— Ладно. Где твой юрист-эквилибрист? — потребовал Загинайло.
— Пора ехать.
Горячев не успел ответить. Вошедший в дежурку крепыш в мотоциклетном шлеме и кожаной куртке с милицейскими погонами, тоже старший лейтенант, звонко и мажорно спросил:
— Барон! Где мой пассажир? Конь запряжен, копытами перебирает! А! Будем знакомы. Русланов, командир третьего взвода. Рад видеть. Командир четвертого? Давно, давно хотел руку пожать!
— Рукопожатие Русланова было горячим и сильным. Этот крепыш кипел неисчерпаемой энергией, излучал оптимизм, при этом был вежлив и деликатен. Он сразу расположил к себе тяжелую и недоверчивую душу Загинайло.
— Друг моего брата мой друг, — ответил он. — Ты о Петре мне еще должен рассказать. Ну, потом, посидим спокойно и расскажешь. Поехали, значит. Четыре дня у вас, а столько уж всего, как в пробоину валит, темные у вас тут дела.
— Да. Чего-чего, а тьмы у нас тут хватает, — согласился Русланов.
— И тьмы и мрака. Роман? Рома? Пошли, Рома. Шинель застегни на все пуговицы, продует. Замерзнешь в коляске, как сосулька. Ветрюга с залива.
Оба командира взвода вышли из батальона на улицу. Там уже стоял готовый к поездке «зверь» старшины Яицкого, могучий мотоцикл с коляской.
Пулей домчались. Ювелирсклад, вход со двора, подвальное помещение, три, одна за другой, железных двери, замки, решетки, сигнализация. Как грабители могли проникнуть? Как произошло убийство? Непонятно. Все двери на склад — нараспашку. Оба командира взвода вошли беспрепятственно. Постовой милиционер, сержант Кантимиров, сидит себе на стуле, задрав сапог, изучает развернутую во всю ширь газету. Заметив вошедших Загинайло и Русланова, он зевнул, убрал газету, лениво накрыл лысый лоб козырьком.
— Зад к стулу приклеился? — спросил Загинайло.
Русланов, командир третьего взвода, оставаясь в своем мотоциклетном шлеме, тоже подступил к невежливому сержанту:
— Кантимиров? Что с тобой? Почему не рапортуешь? Может, тебя парализовало от всех этих событий?
Сержант презрительно усмехнулся, еще выше задрал свой сапог. Казалось, он и не думает встать со стула и проявить почтительность к прибывшему на пост начальству. Русланов хотел уже применить к этому нахалу крутые меры, он-то хорошо знал нрав Кантимирова. Но тут в помещение влетел неизвестно откуда взявшийся еще один взводный, командир второго взвода Корзинкин, тот самый, у которого родословная, предки-полководцы во тьме веков. Фуражка, да! Не врал Стребов. Шире Финского залива! Подскочил к милиционеру:
— Кантимиров! Кабан! Морду сворочу! Стоять по стойке «смирно» перед командирами взводов!
Сержант вяло поднялся, наглый взгляд.
— Доложи по уставу, что у тебя тут? — потребовал, кипя злобой, Корзинкин.
— Иди ты, Корзинкин, к татарской матери! — ответил, опять зевнув, нахальный сержант. — На свою кошку ори, а на меня нечего глотку драть. Наслушался горлопанов за десять лет службы. Заступишь на пост — и пошла карусель. Мчатся проверять, как Кантимиров работает. Туча начальников, как саранча. От мала до велика. В час по десять человек. Все начальники! Дармоеды! Всей ордой на одного работающего Кантимирова. Семеро с ложкой, один — с сошкой. Проверить всем им надо, чем Кантимиров на посту занимается: девок-кладовщиц щупает или на очке сидит? Набрасываются, как тигры, и каждый орет — от командира отделения до генерала из ГУВД. За дежурство оглохнешь от криков, как в кузнечном цеху или на полигоне, где нашу боевую мощь испытывают.
Загинайло, удивленный таким яростным отпором, достал свою новенькую офицерскую книжку, где были записаны краткие биографические сведения о всех милиционерах его взвода. Кантимиров был его подчиненный. Любопытный тип. Загинайло стал читать вслух из книжки:
— Кантимиров Олег Евгеньевич. Тридцать пять лет. Женат. Трое детей. Десять лет службы в органах МВД. Так вот, уважаемый Олег Евгеньевич, будьте так любезны, поведайте нам, что произошло у вас на посту за время вашего дежурства?
— Опоздали маленько, — ответил хмуро Кантимиров. — Все уколесили, и командование, и оперативники. Четверть часа назад. Чижова в морг, естественно, башку тряпкой накрыли. Башки-то, считай, нет. Из пушки в него били, что ли? Мозг со стенок соскребали.
— А командир полка? Колунов? Что приказал? Передать нам что? Почему склад нараспашку? — грозно подступил к нему опять Корзинкин.
— Колунов тоже уехал. Вот только-только укатил. Ничего он мне не приказывал и передавать мне вам нечего. А склад нараспашку — потому что нечего там теперь охранять. Все до последнего камешка и последнего перстенечка подчистили. Хоть веником подметай. Пусто, как у меня на голове, — Кантимиров снял фуражку и погладил себя по голой, как булыжник, лысине.
— А сигнализация? Не сработала? За укрепленность объекта кто отвечает? — допытывался назойливый Корзинкин с такой властностью, как будто он был не командир взвода, а по меньшей мере подполковник, зам самого Колунова.
— Какая там, к черту, укрепленность! — презрительно отмахнулся Кантимиров. — Все на соплях. Гуляй-поле, ветер свищет. Кнопка сигнализации не сработала. Чего тебе еще?
— Починили? — спросил, напирая, неугомонный Корзинкин. Оба других командира взвода, Загинайло и Русланов, словно сговорясь, уступили инициативу и не препятствовали кипучему энтузиазму Корзинкина, сурово стояли рядом, плечом к плечу и не вмешивались.
— Устал я стоять перед вами, чайники-начальники! Да еще отвечать на дурацкие вопросы! — объявил Кантимиров, злобно посмотрев на троих офицеров. — Извините за грубость, но пошли вы все трое на хрен! — Он опустился на свой стул, нога на ногу, опять завесился газетой. — Если тебе, Корзинкин, такая охота языком чесать, — прибавил он из-за газеты, — то сам у Темрюченко, начштаба полка и выясняй. Он тут с Колуновым был. Он тебе быстро растолкует, этот орангутанг, из зоопарка сбежавший: сапогом топнет, кулаком хлопнет. А лично я что-то тут мастеров по сигнализации и во сне не видел. Кнопочка так, для украшения, красненькая, нажмешь — таракан выползет или клоп. А больше тут ничего не увидишь.
— Где ж тебе что-нибудь из-за газеты увидеть! — взвизгнул, как поросенок, в бессильной ярости Корзинкин. Фуражка-аэродром съехала на ухо. — Хотя бы сквозь дырку зри, как шпион! — и Корзинкин своим длинным, костлявым пальцем, как гвоздем, проткнул газету Кантимирова, едва не выколов ему глаз.
Все три командира взвода покинули ювелирсклад, оставив невежливого стража в одиночестве. Погода мерзкая, морось, муть. Беды не кончились. Мотоцикл старшины Яицкого заупрямился. Заводиться не хотел. Русланов остался с ним возиться, а Загинайло и Корзинкин пошли пешком по Большому проспекту Петроградской стороны — к стадиону Ленина.
— Вот и работай с такими! — высказался, все еще кипя, Корзинкин.
— Давно бы надо пинком в зад, в народное хозяйство, пусть там, хамло, права качает. А — терпим. Да и парень-то он неплохой. В огонь и в воду. Перворазрядник, умный, башка. А с норовом, на дыбы, конь Клодта! Может, тебе, Загинайло, удастся его укротить. Нам — никак. Даже сам Колунов редко к нему нос сует, пост его стороной за километр объезжает.
Прошли весь проспект, повернулись лицом к стадиону Ленина. Вдруг повалил сырой снег, густо-густо, лавиной, залепил их с головы до ног, надел на их шинели еще по одной, толстой, снежнотающей. Вот и иди, такой-сякой, убеленный, вслепую, с залепленным лицом, туда — не знаю куда. Два лейтенанта, а может, два полковника, на плечах по сугробу, а шапка в папаху выросла…
Офицеры расстались, у каждого из них свои дела. Загинайло весь день и всю ночь, сначала в сопровождении прапорщика Бабуры, потом один ходил от поста к посту, проверял службу милиционеров своего взвода. Он уже свыкся, освоил эту специфику, с прошлого дежурства точно запомнил, где что. Память, глаз. Цепкость, зоркость. Все, все приметил, что другой не увидит. Наблюдательность — одно из его достоинств. Что есть, то есть. К концу смены притомился, ноги гудели, как чугунные. На флоте такого труда ногам не бывает. Мог бы, конечно, прикорнуть на каком-нибудь посту часок-другой, да и не без комфорта, на мягком кожаном диване, до шести утра, когда транспорт начинает ходить, как советовал ему прапорщик Бабура, но он этого послабления себе не позволил.
После дежурства, на следующий день, в 8 часов утра, сдав смену командиру первого взвода Шаганову, тому самому горластому усачу, который ничуть не погрустнел с их последней встречи, Загинайло вернулся к себе в казарму. Бездумно прошел мимо вахтера и поднялся по ступеням на свой этаж. Только б до койки, брякнуться, в чем есть, не разоблачаясь, и задать хорошего храпака на полсуточек. Вставил ключ в замочную скважину, а открывать-то нечего, дверь незаперта. Любопытные дела. Входит. Кто-то тут есть. Сюрприз. Фря! Незваная гостья. Дочь полковника Колунова. Парилочка, чарка папы и доченька впридачу. Постель разобрана, простыня — сама белоснежность, снега заполярные. Фря на постели развалилась, голая, смуглая, голову к нему повернула, татарские скулы, глядит грубо и нагло глазищами раскосыми. Кобыла!
