1936
Через пять тысяч верст в альбом
Я напишу тебе стихотворенье:Там будет жаркий азиатский день,Воды неумолкаемое пеньеИ тополя стремительная тень.
И я, идущий с низкого холмаТуда, где под глубокой синевою —Все белые — зеленою листвоюОкружены окраины дома.
Вперед, вперед! На ярко-белых ставняхДробится свет. Бежит, поет вода.А комнаты молчат. И темнота в них,И только платье светлое. Тогда
Полдневный мир, который так огромен,Дома на солнце и вода в тени,Жара за ставнями, прохлада в доме —Все скажет нам, что мы совсем одни.
И кончится мое стихотворенье,И все исчезнет в городе твоем.Дома уйдут, воды умолкнет пенье,И только мы останемся. Вдвоем.
1937
Город в горах (Поэма)
Глава первая
Я знаю, что не ради развлеченьяТогда поехал показать ГиссарЖелавший мне добра и просвещеньяОдной бригады конной комиссар.Он так хотел,Чтоб, перейдя преграды.Я понял те событья и дела,Которыми история бригадыДействительно похвастаться могла. ______
По каменным ущельям,По оврагамНочь отступала медленно.За нейШли наши кони моложавым шагомВоенных, добросовестных коней.Одна звезда,Как наконечник медный,Еще пронзала небо сентября.Потом она исчезла незаметно,И у реки застала нас заря.
А я до самой смерти не устануУчиться слову твердой чистотыУ полных силы рек Таджикистана,СтремительныхБез всякой суеты.Да и не надо вовсе быть поэтом,Чтоб постоянно помнить этот час, —Все было чисто вымыто рассветом,Все от души приветствовало нас.Блестели камни, смело улыбаясь,Вода мечтала напоить коней.Вдали — гора пустынно-голубаяИ та звала, чтобы подъехать к ней.Она влекла на ясные вершиныИ ниже стала, чтоб решились мы.И говорило утро над равниной,Что никогда не будет больше тьмы.И даже стало жалко на мгновенье,Что уж не будет в мире никогдаНи блеска звезд,Ни птиц ночного пенья.Наивных песен, спетых без труда.
А кони в медленном недоуменьеВходили в воду без доверья к ней,—Та по дороге терлась о каменьяИ пропадала у других камней.Не так ли нам назначено судьбою,Как этих рек свободная вода,Стремиться каменистою тропоюИ с гулким морем слиться без следа. _____
Я многое слыхал про военкома.И скромностьЛегендарная давноПо всем рассказам мне была знакома.Но я никак не думал, что даноЕй столько несравненного упорства:И стоило спросить о нем самом —Лицо худое становилось черствымИ разговор, налаженный с трудом,Он обрывал.Но я таил надежду,Я чувствовал, никак не торопясь,Что жизнь сама работалаИ междуДвух душ людскихПротягивала связь.И я дождался долгих разговоровСреди щемящей сердце тишиныС той искренностью полной,Для которойНам эти ночи тихие даны.Тогда за сдержанностью благороднойЯ разгадал однажды у него,Что в глубине души своей свободнойОн был поэтом слова одного:Когда в бытуКого-нибудь —ЛюбогоТоварищем, как все мы, называл,Он точный смысл излюбленного словаС первоначальной силой сознавал.И он любилВека любимый горем,Тот угнетаемый из рода в род,Отброшенный к могучим плоскогорьямЭмирами бухарскими народ.И было так, до слез, ему знакомоЛицо невыразимой нищеты,Отмеченные вечною трахомой,Усеянные оспою черты.Что никогда он не жалел усилий,Ни жизни проходяшей —Ничего;И люди повсеместно становилисьТоварищами верными его.И за народов сомкнутое братство,За общий трудИ общее богатствоРаботал онКак постоянный другПятнадцать летНе покладая рук.Пятнадцать летОн воевал за это,В седле не засыпая до рассвета;И счастлив был,Когда,С известным шикомНа ишаках проехав босиком,Его четыре старика таджикаОкликнули:— Товарищ военком! _____
Итак, мы ехали.За пылью белойОткрылся город.Жизнь была проста.И охраняло утро, как умело,Спокойный сон Гиссарского хребта.И вечный снег был поднят временамиТак высоко в лазурные миры,Что облака, летевшие над нами,Не достигали до колен горы.И на заре,Среди холмов отлогих,Пересекая спящую страну,Я услыхал на каменной дорогеВоенную историю одну.
Глава вторая
Был год, когда заговорили пулиПочти на всех восточных рубежах,Когда, расставшись с храбростью в Кабуле.Бежал забытый ныне падишах.День шел за днем,И было нелегко в нихУгадывать событий бурный ход.Уже в горах орудовал полковникАнглийской службы.И совсем не тот,Что, в оперном красуясь опереньиИ в романтичной доблести во всей,По розовым пескам стихотворенийКак бескорыстный бродит Одиссей,Не тот чудак,Обманутый жестоко,За дымовой завесою легенд, —А злобный враг свободного Востока,Британских банков бешеный агент,На знамени которого нашитоОдно лишь слово черное — «война»,Кто ради злого золота наживыНа племена бросает племена.
В Таджикистане бесновалось байство,Почуя смерть.Был славный год, когдаУ нас входила в сельское хозяйствоПобеда коллективного труда.А там, уже заботясь о началеВоенных дней,В предательской тишиАнглийские винтовки получалиБухарского эмира курбаши.В пылу религиозной дисциплиныМуллы в мечетях выбились из сил.— Пора обрушить горы на долины! —Какой-то дервиш пьяный возгласил. —Пусть каждый будет злобен и неистов,Душою тверд и на решенья скор,Чтобы окрасить кровью коммунистовСедые реки, льющиеся с гор. —И был решен поход огня и сталиНа городок, затерянный в горах,Куда и самолеты не летали,Где цвел урюк, белея, во дворах.Он назывался городом — поселок,В котором сотня глиняных домовРаскинулась на желтизне холмовСреди арыков быстрых и веселых.И был в широкой впадине, внизу,Украшен круглой площадью базарной,И ничего не знал о легендарнойСудьбе, пересекающей грозу.
А по ущельям конница скакала,И к вечным льдамСреди суровой мглыШли по ночам наймиты аксакаловГотовить путь для банды Файзулы.Уже на перевалах лицемерныхЛежали кошмы лентою рябой,Чтоб не скользили кони правоверных,По ледникам шагая на разбой.Чтобы, тайком пробравшись через горыТропой, пробитою сквозь лед и снег,Мог Файзула обрушиться на городС отрядом в полтораста человек.
Глава третья
В горах ночная стелется прохлада.Дымит костер. Кругом сырая мгла.Спят басмачи под грудою халатов,Но бодрствует над ними Файзула.Его, на свет рожденного войною,Клинок не рубит,Пуля не берет,И не имеет равных под луноюКарабаир, стремящийся вперед.Сидит басмач лоснящеюся тушей,И нестерпимо ясен лик его,И те дожди, что все пожары тушат,Ему не в силах сделать ничего.Он, как отец, хлопочет над отрядом.
А у костра, не опуская век,Расположился, точно равный, рядомНевзрачный, кривоногий человек,Но, видно, птица дальнего полета…Он тоже вождь. Хотя бы потому,Что темное устройство пулеметаЕму знакомо в банде одному.Да и при блеске солнечного светаЕго не сабля выделит, не конь,А борода немеркнущего цвета.Багровый, медленный ее огоньНам осветит теперь иные вещи,Чтоб за порогом уголовной тьмыЭтапы биографии зловещейЯсней и резче различали мы.
Немалый срок придется нам отмерить,Чтобы найти первоначальный след,Когда открыл кадетский корпус двериИ прапорщика выпустил на свет.И он понес по узким тропам мираСияние военного мундира,Переменил полдюжины пехотныхЗаброшенных в провинции полков.Играя в карты,Бреясь неохотно,Терпя нуждуИ не платя долгов.И жизнь его катилась молодая.Потом — война,Где, не жалея силИ храбростью нисколько не страдая,Он от снарядов ноги уносил.Потом —Война иного устремленьяЕго переместила на Восток,И он попал в стремительный потокВсеобщего от красных отступленья.Бежал с людьми, прожженными дотла,Не умываясь,Бороды не бреяИ оживая только у стола,Когда на нем бутылок батарея.Потом и это кануло на дно…Война, и жизнь, и гибель заодно —Все сплошь покрыто матерною бранью,Все пройдено.И не его вина,Что нет ни офицерского собранья,Ни денщика,Ни девки,Ни вина.Что не добромИ не судом судеб,А волею российского народаЗа рубежом,Среди чужой природы,Он обречен искать и кров и хлеб.
Но все пошло по маслу у него,И под сияньем неба голубогоОн был молниеносно завербованРазведкой государства одного.Там года дваС успехом неизменнымЕго — на выбор — обучали бытьАфганцем, и таджиком, и туркменомИ все остатки совести забыть.
И, обучив,Забросили с размахаВ дипломатию азиатских стран,Где он, Христа меняя на Аллаха,Евангелье меняя на Коран,Жил с племенамиВ постоянном страхе.Потом привык, наглея по углам.Попы, муллы,Цари и падишахи —Не все ль равно?..Пусть властвует ислам.
И, странствуяИ заметая след,Он дотянулся до такой вершины,Что, в счет не принимая матерщины,Не говорил по-русски восемь лет…Вот он сидит — на то имея право,Как с братом брат,От Файзулы направо.Над ними слабый свет ночных планет…Дымит костер…Что делать в этой яме, —Баранов жратьИ водку пить с друзьями?А где друзья?Их и в помине нет.Живи, шпион.В ночах нагих и черныхЧужих народов слушай голоса,И жен своих, немытых и покорных,Люби, закрыв тяжелые глаза.Живи, жирея у чужой наживы.Где Файзула,Набитый салом шар,Надменный трус,Хитрец тупой и лживый,Рукой другогоЗагребает жар.Где требует отчета без пощадыБританец, холодней, чем снега наст,Что и в пески не выйдет без перчаток,Но и в перчатке руку не подаст, —Тут не разбить железной цепи звенья.
И только в те жестокие мгновенья,Когда, сжимая руку на кинжале,Гремел грабеж, неся зеленый флаг,Вопили всадникиИ кони ржали,Врываясь в перепуганный кишлак,—Он ощущал еще биенье сердцаУскоренное.В громе и дымуШли, озверев, его единоверцы,Такие ж ненавистные ему,Как только что убитые дехкане.
И все в багровом плавало туманеИ навсегда переходило в тьму.
Глава четвертая
