— Они хотят отведать нашей филейной части, но нет, дудки! Мы не отдадим ее без боя, и да здравствует Меринос!
Американец держался героем. Тотору не верилось, что перед ним тот самый человек, который так недавно, отравленный, задыхался, стонал, бредил. Сейчас он спокойно и метко вел огонь: вот уже третий, четвертый выстрелы…
Два каннибала упали, а Меринос воскликнул:
— Не двигайся, Тотор! Бо, дай мне твой карабин!
Бах! Бах! Еще два выстрела… два языка пламени… два предсмертных крика!
Несмотря на темноту, американец стрелял так же метко, как днем, подтверждая свою репутацию снайпера.
Он взял винчестер Бо, отбросил свой австралийцу и прибавил:
— Поскорей заряди!
Поневоле превратившемуся в зрителя, да к тому же ничего не видящего, Тотору оставалось только восхищаться.
— Поразительно, Меринос! Ты видишь, счастливец! Верно, у тебя в голове электрические лампочки! А я слеп, как крот.
Грохот выстрелов, которые следовали один за другим, заглушил его слова. Винчестер выпустил семь быстрых пуль подряд. И неясная линия нападающих, бывших в каких-нибудь тридцати шагах, разорвалась. Послышались крики бешенства, жалобы, стоны…
Потом — тишина. Все кончилось? Или жди нового нападения?
Тотор передал другу свой заряженный карабин, прибавив:
— Получили эти людоеды! Будут знать, как охотиться на дичь из Нью-Йорка и Парижа!
Насколько парижанин был нервно-болтлив, настолько же Меринос был спокоен и скуп на слова. Поглощенный обороной, зная, что от него одного зависит общее спасение, он, держа оружие на изготовку, смотрел во все стороны всепроникающим взглядом человека, обладающего сумеречным зрением.
Небольшая группа черных начала обход, чтобы напасть на троих друзей сзади. Американец, от которого ничто не ускользало, засмеялся и сказал:
— Тотор, я бы много дал, чтобы ты мог видеть эту картину!
— А в чем дело?
— Около полудюжины дикарей ползут на четвереньках. Вот один встал и хочет метнуть в меня копье.
С молниеносной быстротой Меринос выстрелил, сказав:
— Опоздал, my boy!
Нападающий рухнул, а остальные замерли, ничего не понимая, и эта остановка была для них роковой. С невероятным спокойствием, с пугающей меткостью, американец выстрелил снова, и еще один людоед упал.
После этого испуганные туземцы, чувствуя, что смерть подстерегает их на каждом шагу, побросали копья и бросились бежать во весь дух.
Раздался тот же звук: «Коу-у-у-и-и», но на этот раз был не вибрирующий, кровожадный клич, а негромкий сигнал к отступлению, вернее, к бегству.
— Они свое получили! Больше не вернутся! — сказал Бо, который хорошо знал дикарей и не мог ошибиться.
— Значит, победа, победа! — крикнул Тотор. — Ах, Меринос, мы тебе должны поставить свечку! Хочешь газовую? Или электрический фонарь? Так хорошо будет смотреться в этом пейзаже!
И нападение и защита длились не более пяти минут. Тотор хотел бы расспросить друга, узнать, как это он оказался на ногах, с ясной головой, и оказался способен выдержать такое трудное испытание.
Он взял Мериноса за руку и, почувствовав, что она покрыта потом, сказал:
— Из тебя течет, как из водозаборной колонки! Никогда бы я не смог…
— Тсс, молчи! — решительно прервал его американец. — Слушай!
Прошло секунд двадцать.
— Я не ошибся, — продолжил Меринос.
— Что ты услышал?
— Топот галопирующих лошадей, крики людей, бряцание металла. Так я и думал, — сказал он.
— Ты феномен… Видишь, когда другим требуются собаки-поводыри, слышишь, когда простые смертные не улавливают ни звука. Скорей это тебя нужно звать Королем Ночи…
— Теперь я вижу, — вскрикнул Меринос, — их целая команда, человек двадцать. Мчатся во весь опор на выстрелы. Они метрах в пятистах… Через две минуты будут здесь.
— Гром и молния! Что же делать? Меринос, старина, теперь тебе придется соображать за всех… Я глуп как пробка, когда ничего не вижу!
— Не будем терять времени… Нужно собрать оружие, патроны, не забыть мое прекрасное одеяло и быстро — в автомобиль!
Сказано — сделано. Друзья бросились к машине, стоявшей в нескольких шагах, Меринос вскочил на переднее сиденье, на место, которое обычно занимал его друг. Открывая бензиновый кран, он крикнул Тотору, оставшемуся на земле, перед машиной:
— Заводи мотор!
Парижанин несколько раз крутанул ручку и вскочил на соседнее сиденье, рядом с Мериносом. Бо уже уселся сзади с ворохом карабинов между колен.
Американец поставил ногу на педаль сцепления, отпустил тормоз, взялся за руль и включил зажигание.
Машина, пыхтевшая и дрожавшая на месте, двинулась вперед с привычным уже судорожным кашлем: «Тюх-тюх».
Отряд приближался. Слышались яростные крики. Потом раздалась короткая команда:
— Огонь! Огонь по этим мошенникам!
Беглецы узнали высокомерный и резкий голос предводителя бушрейнджеров.
Мчавшимся во весь опор всадникам пришлось придержать коней, чтобы исполнить приказание; снять карабины, зарядить их, хоть как-то прицелиться, — на это тоже требовалось время… К тому же они не поняли смелого маневра автомашины, темная масса которой была почти незаметна на песке.
При свете звезд бандиты едва различали неясное поблескивание металла, которое вскоре пропало.
Четко различая все препятствия, Меринос уверенно вел автомобиль, как днем, и постарался увеличить скорость.
Бушрейнджеры могли вести огонь только наугад. Послышалась беспорядочная стрельба. Трое беглецов слышали, как свистели и визжали пули. Тотор, вспоминая недавнюю аварию, прошептал:
— Только бы они не испортили еще раз нашу маслобойку.
Но все шло хорошо. Робинзоны отделались испугом. Через несколько секунд автомобиль, ставший совсем невидимым, был уже далеко от разбойников. Можно было не опасаться ни пеших, ни конных.
Трое друзей неслись по равнине, поросшей редкими чахлыми кустами. Меринос, отличный шофер, ловко маневрировал между ними с таким умением и спокойствием, какого Тотор от него никак не ожидал.
Время шло, расстояние между беглецами и преследователями постепенно увеличивалось. К счастью, местность благоприятствовала этой фантастической гонке по дикой стране в полной темноте, без фонарей.
Сначала, думая только о бегстве, молодые люди молчали. Так длилось около часа. Но час — слишком много для Тотора, у которого, как известно, ежесекундно чесался язык.
Он смотрел, как мимо, почти задевая машину, проносились бесплотными тенями кусты, и один естественный вопрос сорвался с его губ:
