и теперь настолько же воодушевились, насколько ранее пребывали в отчаянии» (227). Моряки выбрались на берег, отыскали мачту, отремонтировали и установили на место, после чего продолжили путь к Нью-Провиденсу, где среди весьма гостеприимных и дружелюбных людей и завершилось их суровое трехнедельное испытание.
Если бы душа Эквиано не рвалась в Англию, он был бы рад остаться в Нью-Провиденсе. «Место мне очень понравилось, и здесь были и другие свободные черные, жившие вполне счастливо, и мы замечательно проводили с ними время под мелодичные звуки струн [то есть струнных инструментов] под лаймовыми и лимонными деревьями». Он отказался от возможности попасть в Джорджию на купеческом судне в обмен на работу во время рейса, поскольку сперва им пришлось бы зайти на Ямайку, о чем хозяин судна сообщил лишь после того, как он уже поработал на погрузке. Наконец, проведя уже на острове больше двух недель, Эквиано согласился отправиться с капитаном Филлипсом в Джорджию на шхуне, которую тот нанял для перевозки не распроданных на Багамах рабов. Увы, Эквиано покинул Нью-Провиденс лишь для того, чтобы на следующий день вернуться в порт из-за бурной погоды[184]. Эквиано оказался одним из немногих членов команды, сохранивших хладнокровие и доверие к высшей силе: «В городе стали поговаривать, что кто-то на Монтсеррате наложил на нас проклятие, а иные уверяли, что среди наших бедных беспомощных рабов есть ведьмы и колдуны и что нам нипочем не добраться живыми до Джорджии. Но такие вещи меня не пугали, и я сказал: “Давайте снова встретимся лицом к лицу с ветром и морем и не станем роптать на судьбу, но вверимся Господу, и да поможет он нам”» (229). Спустя семь дней они уже были в Саванне.
Возвращение в Джорджию вновь погрузило Эквиано в грубую реальность рабства, ограничивавшего и его свободу. Первый свой вечер в Саванне он провел с приятелем-рабом Мосой, и беседа их затянулась позже девяти часов вечера. Свет в доме привлек внимание стражников, решивших проверить, что там происходит. Моса пригласил их в дом и угостил пуншем, а у Эквиано они попросили несколько лаймов, в которых он не отказал. Попользовавшись гостеприимством Мосы, они неожиданно объявили Эквиано, что ему надлежит проследовать с ними в караульню, поскольку «негр, у которого горит свет после девяти часов вечера, должен быть доставлен под караул и либо заплатить штраф, либо подвергнуться порке. Кое-кто из них знал, что я свободный человек, но именно потому, что хозяин дома не был свободным и имел господина, способного его защитить, они не позволили себе с ним того, что позволили со мной» (229). Не обращая внимания на объяснения Эквиано, что он свободный человек, только что прибыл с Багамских островов и хорошо известен в Саванне, стражники заставили его пойти с ними. Он подозревал, что подвергнется тому же виду грабежа, как в Санта-Крусе, но у стражников на уме было кое-что похуже. На следующее утро они «высекли негра и негритянку, сидевших там же, и сказали, что теперь высекут и меня». Эквиано выразил сомнение в их праве так с ним поступать, что «только пуще их разозлило, и они стали ругаться, что отделают меня, как мистер Перкинс». К счастью, один из них все же пересмотрел отношение к законности подобного насилия и позволил Эквиано вновь прибегнуть к помощи доктора Брейди, который его и вызволил.
Иногда Эквиано сопротивлялся насилию и более агрессивно. Однажды на окраине Саванны к нему «пристали двое белых, намереваясь провернуть обычную штуку с похищением». Когда один из ни заявил, будто Эквиано его беглый раб, и готов был уже применить силу, Эквиано «сказал, чтобы они угомонились и держались подальше, потому что мне отлично известно, как подобные трюки устраиваются со свободными черными, и чтобы они даже не думали устраивать этакое со мной». Один из них ответил было на угрозу Эквиано в том же духе, что и капитан Дорэн, когда он пытался апеллировать к закону четыре года назад, но на этот раз Эквиано, уже свободный, оказался готов не только говорить в защиту своих прав, но и действовать: «На это они помолчали, и первый сказал: “Ничего не выйдет”, а второй заметил ему, что я слишком хорошо говорю по-английски. “Полагаю, так оно и есть”, – сказал я, прибавив, что за меня может постоять моя палка, как раз подходящая к случаю. К счастью, пускать ее в дело не пришлось, и, после непродолжительной беседы подобного рода, разбойники оставили меня в покое» (230).
Чтобы вернуться на Монтсеррат и проститься с Робертом Кингом перед возвращением в «старую Англию», Эквиано в конце весны 1767 года нанялся матросом на гренадский шлюп Speedwell, следовавший под командованием Джона Бантона с грузом риса из Саванны на Мартинику. Капитан Бантон, куда более искусный, чем Филлипс, достиг французской колонии в мае, после приятного и ничем не примечательного плавания. Оттуда судно следовало на Гренадины, однако обстоятельства вынудили Эквиано остаться на борту, хотя он уже начинал беспокоиться, что не поспеет на Монтсеррат ко времени назначенного на 26 июля отхода трансатлантического флота: он допустил оплошность, ссудив капитану Бантону некоторую сумму денег, в которой теперь нуждался для оплаты проезда. Поскольку, будучи черным, Эквиано не мог потребовать от Бантона уплаты долга через суд, ему оставалось надеяться лишь на порядочность капитана и что он сдержит слово, вернув долг и выплатив жалованье. К тому времени, как Бантон наконец расплатился, он уже потерял возможность бесплатного проезда на Монтсеррат[185], и у него едва оставалось время, чтобы сесть на судно до острова Святого Евстафия, откуда он смог бы добраться до Сент-Кристофера, находящегося уже совсем недалеко от Монтсеррата.
Находясь уже почти в пределах видимости Монтсеррата[186], Эквиано испытал последнее унижение, которого не могли избежать свободные черные в Вест-Индии. Он нашел судно, следовавшее на Монтсеррат, но капитан отказывался его брать, пока он официально не объявится, то есть не разместит публичное извещение о том, что намерен покинуть остров – на случай, если кто-либо пожелает заявить на него права как на беглого раба. В страхе, что возвращение в Англию придется отложить до следующего года, Эквиано отчаянно искал, кто из местных мог бы отрекомендовать его, потому что если бы он «подчинился унизительной обязанности назваться рабом, как надлежит любому свободному черному, покидающему остров, – обязанности, которую почитаю вопиющим оскорблением самого понятия свободы» (234), то это судно он бы наверняка упустил. По счастью, ему встретились знакомые с Монтсеррата, которые и поручились за него перед капитаном.
Монтсерратские друзья Эквиано и особенно Роберт Кинг были весьма
