сбрить усы, то небольшой шанс у нас есть…
Ваноццо фыркнул и покрутил пальцем у виска. Де Грассо в задумчивости почесал свою шикарную растительность под носом, взвешивая все за и против.
— Не, давай без меня, — решительно заявил он.
Глядя на серьёзные решительные лица приятеля, низенький фехтовальщик не удержался и захохотал.
— Шучу, Ультимо! Будь на тебе хоть трижды платье герцогини, только слепой не распознает в такой орясине благородного дона. Про Ваноццо я вообще молчу, — Пьетро скорчил хитрую мину. — Идёмте, есть у меня идея получше.
Маленький фехтовальщик привёл друзей в свою комнату и, приподняв одну из плиток пола, достал крошечную шкатулку, завёрнутую в невзрачную тряпицу.
— Опять жевать корешки? — с кислым видом поинтересовался Джулиано.
— Лучше! — радостно объявил приятель. — Это Глаза Кипиды. Съешь парочку, и даже матушка родная тебя не узнает.
Распутав ткань и открыв крышку ларчика, Пьетро высыпал на ладонь крупные розоватые ягоды с тёмно-шоколадными бугорками на месте отпавшей завязи.
— Ну-у, не знаю, — с сомнением в голосе протянул Джулиано, — в прошлый раз я от твоей дряни чуть не отправился на встречу с апостолом Петром.
— Не дрейфь! Ягодки лишь накладывают морок: ты останешься собой, но всем будет видеться грудастая нимфа.
— А мой дон Дигидон от этого точно не отвалится? — спросил Ваноццо, задумчиво почёсывая в паху.
— Всё будет в порядке, я уже пробовал, — заверил друзей де Брамини.
— И как долго продлится их действие? — продолжил сомневаться де Грассо.
— По традиции — до полуночи, — Пьетро широко улыбнулся. — С первым ударом колокола знойная красотка превратится в небритого вонючего мужлана!
— Ты не боишься, что за подобные фокусы Псы господни отправят тебя на костёр? — поинтересовался Ваноццо, в задумчивости катая ягодку между большим и указательным пальцем.
— Я никого силком с собою не тащу, — деланно насупился де Брамини. — Если вам не интересно бесплатно посмотреть на толпу голых девок — оставайтесь в школе.
— Ладно, давай свои ягодки, — решился Джулиано.
Пьетро вручил каждому приятелю по две розовые горошины и спрятал оставшиеся обратно в тайник. Переглянувшись, воспитанники де Либерти дружно закинули Глаза Кипиды себе в рот. Сладкий, с кислинкой сок защекотал язык и нёбо.
Подождали.
— Мне кажется, твои ягоды испортились, — пробормотал Джулиано, внимательно оглядывая себя в поисках каких-либо изменений.
— Не может быть, они свежие. Просто ты длинный, и до тебя доходит, как до Писсанской башни.
Джулиано поднял глаза на Пьетро и остолбенел. Перед ним стояла миловидная сеньорита с пышным бюстом и округлыми бёдрами. Одежда на фехтовальщике не изменилась, впрочем, как и длина волос, но все формы сделались плавными и мягкими. Из лица ушла угловатость. Губы налились соками. Хитрые глаза окружили опахала ресниц.
Пьетро тоненько захихикал, указывая миниатюрным пальчиком на Ваноццо:
— Ну ты и корова! — насмешливый голосок приятеля оказался поразительно высоким. — Повезло — родился с колотушкой между ног. Иначе пришлось бы уходить в монастырь. Сомневаюсь, что кто-нибудь позарился бы на такое счастье.
Ваноццо закрутился ужом, пытаясь разглядеть себя со стороны. А посмотреть там было на что. Перед Джулиано вертелась пухлая деревенская кладуха с широким тяжёлым лицом-свёклой и массивными икрами. На одну грудь де Ори теперь можно было положить голову, а второй прикрыться.
— Подумаешь, и не таких ещё в жёны берут! — с обидой возмутился де Ори. — Знаешь, сколько у моего отца оронов?
Голос у силицийца остался почти что прежним и звучал как громовой рокот из пустой бочки.
— Ты посмотри на него: только пять минут, как девица, а уже приданое готовит! — захихикал Пьетро.
Внезапно всполошившись не на шутку, Ваноццо полез проверять на месте ли самое ценное. Нащупав искомое, де Ори выдохнул и заулыбался.
— А я на кого похож? — непривычно тонким голосом поинтересовался Джулиано, с любопытством рассматривая округлые холмики, бугрящиеся под тонкой рубашкой на груди. Он попробовал дотронуться до интригующих возвышенностей, но его пальцы свободно прошли сквозь морок и коснулись жилистой грудины.
— Хм, — жгучая брюнетка де Брамини прищурилась, обходя юношу по кругу, — в голодный год под Мальвазию пойдёт!
Воскресный день едва входил в свои права. Летнее солнце лупило с небес яростными лучами-дубинами, походя сбивая наземь некоторых особо чувствительных сеньорит; горело на медных куполах; отражалось от многочисленных распахнутых настежь окон; дробилось в цветных витражах. Горячий воздух поднимался дрожащими потоками над булыжниками улиц и форумов. Бронзовые колокола многочисленных храмов и церквей столицы Истардии слаженно призывали добрых горожан к обедне. Но голоса их почти не трогали сердца истомившихся от адского пекла контийцев. Лишь немногие оставляли блаженную прохладу своих погребов, меняя её на раскалённые сковородки улиц, чтобы после насладиться удушливыми ароматами ладана.
Три женщины, несмотря на жару закутанные в длинные плащи до самых пяток, торопливо пересекли площадь Святого Федерико. Компания учеников Майнера, чёрно-жёлтой стайкой иволг облепившая фонтан грозного Энея[95], повелителя морей, проводила их весёлым свистом и улюлюканьем. Уж слишком колоритна была троица.
— Эй, красавицы, куда путь держите? — худой голенастый крепыш у фонтана не удержался и окрикнул девушек.
— Не твоё дело, мужлан! — прогудел де Ори, входя в роль.
— Разрешите вас проводить, сеньориты? — не отставал настойчивый воспитанник маэстро Майнера.
— Порядочные девицы не знакомятся на улицах со всяким отребьем! — отрезал Пьетро, нагло виляя пышными бёдрами в суконных панталонах.
— Порядочные девицы не носят мужскую одежду! — возмутился худой малый.
Джулиано показал ему неприличный жест, и «девицы» гордо удалились с площади под свист и причмокивание весёлых «птичников»[96].
На покатом Капитолийском холме находился живописный Контийский форум. Сам основатель города — Континус — некогда заложил в этом месте первый камень первого дома. Священная Дорога, вымощенная туфом, по которой в седую старину регулярно проходили пышные религиозные шествия, пересекала холм с запада на восток. Во времена империи больше дюжины прекрасных храмов отверженных и забытых богов украшало форум — их рассыпающиеся остовы до сих пор поднимались из земли, неустанно напоминая об утрате Истардией былого величия. Триумфальные арки первых императоров, колонны и игрипетские обелиски перемежались здесь с первыми истианскими базиликами и церквями. Множество белых колонн и остатков древних строений торчали в художественном беспорядке среди зелёных лужаек.
Чуть в отдалении проступало приземистое здание городского совета. Перед ним лежало кольцо из десятка уцелевших колонн храма Гейи, где много веков назад горело неугасимое пламя, охранявшее империю от зла. Увы, в четвёртом веке император Феодосий — ревностный поклонник новой религии — приказал закрыть сей отвратительный рассадник языческого культа и потушить огонь. В народе ходила легенда, что последняя из дев храма прокляла Феодосия за это, и через год он умер от водянки, а город
