Бёльверк стала рыться в прикроватных сундуках. Ценного там ничего уже не могло остаться. Из одного она достала несколько глиняных плошек. Из другого — охапку лоскутков. Из третьего — скрученную верёвку и тут же нарезала на фитили. Один сундук всё ещё был заперт навесным замком, из которого торчала самодельная отмычка. Заклинило во время неудачной попытки взлома. Понимая, что в походном сундучке рядового наёмника вряд ли найдётся что-то ценное, его решили оставить до поры, да, видимо, так и забыли. Бёльверк сбила замок одним ударом маленького топорика. Кажется, удар она нанесла, продолжая движение, которым сняла оружие с перевязи. Ингвар ещё раз подумал, насколько невероятны все эти сказочные саги с противостоянием необученного деревенского парня и профессионального бойца. Он едва заметил движение воительницы.
Та не глядя закинула топор в поясное кольцо и принялась копаться в тряпках. Нашла бутылку с маслом.
Сквозь прорехи струилась холодная вода. Палатка ходила ходуном.
Бёльверк сказала:
— Надо же. А Гро говорила, что сегодня дождя не будет.
— Нельзя колдуньям верить, — проворчал Иггуль, скатывая ковры и прижимая ими к земле нижнюю часть стенок палатки.
— Нашей Гро можно, — пробасил Грани снаружи.
Усач был всего в одном шаге от разговаривающих. Подвязывал палатку. По лицу Бёльверк скользнула нежная улыбка, и она проверила путы Ингвара:
— Великан раздраконил верёвки. Грани. Привяжи-ка его к кровати.
Черноглазая захихикала.
— Лучше я, — вызвался Иггуль. — Как раз закончил с коврами.
— Хорошо, тогда на Грани другие пленные. Тащи их сюда.
Ингвар терпеливо сносил новую боль в выкручиваемых суставах и не провоцировал мучителей улыбкой. Про себя же тарабанил на удачу:
«Двадцать-двадцать-двадцать!»
Это простенькое, почти детское заклинание не помогло.
Иггуль примотал его на совесть. Вначале ещё выбрал кровать попрочнее. А не удовлетворившись результатом, пинками отправил под непрочные поперечины те самые сундуки, в которых до того копалась Бёльверк.
В палатку доставили Рутерсварда, Эшера и давешнюю девчонку, у которой Нинсон так и не удосужился спросить имя.
Рутерсвард не мог идти сам. Его внесли и со всего маху бросили на кровать. Койка, конечно, не выдержала. Развалилась, но смягчила удар. Воин глухо застонал. Так утробно, будто стонал призрак внутри нагрудника. Вместо лица — грязная маска из запёкшейся крови и прилипших сосновых иголок. Когда его уронили, из-за латного воротника хлынули помои. Можно было только догадываться, какие унижения ему пришлось пережить.
Эшер опирался на черноглазую воительницу. Старик двигался прыжками, явно не в состоянии перенести вес на ногу. Сенешаль держался за бок. Непонятно было, то ли у него сломаны рёбра, то ли рука, то ли и то, и другое. Сам растрёпанный вид уже говорил о состоянии Эшера. В волосах была запутана обезглавленная птица. Эшер заскулил, свернувшись в клубок на перекладинах походной койки.
Девчонку нёс на руках Грани. Верхняя часть её тела казалась нетронутой. Она была в том же чистеньком мундире с пластинками брони. Медальки болтались при каждом шаге грузного Грани.
Только кожа её была уже не розовая, словно только что из бани, а белая. Голова запрокинулась, косички болтались, девочка была без сознания. Штаны с неё были стянуты до сапог и скатались мокрыми валиками. По чисто выбритому лобку сбегала струйка крови. Частый пунктир капель отмечал путь по палатке.
У Ингвара волосы на затылке зашевелились при мысли, что ещё сегодняшним утром он шутил сам с собой, как тяжко, наверное, снимать такие сапожки самостоятельно. У неё были ровные стройные ноги. Белые, как у мраморной статуи. Даже при таком скупом освещении было видно, что бёдра разукрашены красными ручейками.
Казалось, изломанные линии алых струек повторяют тот же узор, что рисовала вода на глянцевой дверце шкафа, и тот же узор, что повторяли всполохи белых молнии в разодранном небе.
Стрела попала ей прямо в танджон. В нижнюю четверть живота. И теперь покачивалась между ног. Пока девочка была на руках у Грани, оперение лежало между бёдер, но едва налётчик со всей возможной осторожностью уложил девчонку на кровать, ноги распрямились, и стрела вытянулась смертельным ростком, поднявшимся откуда-то из района мочевого пузыря.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Бёльверк скомандовала привязать пленных.
— Поживее давайте! Нам ещё лошадьми заниматься. Видите, гроза какая.
— Что с ними? — Ингвар натянул верёвки и поднял голову.
Иггуль ответил:
— Поучили гордецов немного. Девку подстрелили. Случайно, наверное. Видишь, на излёте стрела пришла. Сверху. Тюк.
Он ткнул пальцем в живот рядом с вошедшим в плоть древком. Девушка застонала, но не пришла в себя.
— Стой! Вы так и свяжете её?
Пленницу спутывали прямо так. Ноги со спущенными штанами, стрела в животе, нагрудник с медальками.
— А что? Вынуть? Истечёт же. А так даже забавно.
Иггуль ткнул пальцем в оперение.
Девушка застонала громче.
Остановившаяся на время кровь снова пошла.
Эшер поморщился, как от собственной боли.
Рутерсвард опять утробно застонал. Это всё, на что был сейчас способен воин. Ингвар клял происходящее сквозь зубы и готов был всё отдать за колдовство в своей крови. За настоящее, клять, колдовство. Громоподобное. Испепеляющее.
Грани, нервно теребящий ус, вытолкал Иггуля вслед за черноглазой:
— Всё. Привязал. Идём.
Рутерсварда ни к чему не привязывали. Он был слишком сильно переломан, чтобы куда-то деться. Иггуль ради смеха примотал его длинные белые волосы к спинке походной койки.
Эшер истерично икал и крупно дрожал. Он всхлипывал и содрогался без какого-либо звука и слёз.
Ингвар, не раз помогавший жрицам Шахор управляться с мертвецами, видел такие мелкие судороги у отходящих стариков.
— Нет.
Ингвар с трудом сглотнул.
— Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет.
Эшер приподнялся и неожиданно громко и твёрдо сказал:
— Таро. Колдуй. Обязательно. Это твоя жизнь. Каждый день. Мы ещё встретимся.
Потом опрокинулся назад, на доски, и больше уже не поднимался.
Шторм свирепствовал. Половину светильников, расставленных на полу, задуло ветром или залило водой. Молнии часто озаряли небо вспышками. Если бы не тяжёлые ковры, которые уложили вдоль стенок, палатку уже опрокинуло бы. Полог оставался крепко зашнурованным. Ночь просачивалась сквозь дырки от стрел и вливалась сквозь прореху, оставленную стеклянным когтем Гро.
Иггуль влез к ним сразу после того, как Эшер произнёс последние слова.
— У-у. Трупак. А такой был крепкий старикан. Жалко, на язык не сдержанный.
Подмигнул Ингвару.
— Ты-то, я смотрю, в полном порядке. Дедун тоже ещё дышит. А с девчонкой…
Пошлёпал девушку по щекам. Она открыла мутные глаза.
— Воды…
— А-а… Кровопотеря… Конечно. Надо много пить. Хотя… Учитывая, куда тебе стрела вошла. Как ты писить-то будешь, зассыха? Наверное, тебе вообще больше не надо пить. Да? Как тебя звать-то? Слышь? Напоить тя, инь?
— Иггуль. Послушай. Развяжи меня. Я вылечу её. Я смогу. Я лечил. За восьмой дверью. Я знаю как. Это как паутинка. Я наложу паутинку. Это несложно. Пусти.
— Воды…
— Ну, не знаю… Вдруг правда вылечишь…
— Правда.
— Воды…
— Но сейчас она моя суженая. А когда вылечится? Будет ли меня так же любить? Давай её спросим. Как её звать?
— Я не знаю.
— Воды…
— Я спрашиваю: как её звать? — Иггуль прокричал вопрос, чтобы перекрыть бушующий ветер.
Утробно застонал Рутерсвард.
— Заткнись! Я не с тобой разговариваю! Ты своё уже сказанул, дед!
Иггуль ударил Рутерсварда по лицу. Волосы старика оставались привязанными к спинке кровати. Белые клочья повисли на перекладинах. Недавние раны открылись. В следующем отсвете молнии бурая маска на лице Рутерсварда снова блестела свежей кровью.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Колдун, отвечай. Как зовут эту мокрощёлку?!
