— Но скорее, умираю от жажды, проклятый окорок жжет желудок!
— Поехали!
Тотор нажал на рычаг, и автомобиль снова помчался, как вихрь.
Бешеная гонка длилась уже часа полтора. Надвинув шляпу, чтобы закрыться от солнца, и внимательно смотря вперед, Тотор думал только о дороге. С лицом красным, как помидор, Меринос роптал, облизывая языком растрескавшиеся губы. Бо, не спускавший глаз с постоянно голубого горизонта, вдруг вскрикнул:
— Деревья!
Меринос радостно откликнулся, прохрипев осипшим голосом:
— Вода, вода!.. Быстрей, Тотор, еще быстрее, прошу тебя!
— Да… водичка не помешает, я тоже умираю от жажды.
Прошло еще пять минут. Деревья, которые Бо углядел в дрожавшем перегретом воздухе, уже подросли над горизонтом, их контуры стали четче. Над землей торчали какие-то клочки порыжевшей травы — робкое начало прерий. А вот и плодородная земля. Большие эвкалипты, казалось, бежали навстречу автомобилю. Вот мелькнули остатки постройки, и в воздухе повеяло характерным запахом гари, который вскоре пересилило зловоние гниющей плоти.
— Что это значит? — спросил встревоженный Тотор.
— Не все ли нам равно! — ответил Меринос. — Деревья, трава — значит, вода близко. Ой, как хочется пить… пить…
Последние двести метров, последний рывок машины. Наконец парижанин выключил сцепление, нажал на тормоз, и машина остановилась.
Молодые люди и их черный друг быстро соскочили на землю и с изумлением переглянулись. Путь им преграждали три лошадиных трупа, над которыми вились рои мух. Ни седел, ни поводьев. Благородные животные, вероятно, пали на месте, внезапно. Кругом отпечатались следы сапог со шпорами.
Справа чернели остовы строений, погибших при пожаре. Обуглившиеся балки, скрученная огнем толевая крыша, покореженный металл — печальные руины того, что было процветающей фермой.
— Воды, воды, — задыхаясь, стонали Меринос и Тотор, неспособные думать ни о чем другом. Спотыкаясь в хаосе разрушений, они искали скважину, источник живой воды, дающие жизнь оазису.
Отвратительный запах тления еще более усилился. Они шли среди низких кустов с черными ветками, увенчанными красивыми пучками серебристых листьев, и вдруг вскрикнули: насколько хватало глаз, земля была усеяна трупами овец, которые гнили под лучами жгучего солнца… Молодые люди бросились прочь от ужасной бойни и через сотню шагов заметили листья водяных растений. Они кинулись туда с криком:
— Там… там источник!
Но тотчас же из иссушенных жаждой глоток раздался другой крик — ярости и отчаяния.
Перед ними предстал источник: высеченная киркой водопойная яма длиной в двадцать пять — тридцать метров, с росшими по краям гигантскими тростниками, казуаринами с ниспадающими ветвями, большими лилиями с венчиками цвета слоновой кости… Но вода, за каждую каплю которой они отдали бы десять капель своей крови, эта вода, которая для них — сама жизнь, омывала множество овечьих трупов!..
Искромсанные ножами несчастные животные разглагались прямо в источнике, чистые воды которого стали смертельным ядом. А чтобы все знали причину бедствия, на коре одной из казуарин были вырезаны ненавистные молодым людям, преследовавшие их, как кошмар, буквы «Б. Р.» и звезда с пятью лучами.
ГЛАВА 2
Муки жажды. — Пасленовые. — Бедный Меринос! — Экстравагантное, но действенное лекарство. — Отъезд с задержкой, — В бреду. — Спящий часовой. — Нападение. — В полной темноте. — Подвиги человека, видящего в темноте.
Незачем мешкать. Уничтоженная ферма ничего уже не могла дать беглецам. Радующий взор зеленый уголок, где честные люди любили, страдали, надеялись, эта частица земли обетованной превратилась в страшный могильник.
— Нет ничего, — разочарованно сказал Тотор, — ровно ничего… Ни атома съедобного мяса, ни капли питьевой воды! Да, иногда жизнь становится тяжкой.
Это означает скорый голод. Но главное — ужасные муки жажды, которые терзают все сильней и сильней.
— Едем, скорей едем! — вскрикнул Меринос. Его затошнило.
— Хорошо, — ответил Тотор, — лучше нам убраться отсюда поскорей!
— О, эти бандиты! Какая подлость, какая тщательность и изощренность опустошения!
— И в такой короткий срок!.. Но если судить по масштабу ущерба, их, должно быть, было много…
— Нет, не думаю… всего несколько человек, но одно их прозвище внушает страх даже самым храбрым… всем известна беспощадность их банды. Они просто пригрозили смертью фермерам, заставили их самих уничтожить свои стада и бежать… Так, Бо?
— Да, так, — ответил чернокожий.
— Подумать только, — заметил Меринос, — они опередили нас всего на сорок часов!
— Это очень много для людей их закваски. Тем более что они нашли здесь свежих лошадей и смогли помчаться во весь опор дальше, чтобы творить то же самое. Да, их жуткого хозяина хорошо слушаются!
— Что же делать, о Боже, что делать?
— А вот что! Они разъехались из своего укрытия в разные стороны… Надо бы их обогнать, пройти между двух групп, поднять тревогу среди скваттеров и попытаться организовать оборону.
— Но даже автомобиль не способен пробегать по восемьдесят лье в час, да и мы нуждаемся во многом. А кроме того, сейчас я вообще не могу строить планы: жажда с ума сводит… так и помереть можно. Давай поищем воды!
— Да, нужно искать! Должны же быть другие источники в округе!
Три друга сели в автомобиль, медленно тронулись, вернулись назад, где вдруг, без перехода, кончились бесплодные пески, и снова поехали наудачу по неведомым местам.
Они продвигались теперь по ковру густой, короткой, как бы истоптанной травы. Объезжали зигзагами кусты и радовались, что хотя бы сейчас до них не доходил тошнотворный запах разложения.
Кустарники становились все гуще, а трава — зеленее. Но теперь машина застревала на каждом шагу, а жара стала невыносимой. Ни тени, ни ветерка. Как в печи.
Тотор и Меринос задыхались. Их лица побагровели, губы запеклись. Наконец американец сказал:
— Слушай, так дело не пойдет. Давай остановимся, разойдемся в разные стороны и обшарим все кусты. Будет удивительно, если мы ничего не найдем.
— Ты прав, — ответил Тотор и остановил машину, — только не нужно отходить далеко.
— Главное, осторожность, — посоветовал Бо, — не пейте без меня.
— Хорошо, договорились! — сказал Меринос, припрыгивая от нетерпения, и помчался вперед.
Прошло пять минут… Вдруг раздался нечеловеческий вопль, в котором звучали и мука, и жадность, и восторг. Это кричал Меринос:
