наблюдение, а тех, кто вел наблюдение за Марией и его братом, я на время отозвал.
Через четыре дня Вильгельм доложил, что Мария получила отпечатанное на машинке на белой бумаге письмо без подписи. В нем содержался приказ поехать на следующий день одной в Лейпциг и указывалось время отправления поезда, которым она должна была ехать. В Лейпциге ей были отведены два часа на обед; название и адрес ресторана, где она должна была сделать это, также были указаны.
Во второй половине дня она должна была посетить Völkerschlachdenkmal (памятник Битвы народов в Лейпциге). Там она должна была тщательно осмотреть стену рядом с главным входом и в третьем контрфорсе справа от входа найти трещину, а в ней — небольшой пакет, обернутый в старую газету. Она должна была забрать этот пакет лишь с наступлением сумерек, когда посетители и смотритель мемориала уйдут, — и это надо было сделать незаметно. Найдя пакет, она должна была вернуться пешком, прогуливаясь не меньше часа, и только по истечении этого времени она должна была взять такси или продолжить путь другим способом. Дальнейшие инструкции она должна была найти в пакете. Что бы ни случилось, она должна была вернуться в Берлин в тот же вечер. Очевидно, эти подробные инструкции были даны ей для того, чтобы можно было все время следить за ее перемещениями.
Я отправил двух наших людей в Лейпциг для организации тщательной и всеохватной слежки. В ночь перед приездом Марии щель в стене мемориала была осмотрена, а пакет обнаружен и оставлен на своем месте.
Слежка за передвижениями Марии на следующий день не принесла никаких удивительных результатов; очевидно, наружное наблюдение русские вели только в поезде и в ресторане. Мария выполняла свое задание очень умело и вернулась в свою квартиру в Берлине безо всяких инцидентов.
Нам было интересно, какие инструкции находились в полученном пакете и будет ли ей разрешено обсуждать их со своими сообщниками. Вильгельм позвонил мне следующим вечером и сообщил, что в старой газете лежали четыреста тысяч марок, завернутых в парусину. В свертке больше ничего не было, а сам он лежал в тайнике по крайней мере год. Однако на следующий день Мария получила еще одно письмо с указанием использовать четыреста тысяч марок для покупки гостиницы. Двести пятьдесят тысяч марок должны были выступать в качестве «наследства», а остальные — пойти на закладную в частной кредитной компании, для которой прилагался документ, который лишь должен был подписать Эгон Альтман. Таким образом, русские организовали все дело настолько превосходно, что не могли возникнуть никакие юридические трудности. Мария должна была получить возможность поговорить со своим куратором приблизительно через восемь дней, получив предварительно уведомление о времени и месте.
Я немедленно связался с агентом по продаже недвижимости, владельцем гостиницы и юристом и, к их огромному ужасу, дал им указание приступить к продаже.
Тем временем это дело дошло до сведения Гейдриха и Гиммлера. Они согласились с тем, что ему следует дать развиваться по крайней мере до следующей встречи Марии с ее куратором, личность которого мы горели желанием установить. Я неоднократно расспрашивал Вильгельма об этом человеке, но он утверждал, что Мария ничего не знает о нем, за исключением того, что он русский, практически не говоривший по-немецки.
Спустя шесть дней Марии было велено приехать на определенную платформу железнодорожной станции Тиргартен.
Она приехала туда вовремя, но после часа безрезультатного ожидания вернулась домой. Все трое устроили совещание, так как были очень встревожены, и стали обсуждать, не нужно ли им позвонить в советскую Торговую комиссию или послать туда Вильгельма. В конечном счете они решили подождать еще два-три дня.
И тут мои собственные планы рухнули. Гиммлер упомянул об этом деле Гитлеру, который сильно разволновался и начал бранить Молотова и Деканозова, а затем приказал немедленно завершить это дело. «Я хочу показать русским, что все знаю об их усилившейся шпионской и подрывной деятельности. Арест сейчас отлично впишется в мои общие планы». Это произошло в конце ноября 1940 г. вскоре после визита Молотова в Берлин.
Все мои протесты Гиммлеру были бесполезны. Он заявил, что Гитлер не изменит своего решения и он сам считает, что настало время закончить это дело. Другая моя попытка выиграть время тоже не дала результатов, и даже Гейдрих, который склонялся к моей точке зрения, ничего не смог добиться от Гиммлера.
На следующий день Мария со своим мужем были без лишнего шума арестованы на улице. Я велел Вильгельму оставаться там, где тот находился, и продолжать работу. В случае если их работодатели спросят о местонахождении Марии, он должен был сказать, что ее отвезли в больницу Роберта Коха с острым аппендицитом. Для защиты Вильгельма в его квартире были размещены трое моих людей.
Договорившись с двумя врачами — нашими доверенными лицами, R-17 была принята в качестве пациентки в больницу Роберта Коха, чтобы выдавать себя за Марию. Однако было необходимо разрешение главврача, прежде чем приказ о соблюдении секретности был бы отдан персоналу, участвующему в фиктивной операции R-17; так что он был проинформирован о том, что происходит. (Позднее мы узнали, что этот врач сотрудничал с русской разведкой и немедленно рассказал им обо всем.) Мы заметили, что русские стали проявлять подозрительность. Они не пытались связаться с Вильгельмом, и в конце концов я заставил его пойти в советскую Торговую комиссию. Там он поговорил с человеком, который ранее передавал ему указания. Этот русский был очень внимательным и сказал Вильгельму, что когда Мария вернется домой, то тогда с ним свяжутся. С того момента я понял, что дело закрыто.
После ареста у Эгона — мужа — случился нервный срыв. Однако Мария все отрицала, отказывалась говорить на допросах, была упрямой и враждебной до самого конца. Мы не смогли ничего узнать о ее прежней жизни или восьми годах ее работы на русскую разведку. Она была приговорена к смерти народным судом по обвинению в доказанном шпионаже в пользу разведки Советского Союза, и приговор был приведен в исполнение. Эгон тоже получил смертный приговор, но позднее был помилован.
Я сдержал свое обещание, данное Вильгельму. Он устроил себе новую и вполне приличную жизнь, и более двух лет я держал его под своей защитой. Русские сделали только одну попытку добраться до него во время специально организованной уличной драки, но ему удалось спастись. Я устроил так, чтобы он мог часто менять свое место жительства как в Германии, так и на оккупированных территориях, чтобы замести следы, и, очевидно, русские потеряли в
