1943
В горах
Мешок заплечный спину мне натер.Подъем все круче. Тяжко ноют ноги.Но я лишь там раскину свой шатер,Где забывают старые тревоги.
И не видать конца моей дороги.Вдали горит пастушеский костер.Иду на огонек. Пустой просторМолчит кругом — и не сулит подмоги.
И для чего мне помышлять о ней?Уже я слышу, как в душе моейЗвенят слова блаженно и упруго.
Уже я радуюсь, что путь далек.А все-таки сверну на огонек,Где, может быть, на час найду я друга.
1944
Товарищам
«Исполнено свободы…»
Исполнено свободыИ точного труда,Искусство садоводаБессмертно навсегда.
Лежат упругих зеренЗеленые значки.Его пиджак просторен,Темны его очки.
Смотрите: перед всемиПроходит он вперед,Закапывает семя,И дерево растет.
В содружестве с наукойЛукавый садоводПротягивает руку —И дождь уже идет.
И это дело прочно,И тем оно верней,Чем глубже входит в почвуСплетение корней.
Тогда оно шагаетИ продолжает род.Садовник умирает,Но дерево живет.
«Когда уводит чувство…»
Когда уводит чувствоНа подвиги труда —Веселое искусствоБессмертно навсегда.
И наше слово прочно,И тем оно верней,Чем глубже входит в почвуСплетение корней.
Тогда оно шагает,Отборное, вперед!Художник умирает,Но живопись живет.
Века приходят снова,Они опять уйдут,Но остается слово,Но остается труд.
Товарищи, поверьте,Мы властвуем над ним.Мы все его бессмертьяВ одно соединим.
Художник и ученыйИ садовод притомИдет, объединенныйСвободой и трудом.
1933
Александру Прокофьеву
1
За окнами сразу идет во тьмуСпокойнейшая Нева.Хозяин сидит,И плывет в дымуТяжелая голова.
Перо в рукахИ «сафо» в зубахОдинаково горячи.И дымит табак,И сидит байбакВ кресле, как на печи.
Учтя домашних туфель нрав,Блаженствуют пока,Лукавым лаком просияв,Калоши байбака.
Заходит месяц пухленький,Рассвет восходит тоненький;Умнейший кот республикиЛежит на подоконнике.
Пора кончать.И спать пора.И катятся едваИз-под весомого пераОтменные слова.
На жмите, хозяин,Побейте беду, —С поэзией — дело табак…И вот надевает шинель на ходуИ маузер взводит байбак.
И следом за Вами, куда ни пойдешь,Военные трубы похода,И следом за мною пошла молодежь,Ребята девятого года.
Игра по-хорошему стоила свеч:Шеренга врагов поредела…И это действительно верная вещь,Воистину кровное дело!
2
Снова утро заморосило,За Невой залегла заря.Сентября золотая силаОсыпается просто зря.
Против этой поры соседства,Против осени — боже мой! —Есть одно неплохое средство,Называемое зимой.
За ночь снег заметет поляны,Нерушимую тишь песка…Так, негаданно и нежданно,Смерть появится у виска.
Может, где-нибудь под КазаньюПодойдет она, леденяВысшей мерою наказанья —Дружбой, отнятой у меня.
Покушались — и то не порвана.Мы ее понимали так:Если дружба, то, значит, поровну —Бой, победу, беду, табак.
Мы шагали не в одиночку,Мы — в тяжелой жаре ночейЧерез жесткую оболочкуПроникавшие в суть вещей.
Сквозь ненужные нам предметы,За покров многолетней тьмы,В солнце будущего планетыНе мигая смотрели мы.
Нас одна обучала школа —Революция, только тыВыбирала слова и голосЧерез головы мелкоты.
И, по воле твоей сверкая,Наша дружба кругом видна —Драгоценная и мужская,И проверенная до дна.
1933
«Мы славили дружбу наперекор…»
А. А. П.
Мы славили дружбу наперекорМолве. К хитрецам — спиной.Мы славили дружбу, а не разговорЗа столиками в пивной.
Понятие, выросшее в огне,Отбросившее золу,Суровое братство, которого нетИ быть не может в тылу.
Зачем же поэзии вечный бойИзволил определить —В одном окопе да нам с тобойМахорки не поделить?!
1934
«Осенний день, счастливый, несчастливый…»
Осенний день, счастливый, несчастливый,Он все равно останется за мнойКосым и узким лезвием заливаИ старых сосен лисьей желтизной.
Они стоят, не зная переменыИ подымаясь, год за годом, с тойСтоль ненавистной и одновременноЖеланной для поэта прямотой.
Вперед, вперед! Простую верность вашуЯ — обещаю сердцу — сберегу.Уже друзья вослед платками машут, —Им хорошо и там, на берегу.
Нам — плыть и плыть. Им — только ждать известий.Но если погибать придется мне,То — не барахтаясь на мелком месте,А потонув на должной глубине.
1935
Перед грозой
Из первой книги
География и война
Б. А. Логунову
Мы всё выносили на приговор света,И свет сознавался, что лучшего нет,Чем самый воинственный из факультетовГеографический факультет.
И, за собою ведя напроломНа северо-запад песок и зной,Карта блестит над моим столомАзиатскою желтизной.
Так понемногу, без потрясений,На виражах замедляя шаг,Скромная жизнь моя по воскресеньямВ девять утра начинается так:
Приходит приятель, во рту папироса,И нос броненосца и ноги матроса,
Горит синевою военных штановБорис Александрович Логунов.
Пока не пришлось мне, изъездив страну,В пустынях Востока трудиться, —Мы с ним совершаем сегодня однуИз пригородных экспедиций.
Дорога набита до суетыПриродою, пьяною в лоск.Шатая деревья, качая кусты,Навстречу идет Краснофлотск.
И вот, у Союза Республик на грани,Волны дозорную пену шлют…
— Береговой охранеНаш боевой салют!
Вам, занесенным грузноНад широтою вод,Щупальцам форта Фрунзе,Вытянутым вперед.
Это отсюда, от голой земли,От нищей экзотики дикарей,Поворачивала кораблиПовелительница морей.
И если на сторожевые годаПодует вторыми ветрами угроз,И если под пулями дрогнет вода(Тут слово имеет матрос):
— Тогда, на все готовая,Ударит за моряДвенадцати дюймоваяКрасавица моя! —
А я, и не нюхавший пороха сроду,Как допризывник девятого года,Клянусь, чтоб равняться эпохе под статьВсе недожитое наверстать.
Довольно. Беру во свидетели день, —Я хвастаться больше не стану.Я парень как парень, Студент как студент,По циклу Афганистана.
И вижу я так: у горячих камней,В болотах верблюжьей мочи,Вонючей тропинкой подходят ко мнеСкуластые басмачи.
Я падаю наземь с пробитым виском.Качается почва… И снова,Как синее пламя, над желтым пескомСверкают штаны Логунова.
Дорога в казармы идет по кустам.И мы по кустам — по уставу.Я с Вами иду, я обедаю там,Читаю стихи комсоставу.
И все же сознайтесь, шатавшись по свету,Что в мирных республиках лучшего нет,Чем самый воинственный из факультетов —Географический факультет.
1929
