этот род. В моих размышлениях относительно Веленских не находилось и толики жалости, для меня они были виновны, хотя бы и в том, что дважды Сабина платила деньги за создание мормилая.
Агата явилась много позднее обычного, когда мне уже начало мерещиться, что её никогда не существовало. Тьма растекалась по потолку, лоснясь и мерцая, маня и затягивая. Я глядел в омут, вращающейся над головой воротки и размышлял над тем, что будет если я подчинюсь. За стенами чудились голоса, они шептали и уговаривали принять себя и великую участь. Какую? Тени не говорили об этом, но я сам знал, что там, где обугленные души находят последний приют, ждёт Он. И будет ждать всегда, сколько бы лет не прошло.
«Однажды я явлюсь на зов, и мы станем едины».
Эта мысль не давала мне покоя, она требовательно вкручивалась в память, замещая любой образ, который в ней возникал. Но, наконец, скрипнула дверь, и мрак рассеялся. Я услышал осторожную поступь босых ног. Скрипнула кровать. Тело обожгло жаром, что исходил от её горячего и страстного тела. В лицо пахнул терпкий аромат вина, и в ту же секунду её губы коснулись моих. Пальцы Агаты скользили по моему телу. Она щипала меня, впивалась ногтями и покусывала, распаляясь с каждым движением. Вскоре я ощутил жар внутри неё. Агата раскачивалась вперёд и назад, касаясь грудью моего лица. Она чуть слышно смеялась, дразня меня, то отстраняясь, то прижимаясь с жадностью и страстью. Я вдруг ощутил, что нахожусь на грани, что возможно, впервые за долгие месяцы почувствую то, чего был лишён, казалось навсегда. Как вдруг Агата развернулась, ложась спиной мне на грудь. Её бёдра обхватывали мои, а ягодицы продолжали ритмично ласкать. У меня закружилась голова. Я сжал её грудь и выгнулся дугой, а Агата билась об меня, находясь на грани истерики, тяжело дыша и постанывая. Живительное тепло пронзило моё тело от паха, поднимаясь всё выше и выше, до самой макушки. Со стоном я рухнул на подушки. Кажется, я улыбался.
«Это просто невероятно. Кто ты, Агата? Неужели всё это взаправду? Меня оживляет прачка? Каждую ночь, ты заставляешь меня пробуждаться. Кто ты такая?».
— Это не жизнь, Алёша. Но и не смерть. Мы где-то посередине. Взаправду ли? Разве ты не чувствуешь?
— Чувствую, — согласился я. — Я не понял, что говорю вслух.
— Ты и не говорил. Это и так понятно. Я вижу в твоих глазах намного больше, чем ты говоришь. А ещё счастье, которые ты сегодня испытал. Тебе было хорошо?
Агата всё ещё лежала на спине, а я продолжал сжимать её грудь. Она говорила, глядя на меня в пол-оборота, лукаво и заговорщически стреляя глазами. Я снова улыбнулся.
«Нет такого слова, чтобы описать, насколько это было хорошо. Язык не поворачивается оскорбить то наслаждение терминами».
Она поцеловала меня, и перевернувшись, устроилась рядом, как всегда оплетая ногами и руками.
— Я давно не жалею себя, — сообщила Агата, словно продолжая внутренний монолог. — Не завидую никому. Сегодня, когда мы хоронили Сабину, я провожала её жизнь и думала. Они не были бедны, хоть и не купались в роскоши. У них было всё для счастья. Но что стало с этой семьёй? Сгинули все, друг друга в могилу и созвав. Я сегодня вспомнила одну сказку, её рассказывала мне моя мать. Очень давно. Теперь кажется, что в другой жизни, будто сотни лет назад. Это была печальная история об одном рыцаре, который настолько верно служил своему народу и родной земле, что, погибнув на поле боя, вернулся из мёртвых. Иноземные захватчики топтали сёла и веси, а рыцарь шёл по следу, каждую ночь забирая их жизни и выпивая их кровь. Но когда он почти победил, пришёл священник, который укорил рыцаря. Ты жил сообразно вере и умер ради неё. Но что стало с твоей душой после? — спросил священник. — Ты опозорил собственное посмертие, решив, что выше смерти и воли великой Эвт. И ты предал своё прошлое, заявив, что не хочешь умереть, как задумал про тебя великий Лот. И тогда разверзлась земная твердь, и открылся тёмный портал, куда ушёл рыцарь. Из истории было стёрто даже имя его, лишь тень его памяти витала над миром, вселяя ужас и страх в падших, довлея над ними. Душа рыцаря померкла во власти тьмы, что поглотила его, лишь тусклые тени разлетелись на все стороны света. И видели эти тени лишь самые чёрные души и злые умы. Они и стали первыми некромантами, что насилуют плоть, и сжигают чужие судьбы.
— Хорошенькие сказки на ночь рассказывала твоя мать, — буркнул я.
— Я смотрела, как ты закапываешь тело Сабины и думала. Узнай, моя бедная мать, какая судьба ждала её дочь, кому я дарю своё тепло по ночам… Она бы спятила от горя и сострадания ко мне. Ты отдаёшься про́клятому! — сказала бы она. А я глядела сегодня как ты хоронишь последнюю Веленскую и думала: это он-то проклятый? А может всё наоборот?
Глава 18
Ничего не боится лишь тот, кто не знает лишнего про других, а главное про себя.
Монастырь Святой Эвт Перерождённой стоял на отшибе. Полоса леса осталась далеко позади, а мы ехали через бескрайнее чёрное поле. То и дело попадались послушницы, урожай уже собрали и теперь землю готовили для засевания озимыми. Завидев дилижанс, они поднимали головы, а затем кланялись и продолжали работу.
«Наверное, тут редко кто-то проезжает, — подумал я. — Целый день так прыгать, никакую работу не закончишь».
Ландскнехты тоже с интересом поглядывали наружу, через запылённое дверное окно. Сепп остался охранять особняк, а двое других поехали со мной. Мало-помалу я начал привыкать к их компании. Гемранские наёмники оказались разговорчивы в меру, что без сомнений выгодно сказывалось на нашем соседстве. Я не перегружал их обязанностями, редко покидая особняк, а они при мне вели себя сдержанно, не приставали к горожанам, не задирали стражу и никогда не напивались на службе. Учитывая, какая слава ходила за ландскнехтами, это поведение без лукавства можно было бы назвать образцовым.
С самого утра светило солнце, отчего ранняя осень очень походила на позднюю весну. Особенно ярко это наблюдалось теперь, когда до ближайших деревьев было очень далеко. По мере того, как дилижанс приближался к обители служения Эвт, стены монастыря
