все мишени удачно уклонились от зорко пущенных в них пуль. Однако были и исключения. Мишень командира полка Колунова была так издырявлена, что ей позавидовало бы решето. Мишень, в которую стреляла Фря, порадовала глаз инструктора Батеньки еще больше: ни одного промаха, пули легли густым роем в центр мишени, девятки, десятки. По мишени замполита Розина Батенька скользнул презрительным взглядом: три попадания из шестнадцати, три семерки. «Портвейн замполит выбил», усмехнулся про себя Батенька, вспомнив марку любимого всеми вина. Зато у мишени Загинайло Батенька остановился ошеломленный, как громом оглушен. Такое он не ожидал увидеть. Загинайло влепил в центр мишени все шестнадцать пуль, все в десятку.
— Феномен! — наконец обрел дар речи Батенька. — Хоть на выставку! Сколько лет в тире, первый раз такое вижу. — Батенька, забыв снять наушники, все взирал на мишень и никак не мог оторвать от нее восхищенного взгляда. — Вот это стрелок! Я понимаю! Чудо природы! Вот, подлец, залупил! И откуда ты только такой взялся? Медведь медведем, а как стреляет! Нет, это надо ж! — продолжал изумляться инструктор Батенька. — Ты что ж, и из автомата такую же штуку нарисуешь? Э! Теперь ты у меня на стрелковых соревнованиях МВД первый приз возьмешь, чемпион будешь!
Все офицеры сгрудились у мишени Загинайло. Подошел и полковник Колунов. Он криво усмехнулся и не проронил ни слова. Молча пошел вон из тира. Все последовали за ним. Сели в машины. Всех развезли по домам. Загинайло и еще трех холостых офицеров отвезли в казарму.
VI
Через трое суток, на четвертый день утром, в половине восьмого часа Загинайло опять явился в батальон на Г-й улице. Взвод по графику заступал в наряд. В дежурке он столкнулся нос к носу с плосколицым капитаном. Зампослужбе Железнов.
— А! Загинайло! — воскликнул он добродушно, протянув ему широкую руку для рукопожатия. — Слышал о твоих подвигах! — закричал Железнов. — Жаль, своими глазами не видел. Геракл! Мифы и легенды. Молва о тебе до Москвы докатилась, до министра внутренних дел. Готовь погон. Бери у старшины шило и дырявь для четвертой звездочки, — Железнов, взяв Загинайло под локоть, продолжал: — Идем ко мне, я должен тебе вручить одну птичку-невеличку. Переходной вымпел — золотая сова. Символизирует нашу службу охраны. Твой четвертый взвод признан лучшим подразделением в городе. Хоть это, извини, и не твоя заслуга, а, так сказать, воздаем запоздалую честь твоему брату Петру, это он свой взвод из разгильдяев, какие везде и всюду, сделал железной боевой единицей, как говорится, но тебе оказывают доверие, на тебя возлагают большие надежды.
Железнов привел его к себе в каморку, которую он громко называл кабинетом. Стены увешаны красочными чертежами оружия, схемы, указы правительства. Карта Октябрьского района в полстены, под стеклом, прикрепленная по краям могучими, как на рельсах, гайками.
— Крадут карты, ворюги! — объяснил, помрачнев, Железнов. — Три раза тибрили. Им все равно, что тащить — ящик с гвоздями, мешок с цементом, икону, хреновину какую-нибудь из музея, ногу от мумии, переписку Екатерины Второй с Вольтером. Что охраняют, то и тащат. Не знаю, чем им карта моя приглянулась? — жаловался Железнов. — Карта как карта, ничего в ней нет. Медом, что ли, намазана? Или, может, спиртом пахнет? Но вот верь не верь, а парадоксальный факт: три раза карта исчезала у меня из кабинета. Повешу, месяц повесит, прихожу утром на службу: нет карты, голая стена! И ведь никаких следов. Шито-крыто. Эту пришлось болтами прикрутить к стене насквозь, с выходом в кабинет к Розину. Вот его картины почему-то не трогают, ни одна собака не покушается на его шедевры. А кабинет отхапал в три раза больше, чем у меня. Ему, видите ли, мастерская нужна, много места, чтоб свою мазню развешивать. Ты к нему и не суйся, не советую, начнет показывать свою мерзопакость, всего тебя красками перепачкает. Он же там сидит как сыч день-деньской и малюет свое «Явление Христа народу» — Дзержинского. В шинели, в сапогах, с маузером. Во всю стену засобачил. Он тебе еще не показывал это великое полотно, шедевр века? Будет звать, не ходи. Я тебе говорю: такая гадость, что потом сутки все дежурство будешь плеваться, как будто тараканов наелся. — Железнов с ожесточением сплюнул в стальную каску у него на столе, которая служила ему пепельницей. Открыв сейф, он достал свернутый вымпел. Держа за древко, развернул его во всю ширину, как штандарт. Изображение летящей над городом золотоперой совы с громадными черными очами. Под ней, внизу, в правом углу — маленький, голубоватенький, как призрак, Медный всадник. Сверху красными буквами — ОХРАНА. И сбоку — МВД. Зампослужбе, показав это символическое изображение, сам стал очень внимательно, в упор рассматривать, как будто видел его впервые, и что-то было ему там непонятно и приковывало. Наконец, исчерпав интерес к этому образу, протянул вымпел Загинайло.
