источники силы. И любовь, думала Марта, именно там, где она не должна, а может и хочет расцветать. Благодаря источникам, подпитываясь источниками, зашифрованными в этих внезапных встречах, ничего не разрушая, напротив, добавляя к тому, что формирует твою жизнь и жизнь любящих тебя.
Будет так. Одиннадцатая рюмка подошла к концу. В тот вечер больше ничего не проливалось.
2. Гнев (Птенчик выпал из гнезда и теперь он в некоторой растерянности)
Небо наступало с востока нестрашной красной конницей, день наступал на пятки ночи, которая убегала в шкафы, кладовые, ванные комнаты и глаза роковых женщин. Всё как всегда наступало внезапно. У Марты от внезапностей была прививка фантазии, а роковыми были только ошибки. Были бы, если бы она ошибалась. Она воспитывала себя в позитивистском духе, да и старые травмы от падений головой в омуты то людей, то книг, то – тсс, интрига, интрига – не давали расслабиться в уюте вечного чувства вины. Нетушки, прищуривала глаза Марта, тут сеньор Д. обычно морщился на мартовские просторечия, это он нарочно так говорил мартовские, чтобы показать, а Марте хоть бы что, что она тут не видела, нетушки, никто ни в чём не виноват. И если она лежит голая поверх одеяла, и даже не думает ни укрыться, ни подняться, раз уж проснулась, то это исключительно её дело. Да и кому могло быть слышно её соло в общем гомоне цвета и света, не утихающих круглосуточно. Всё вокруг жило, войдя что называется в пору, пело в полный голос, выдавало все звуки, на какие способно. Как в последний раз.
Марта как обычно мало что помнила. Всё, что она в состоянии была сделать, это погладить смартфон, чтобы взглянуть на часы и заметить непрочитанные сообщения в мессенджере. Трудно восстановить ход событий по следующей последовательности:
[ 08:04]
.m mmm
[ 08:04]
Взять
[ 08:04]
Й цоколю
[ 08:51]
Ты уволок мои трусики?
Марта приподняла бровь и вновь повалилась на подушку, оставив кому-то ещё фантазировать на тему свершившихся вероятностей. Кот недовольно заворчал. Сны сегодня больше не приходили.
Лежать, впрочем, бывает очень даже отлично, тихонько вращаясь вместе с планетой вокруг её оси. Эдакое столоверчение: кому привидишься? Медиумом быть тоже интересно, но не во всякое утро, ох. Марта встала, побыла какое-то время осью, стараясь не говорить даже сама с собой, или хотя бы не отвечать, дребезжанием искажая тональность, прошла в ванную, нашла трусики, нашла силы умыться, попыталась сделать что-то с лицом – получилось примерно похоже, всё, что смогла дрожащими от внезапной слабости руками. Сейчас она была худой брюнеткой с прямыми волосами, узким лицом, хищным носом и тонкими губами. Нервная особа, которой особенно досадно раскисать из-за какой-то там… Летняя жара на пользу любителям жары, а что на пользу любителям покоя? Какое время? Всё вспыхивает и кружится, не попасть в стремя. Пошла на кухню, заплетаясь ногами в чуть более устремлённом коте, вернулась обратно, не представляя, что, собственно, какая собственно часть, с какого такта. Бур-бур-бур, где-то неподалёку тенью сеньор Д. Или холодильник? Или водопроводная труба? Не важно, доброе утро. Настолько доброе, что прицепиться не к чему. Марта искала повод, хоть малюсенький поводок. Одной не пройти этот день. Необходимо было выбрать многое по списку, путь предстоял недолгий, но насыщенный эмоционально, потому энергозатратный. Э… как бы вам сказать… моциональный, э… ну вы понимаете… нергозатратный. Такая вот мямля. Вспышка гнева как огненный выброс из сопла, как магнитная ссылка с торрент-трекера, как – низким на выдохе голосом – тот самый взгляд – пыдыщ! – в момент перенесли бы куда надо, из клячи превратив в боевую кобылу, или даже кобылицу, так более юно звучит, так-так, тыг-дым, но! – где там.
День пронёсся табуном, вытоптав все попытки бодриться. Было слишком жарко для принятия любых решений. Хорошо, что только вечером ожидались гости. К вечеру, впрочем, в общей какофонии стали выделяться ясные голоса отдельных надежд и разочарований, стало легче, обозначилась тема: идеальная форма людей.
Марта встряхнулась, пригладила мысли, открыла глаза и уши: входите!
Вошла К. Долго искала место, как кот, прежде чем утоптала ближайшее.
Вошёл А. Сразу раскрылся, заблагоухал, как шиповник на рассвете.
Вошёл С. Как в женщину.
Вошёл Е. Заполнив собой ожидания.
Вошла С. Словно место готовилось именно для её появления.
Вошла Л. Как ангел, невидима.
Вошёл Б. Ничего не меняя.
Началось с меня, постепенно проходя по рядам: так устроена акустика. Звук захватывал, музыка баюкала и призывала, тревожила и ласкала. Марта вспомнила, как в детстве сидела, забившись в угол, на полу спиной к батарее, соединяя небо и землю. По крайней мере, мне всегда так казалось, у батареи.
Ну что, ну да, вот так и только так открывался простой секрет. Приходится обманывать саму себя вначале, чтобы потом не обманывать остальных. Изобретать предлог, благодаря которому может случиться открытие: буквально кидать себе яблоко на голову – какое-то да достучится.
Сеньор Д. доверительно приник к уху господина А. – Марта, несмотря на внутренний жар от перепадов давления, эмоционально никак не может дозреть. То есть вообще зелень зеленью. Всякий разговор для неё откровение, всякое прочтённое слово, прочувствованная картинка или звук – тревожный сигнал. С ним надо что-то делать, а что – Марта не знает, поэтому интерпретирует как умеет, буквально давая всему и всем новые имена. Лимит имён исчерпан давным-давно, как и откровений, ставших банальностями задолго до неё. Вы аккуратней с ней, что поделать, таков путь всех горшков, лепящих сами себя. Только когда пройдёшь путь без единой ошибки, постигнешь язык гончара.
Господин А. понимающе моргнул, сделал непроницаемое лицо и отошёл с фотоаппаратом поближе к источникам света и звука. Всё, что он мог сделать в такой тонкой ситуации, было логично и технически объяснимо, – чай, не гончар, – что до остального – оставим это для женской эмпатии, если таковая вообще существует. А может, всё это только подглядывание: Марта…
Марта слушала музыку мимоходом. Это её давнее изобретение самообмана работало всё лучше: сделать явления искусства вневременными, застающими врасплох, как явления природы, и тогда они достигнут сердца, в обход незрелого ума. Она настолько объединялась со звучанием, что сама становилась инструментом, сама становилась музыкой. Вибрато дрожало на кончиках ресниц, набухало в носу. И Марта вновь сидела на полу, упираясь ногами для жёсткости, смычок временами вызывал щекотку, но в отдельных пьесах доводил до пика, до забывания себя, своей формы, своего имени и всего, что обычно с ним связано узлами какой-то там морали. Можно
