Эйнар открыл рот. Он уже почти ощущал что-то теплое и горькое, но как раз в тот момент, когда он высунул кончик языка, а мужчина подошел к нему вплотную, когда Эйнар четко осознал, что Лили останется, а Эйнару очень скоро придется исчезнуть, в дверь громко забарабанили. Мадам Жасмин-Карто, вне себя от омерзения, гневно приказала обоим мужчинам немедленно убираться, а ее кошка породы мэнкс, возмущенная не меньше хозяйки, пронзительно мяукала, словно кто-то отдавил ей несуществующий хвост.
* * *
Эйнар вернулся от мадам Жасмин-Карто ранним вечером. Она не дала ему и минуты, чтобы одеться, и навсегда закрыла перед ним двери своего заведения. Эйнар застыл посреди темной улицы в мятой, кое-как напяленной одежде, с галстуком в руке. Хозяин табачной лавки стоял на пороге и, подкручивая ус, разглядывал Эйнара. Больше никого на улице не было. Эйнар надеялся, что мужчина из салона мадам Жасмин-Карто ждет его снаружи, что они пойдут в маленькое кафе за углом, выпьют кофе и, возможно, закажут графин красного вина. Однако мужчины на улице не оказалось, были только лавочник и его маленькая коричневая собачонка.
Эйнар вошел в будку общественного туалета. Металлические стены воняли сыростью. Встав около писсуара, он заправил рубашку в брюки, надел галстук. Собачонка владельца табачной лавки вслед за Эйнаром забежала в туалет и принялась выпрашивать лакомство.
Эйнар уже несколько месяцев собирался посетить Национальную библиотеку и вот наконец отправился туда. Корпуса библиотеки занимали целый квартал, ограниченный Вивьеновой улицей[51], улицами Кольбера[52], Ришелье[53] и Пти-Шан[54]. Входным билетом Эйнар обзавелся благодаря Хансу, который письмом попросил об этом администрацию библиотеки. В центре читального зала, рассчитанного на несколько сотен мест, находилась стойка, где Эйнар заполнил регистрационную карточку и указал цель посещения: «поиск пропавшей девушки». Там же на отдельных листочках он выписал названия нужных ему книг. Щеки у молоденькой библиотекарши за стойкой были нежные, как персик; челку удерживала розовая, с желтоватым отливом заколка. Девушку звали Аннемари, и разговаривала она до того тихо, что Эйнару приходилось наклоняться к ней и ощущать ее теплое арахисовое дыхание. Когда он вручил ей листочки с названиями полудюжины научных трудов, посвященных сексуальным расстройствам, она вспыхнула, но прилежно взялась за дело.
Эйнар уселся за один из длинных читательских столов. Студент, сидевший через несколько стульев от него, оторвал взгляд от тетради, затем вернулся к работе. В помещении было зябко, в свете ламп медленно кружились пылинки. Стол был исцарапан. Отовсюду слышался шелест переворачиваемых страниц. Эйнар испугался, что выглядит подозрительно: возраст, мятые брюки, кисловатый запах пота. Может, стоит найти уборную, умыться и посмотреться в зеркало?
Аннемари сгрузила перед ним заказанные книги.
– Сегодня мы закрываемся в четыре, – только и сказала она.
Эйнар провел пальцами по корешкам. Три книги были на немецком, две на французском, еще одна вышла в Америке. Он открыл ту, что была опубликована совсем недавно: книга Иоганна Гофмана, изданная в Вене, называлась «Сексуальная изменчивость». Профессор Гофман ставил опыты на морских свинках и крысах. В одном эксперименте он отрастил у бывшего самца крысы молочные железы, которыми тот впоследствии выкормил детенышей другой крысы. «Добиться беременности, однако, пока затруднительно», – отмечал профессор.
Эйнар поднял глаза. Студент спал, уронив голову на тетрадь. Аннемари укладывала книги на тележку. Эйнар представил себя бывшим самцом крысы, которая перебирает лапками внутри колеса, заставляя его вращаться. Остановиться крыса уже не могла. Слишком поздно, эксперимент продолжается. Как там говорила Грета? Нет ничего хуже, чем сдаться! При этом она всплескивала руками, звеня серебряными браслетами. Грета часто повторяла эти слова, а еще вздыхала: «Да будет тебе, Эйнар. И когда ты уже усвоишь урок?»
Он вспомнил обещание, которое месяц назад дал себе в парке: что-то нужно менять. Май сменился июнем так же быстро, как месяцы складывались в года. Минуло больше четырех лет с тех пор, как на лакированном сундуке появилась на свет Лили.
Ровно в четыре часа Аннемари позвонила в латунный колокольчик.
– Пожалуйста, оставьте все материалы на столе, – попросила она.
Чтобы разбудить студента, ей пришлось потрясти того за плечо. Взглянув на Эйнара, она сжала губы так, что они побелели, и молча кивнула на прощание.
– Спасибо, – поблагодарил он. – Вы не представляете, насколько мне помогли.
Она вновь зарделась, а после с едва заметной улыбкой произнесла:
– Отложить для вас эти книги? Завтра вы снова будете с ними работать? – Ее ладошка, мягкая и миниатюрная, размером не больше новорожденной морской звезды, легко коснулась руки Эйнара. – Кажется, я знаю, что еще вам нужно. Принесу эти книги утром. Надеюсь, они вам пригодятся.
Глава шестнадцатая
К вящему огорчению Греты, Карлайл волочил больную ногу по гравийным дорожкам сада Тюильри[55] с большим трудом. Каждый вечер он по колено опускал ее в раствор английской соли, смешанной с белым столовым вином, – рецепт бальзама изобрел его сосед по комнате в Стэнфорде, впоследствии выучившийся на хирурга и работавший в Ла-Хойе[56]. Сам же Карлайл стал архитектором и проектировал бунгало в апельсиновых рощах Пасадены, которые постепенно превращались в жилые кварталы с мощеными улицами. Это были небольшие домики, предназначенные для преподавателей Политехнической школы и женской школы Вестриджа, для полицейских и переселенцев из Индианы и Иллинойса, владельцев пекарен и типографий на Колорадо-стрит. Карлайл присылал сестре свои эскизы, и порой она, подперев подбородок кулаком, мечтала о таком бунгало с крытой спальной верандой и окнами, затененными пышной листвой камелий сорта «китайская кровь». Не то чтобы она представляла свою жизнь в одном из этих
