мечтать, в тайне надеясь протиснуться тенью вслед за мечтой. Несомненно, так оно и случалось с той лишь поправкой, что в мире теней все явления видятся по-другому. Они и теперь видели уютную комнату, обшитую тёмным деревом, причудливо расписанную орнаментами под потолком. Тепло потрескивал камин, ненавязчиво пахло какими-то травами, свежей выпечкой и томлёной телятиной. В комнате была пропасть места, где можно было присесть, прилечь, облокотиться, что-то посмотреть, покрутить, сложить и разложить, и большой стол посередине, на котором всё ещё в изобилии громоздились разные угощения. Почему бы и нет, для приватных бесед с отпущением это было уместнее, в пику всей этой вашей костистой готике или стеклобетонному хайтеку. Расскажи теперь ты, просили Марту, расскажи подлиннее, словно дождь заклиная в пору томного лета, смерть забывая во время сытой зимы.
Она старательно вспоминала, конечно же, безуспешно. Всякое принуждение тормозило, ладно, если не откатывало назад. Вот если тотчас же записать, рассказать, сыграть в лицах, питаясь эмоциями лиц и от них всё более входя в своё любимое состояние, такое от бесконечности всепрощающее, что всепрощённым становилось неловко, тогда бы… В ожидании гости перекидывались лениво курьёзами, совершенно забыв о хозяине. Сеньор Д. отошёл в свою тень, в двухмерность, сеньор Д. смотрел со стены безо всякого осуждения, то ли ракурс неправильный, то ли мухи засидели, смягчив черты. Однако же, успокаивал даже не он, а скорее квадратная безмятежность его обрамления. Бежишь, бежишь по ней взглядом и останавливаешься, понимая, что давно уже финишировал. Последнее слово запахло фаршированной рыбой и фетишем, Марта пошла на кухню, якобы проверить что-то, следом тут же устремился непременный дух кухни, обладавший ещё более тонким чутьём, и на слова тоже, – а, ну конечно же. Кот. Как диагноз. Для кого-то кот был спасительной соломинкой – никто и не думал язвить, трепля его толстые чёрные бока, – только так можно было пережить настроения Марты, пока разлив её не входил обратно в привычные берега. Кот был вовсе не против, напротив, он всячески способствовал привлечению к себе внимания. Не знаю, что там думают на этот счёт коты, но по мнению Марты вёл он себя ровно как молодой человек в том возрасте, когда нехождение на лекции во имя эрекции почитается за независимость суждений и авангард. Почитается даже преподавателями, всяко неудовлетворёнными жизнью, раз продолжают словно в пику ей вещать о давно уже мёртвом. И даже профессорами так сказать, но никак не родителями, запросто оставляющими за такую крутость и новизну без штанов и интернета на месяц, а то и более. Собственно, из-за этого все революции и случаются. Шутка ли. Собственно, за авангард коту и досталось, не мне это объяснять владельцам котов. Прочим же и молодых людей достаточно. Марте, казалось бы, тоже, и даже более чем, но одновременно стучалось в её висках и это беспокойное, в лицах, что явно говорило о некотором недостатке. И это при наличии кота, тра-та-та и прочих утех. Наверное, что-то в сосуде её жизни было негерметично, что-то подтекало. Не исключено, что крышка. Кот получил хороший пинок под зад.
Как всегда, некоторое отвлечение от темы помогло, топливо самообмана запустило мотор машины в потустороннее, и поехала, одевая воспоминания в слова: сеньор Д., сеньор Д. … стоп. Это давно проехали. Нет, что-то в горшочке светловолосой головы варилось иное, нарочно для гостей, с приправами по случаю. В углу кто-то сыто заворочался, устраиваясь поудобнее, пыхтя, как ёжик, – ага! Вот оно.
Собрались делать выставку. Я привезла старые гравюры и рисунки, наклеенные на бумагу. Работы надо было раздублировать – отклеить, как переводнушки – такая техника. Я занималась этим сидя исключительно в отхожем месте. Трудно сказать, было ли это самоуничижением – сейчас поди разберись с этими тонкостями психики, по последним данным хрупкой и ранимой настолько, что горошина в легчайшей перине становится причиной многочисленных отклонений. Мы-то понимаем, что сами по себе ни при чём, и мы считаемся с любыми особенностями, потому что не психика такая, а мир таков, мир существует без оглядки, фактически придавливая бедняжку своим грубым и жестоким горохом. А значит, наши действия могут принимать самые неожиданные формы – самоуничижения или пафоса, неприкаянности или бравирования. И мы сами порой не знаем, за кого играем. Чаще всего – по ситуации.
В тот момент было скорее наложение пафоса разного рода – участие в выставке и пренебрежение этим участием. Пик снобизма, вкуснейший коктейль, на любителя конечно, и сильно бьющий в голову. Но иногда можно себе позволить. Я и позволила.
В общем, Салон ожидался разношёрстный и талантливый.
Много участников, много молодёжи.
Хозяйка салона. Это особая тема. Слушайте же: хозяйка салона замещает Великую Мать, воплощает её, ничуть не уступает ей. Это тот чудесный тип женщин, психику которых не в силах сломать никакая горошина – ни время, ни обстоятельства, ни – смешно сказать – возраст. Они и сами никого не ломают, ни у кого и в мыслях нет сопротивляться – как противиться природе? Как противиться жизни, когда она поглощает тебя словно бланманже лучшего повара, да ещё и тарелку облизывает. Ну вообще. Как противиться?
Сын хозяйки салона – большой юноша с чёрным ёжиком, при взгляде на него возникло желание-антагонист: быть подальше. Что-то в его судьбе обозначало невмешательство всех прочих, впрочем, в чьей судьбе это не прописано? Но с ним определённо было что-то не так, он будто был окружён невидимыми знаками стоп, во избежание. Нет так нет, аккуратно обходим. Помещение большое, как зал в доме Союза Художников, разделённое стенами в виде лабиринтов. Я отхожу от хозяйских игрищ, на другой стороне дети – то ли участники, то ли мои друзья. А может это перформанс, изображающий скрытое внутреннее, что было бы совсем замечательно, будь это правдой. Я раскладываю свои рисунки в витрине, рядом ошивается некий мужской персонаж, призванный разжечь во мне. Разжигает, я разнузданно вбегаю на половину хозяйки, как раз в это время собирающейся сказать речь… Да, а дело происходило в такой местности – почти загород, поезда – из тех, ночных, на которые часто пытаешься купить билет, чтобы успеть к утру в задуманное, да не тут-то было – всё липкие боковухи, либо общая теснота. Но терпишь. Множество пересекающихся путей, какие-то голоса, какие-то откосы, холмы, фонари и дали. Художники и словари, всё в одну равнину. И где-то на ней этот самый дом, в котором салон. Я решаю окончательно взять инициативу, подхватываю хозяйку за талию и волоку прогуляться в поля. Я смелая, чувственная и безумная, мне
