Маленький очаг походной кухни превратился в пылающий костёр. Налётчики деловито сносили к огню походные сундуки Жуков, койки из большой палатки, постельное бельё, глиняную посуду, несвежие продукты. Добычи было много, поэтому тряпьё и бумагу не брали.
Кипы исписанных мелким почерком листов прекрасно горели, опровергая расхожую поговорку о рукописях.
Для Красных Волков любой предмет представлял собой нечто вроде устрицы. Был ненужной раковиной на пути к лакомству. Всё, что считалось раковинами, вскрывалось и разламывалось на части, на случай сокрытых тайников. Потом сжигалось на костре.
Содержимое же разгребалось по нескольким кучам в зависимости от ценности и габаритов. Дубовый и резной шкафы стояли с открытыми дверцами и уже подверглись разграблению. Сверкающий чёрным лаком шкаф не трогали. Видимо, не решались портить вещь, не получив одобрения командира.
А ключ-то от этого шкафа всё ещё был где-то у Эшера.
Где сам Эшер?
Можно ли расценивать запертый шкаф как знак того, что старикан унёс ноги? И хорошо ли это? Подозрительно удачно он испарился за минуту до бойни.
— Давай тут и устроимся, — сказала черноглазая.
Ингвар огляделся. Они вышли на опушку, огороженную телегами с его добром. Он приметил расстояние от близлежащих деревьев, чтобы потом отыскать место.
Жуки сделали здесь небольшое поле для игры в рутгер. Обтесать два кола да воткнуть их по разные стороны — дело нехитрое. Специально готовить землю не нужно. Ямы и колдобины допускались правилами. Под одной из телег до сих пор было свалено в кучу потешное оружие. Шесты, деревянные мечи, длинная трёхсоставная цепь, собачий череп.
— Теперь я попрошу не унижать сверх всякой меры человека, который и так всё потерял.
— Ты потерял не всё.
— Да ну? — напрягся Ингвар, подозревая, что хитрая черноглазая девка заметила трюк с рубинами и подыграла ему, чтобы забрать их себе.
— Да, это легко проверить.
— И как же?
— Спроси себя, Великан. Ты жив? Если нет, то ты прав. Ты уже всё потерял и ничего больше не сможешь исправить и нажить. А если ещё жив, то не всё потеряно.
— А, ты в этом смысле. Глубоко. Мактуб, да. Все на респе будем. Правильные слова, конечно. Но как-то не отзывается.
— Не отзывается?
— Да, как-то по-прежнему кажется, что я всё пропахтал.
— Убить тебя? Ты соврал для Грани, я совру для тебя. Скажу, что ты на меня бросился и пришлось тебя запороть. Так как?
— Нет-нет. Я подумал, ты права. В том смысле, что я ещё о-го-го. Ещё задам жару. Может, всё же оставим всё как есть? Суди сама. Если в бутылке обычное вино, то можно с чистой совестью дать мне быть чутка хмельным. А если там яд? На закате твой милый Грани будет уже холодным. Разве ты не хотела бы, чтобы я тоже умер? Не лучше ли и меня оставить отравленным? Ведь Бёльверк явно не позволит тебе отомстить…
За последнее время Ингвар привык общаться исключительно со своим воображением. Что с Тульпой. Что с Лоа. В отличие от них, созданных по подобию болтуна-сказочника, реальные люди не так уж любили говорить много слов.
Черноглазая не была исключением:
— Складно. Но приказ я всё же выполню.
Сказочнику стало обидно. Всё так логично, всё верно, а никакого эффекта. Ингвар решился на колдовство:
— Винж!
Он ещё раз оглянулся.
За этим шкафом, как за ширмой, их никто не видел.
— Что, прости?
Ингвар взмахнул рукой и нарисовал в воздухе руну. Чуть подтолкнул образ Сейда к черноглазой воительнице. Нинсон ожидал, что руна будет в цветах Четвёртой Лоа — жёлтой или золотой. Но Винж, нарисованная им в воздухе, походила на гладкий металлический слиток, переливающийся всеми цветами побежалости.
— Винж! Винж! Винж!
Кроме Ингвара и Уголька руну никто не видел.
Кот зачарованно смотрел янтарными глазами на возникшее в воздухе радужное колдовство.
— Я сделаю тебе больно, если не прекратишь.
Когда рядом не было Тульпы, ничего не получалось.
— Всё-всё. Понял.
— Я серьёзно. Кровью ссать будешь, если ещё раз взмахнёшь вот так. Винж, клять! — Женщина достала нож. — Я сейчас оянительно серьёзно говорю, ты понял?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Призрак фамильяра взорвался чёрными брызгами и обратился в маленькую подранную крысу, принявшуюся скакать вокруг воительницы. Уголёк пытался прокусить девушке сапог. Но та даже не узнала о существовании колдовского зверя.
Ингвару пришлось выпить два или три литра воды, сколько было в кувшине. И выпростать всё содержимое желудка живописным алым фонтаном. Он надеялся, что черноглазая не пырнёт его, когда дело дойдёт до припрятанных рубинов.
Рубины падали в молодую траву.
Уголёк подскакивал к ним и трогал самоцветы лапкой.
Черноглазая была совершенно не заинтересована в разглядывании содержимого чужого желудка. Даже если речь шла о пупке Лалангамены, легендарном колдуне Таро Тайрэне.
Она не была настолько брезглива, чтобы отвернуться и тем дать пленнику шанс сбежать, напасть или хотя бы ещё раз прочертить в воздухе руну Винж. Но всё же не приглядывалась, как и чем именно фонтанирует Нинсон.
Перстень в виде щупальца с клепсидрой-сапфирами был дороже, но также он был больше и приметнее. Нинсон побоялся прятать его. А вот печатку удалось снять и спрятать во рту во время очередного засовывания туда пальцев.
Крохотные рубины, запачканные остатками похлёбки и слизью, были незаметны в траве. Тридцать три рубина в винноцветных травах.
Какая жизнь, такой и блог.
Пока, до поры, следовало забыть о них, не думать.
Ещё настанет время вспомнить о них. Ещё настанет.
Ведь, собственно, в этом и смысл записанных диэмов.
Помнить.
Глава 38 Сложный Выбор
Глава 38
Сложный Выбор
Ингвара перевели в просторную палатку Жуков.
Вчера он заглядывал сюда, посмотреть, как расквартированы его люди. Рассчитывал обнаружить заправленные койки и идеальную чистоту. А застал узлы с тряпьём, мешки с какой-то крупой, баулы с одеялами и одеждой. Проход перегораживал чурбак с досками для Башни Фирболга и валялись пустые тыквы-горлянки из-под сидра. Было ощущение, что здесь живут не воины, а десятилетние дети.
Рутерсварду он тогда ничего не сказал.
Помнится, подумал, что важна не внешняя атрибутика муштры, а результат. Сейчас можно было проанализировать неутешительный результат: гвардию недоумков разделали за пять минут. Казались плохими охранниками и оказались плохими охранниками.
Остовы походных кроватей с сундуками в изножье у каждой. Земляной пол, покрытый соломой из распоротых тюфяков. Росчерк кровавых брызг на стене — след сильного косого удара. Вот всё, что осталось. Остальное вымели начисто.
Ингвара избавили от украшений и поясных кошелей. Уложили на живот и спеленали шёлковым шнуром. Ноги притянули к рукам, заломленным за спину. Глаза закрыли плотной повязкой, неприятно расплющившей нос. В рот вставили кляп, который чуть не затолкал перстень прямо в горло.
Великан не сопротивлялся. Решил, что постарается не нагнетать.
Будет лежать смирно. Ждать, пока с ним наконец не поговорят.
Это было хорошее время для того, чтобы паниковать.
И чтобы обдумать положение дел.
Выбор между двумя этими замечательными способами провести время зависел от самого Нинсона. В этом он ничем не отличался от обычных людей. Отличался он тем, что помнил об этом.
Каждой клеткой тела, разума и духа он чувствовал, насколько сам определяет, куда свернуть на этой скользкой дорожке. Эта способность воли не поддаться отчаянию убеждала его в собственных колдовских способностях больше, чем всё виденное доселе.
Ингвар криво улыбнулся, насколько позволял кляп.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Просто так. Теперь уже не для проверки, сломали ли его.
Загадать желание от разума — легко.
Обычно желания и загадываются от разума.
А вот сделать из желания намерение — сложная, ювелирная, подверженная стихиям и случайностям работа.
