1933
Встреча
О верности свидетельствуем мы… _____
Пустыни азиатские холмы,И пыль путей, и мертвый прах песка,И странствия великая тоска.Пустая ночь ползет из края в край,Но есть ночлег и караван-сарай,Дикарский отдых, первобытный кровИ древнее мычание коров,Блаженная земная суета —Мычание домашнего скота.
Скорей гадай, шагая на огонь:Чей у столба уже привязан конь?Кого сегодня вздумалось судьбеПослать ночным товарищем тебе?
Перед тобой из душной темнотыВстают его простейшие чертыИ пыль путей и мертвый прах пескаНа рваных отворотах пиджака.
Закон пустыни ясен с давних пор:Два человека — длинный разговор.
Куда ведет, однако, не слепаЕго мужская трезвая тропа?О чем имеют право говоритьРаботники, присевшие курить,Пока война идет во все концыИ Джунаида-хана молодцыЕще несут на уровне плечаАнглийскую винтовку басмача?
Он говорит сквозь волны табака: —Порою, парень, чешется рука.Пустыня спит, пески ее рябят,А мне бы взвод отчаянных ребят,И на бандита вдоль Аму-ДарьиУже летели б конники мои!..—
Я посмотрел на рваные слегкаКосые отвороты пиджака, —Там проступали, как пятно воды,Петлиц кавалерийские следы.
Я говорю: — Продолжим план скорей…Сюда бы пару горных батарей,Чтоб я услышал, как честят гостейПо глинобитным стенам крепостей,Как очереди пушечных гранатВо славу революции гремят. —
Мы встали с мест, лукавить перестав,Начальствующий армии состав,И каждый называл наверняка.Как родину, название полка.
Мы встали, сердце верностью грузя,Красноармейцы, конники, друзья,—Мы вспоминали службу наших дней,Товарищей, начальников, коней.
Республики проверенный запас!На всех путях Союза сколько нас,Работников, сквозь холода и знойРаскиданных огромного странойОт моря к морю, от песка к песку.Мы только в долгосрочном отпуску,Пока она не позовет на бой,Пока бойцы не встанут за тобой.
И повторяет воинский билет,Что это отпуск. Увольненья нет.
Из книги «ДЕНЬ ОТПЛЫТИЯ»
Под звездами Азии
Звезда над рекой
Ущелье. Костра красноватые клочья.Звезда над китайской рекою.Нас Азия жжет пограничною ночью.Она не дает нам покою.
Я только сказал,Что, по скромным подсчетам,Что так, потихоньку мечтая.Отсюда четыре часа самолетомДо красных районов Китая,
Где с боем проходитНад смертью бездарнейСуровое братство народаИ рвутся на клочьяВ боях легендарныхЗнамена Шестого похода.
Я только сказал командиру,Что рукиИмею, способные к бою:Я год обучался военной наукеИ дружбе с отвагой любою.
Когда же дозволено будет приказом —За лучшее дело на светеСкрипучий подсумок набить до отказа,Коня заседлать на рассвете?..
И только река грохотала над миром,Трудясь, волочила каменья.И я услыхал своего командира: —Терпенье, товарищ. Терпенье.
1935
Граница
Я вспомню, конечноЧернейшие травы,Тишайшие звезды и грудуКамней у реки.Далеко до заставы,Которую я не забуду.
Летят комарыМиллионным отрядом,И насторожились суровоИ умные уши овчарки,И рядом —Фуражка бойца молодого.
Товарищ,Мы где-то встречались; наверно,И ты узнаешь меня тоже.Мы братьяВ семье неизменной и вернойИ, значит, хоть чем-то похожи.
За нами — —Громада Советского Дома,Враждебная ночь — перед нами.И выстрелы здесь —Это вестники грома,Короткое молнии пламя.
Проходят годаК неизвестным пределам,Но братство — оно сохранитсяВезде,Где тревога за общее дело, —А это есть чувство границы.
И я потеряюИ песню и слово.Охвачен заботой иною,И все-такиВсё заработаю снова —Все будет,Пока вы со мною.
1936
Аня Гордиенко
Может быть, я все забуду, кромеСолнца, озарившего пески,Пассажиров на аэродроме,Совершенно мутных от тоски.
Два жилых строенья тишиноюКрыты и песком заметены.Кролики, бессильные от зноя.Чуть не помирают у стены.
И провал в сознании. И, сноваУходя в сияющую тьму,Я тотчас же вспомню Иванова.Чтобы позавидовать ему.
Ибо, с легкостью непогрешимой,В небесах, лишенных суеты,Девушка ведет его машинуНад пустыней — до Алма-Аты.
Я хочу не много (может, много?):Песни настоящие сложить,На тяжелых странствовать дорогах,Двадцать лет простых еще прожить
И увидеть дочь свою такою:Легкую, в загаре золотом,С маленькою жесткою рукою,Ясными глазами, твердым ртом.
1936
«Я верую в молодость…»
Я верую в молодость:Может быть, годыВ пути проведя неустанно,Но песня пройдетСквозь пустыни и горыДо самой души Казахстана.
Не мигом единым,Когда на просторахУдарит зарница косая, —Трудись, моя песня,Как лампа шахтераВо тьме рудников Ачи-сая.
Трудись,Чтобы в мире тебя не забыли,В глуши называли родною.Ты вся почернеешьОт угольной пыли,Запетая Карагандою.
Мы новойЖелезной дорогой доедем,Нас лучшая встретит бригада —И ты заблестишьОт восторга и медиВ тяжелой жаре Коунрада.
Нас путь поведет,Отдыхать не желая,На бурых верблюдах качая,Кривыми тропинкамиГорных джейлау,Равнинами риса и чая.
Нас вымоют рекиИ бури продуютВетрами — на тех переправах,Где полною грудьюТебя, молодую,Бойцы запоют на заставах.
1935
Аральское море
Четыре раза в жизни я видел Аральское море —Всегда из окна вагона, на самой заре, мельком.И я увидал, что это все той же пустыни горе,Продолженное водою, начатое песком.
Плоское, неживое, как выкрашенная фанера,Чем ты волнуешь сердце в длинных лучах зари —Не знаю. Но я поклялся войти в тебя от ЧарджуяНа мутных, на желто-серых водах Аму-Дарьи.
1936
Через пять тысяч верст в альбом
Я напишу тебе стихотворенье:Там будет жаркий азиатский день,Воды неумолкаемое пеньеИ тополя стремительная тень.
И я, идущий с низкого холмаТуда, где под глубокой синевою —Все белые — зеленою листвоюОкружены окраины дома.
Вперед, вперед! На ярко-белых ставняхДробится свет. Бежит, поет вода.А комнаты молчат. И темнота в них,И только платье светлое. Тогда
Полдневный мир, который так огромен,Дома на солнце и вода в тени,Жара за ставнями, прохлада в доме —Все скажет нам, что мы совсем одни.
И кончится мое стихотворенье,И все исчезнет в городе твоем.Дома уйдут, воды умолкнет пенье,И только мы останемся. Вдвоем.
1937
