– Это что ещё такое?
– Тест на инстинкты, герр Сартмес, – картограф выглядел озадаченно. – Я попросил Маэли выпустить ее питомца. Как меня и предупреждали – развитие гормональных систем может обострить животные начала.
Какую злую шутку сыграл эксперимент. В условиях лаборатории все замечательно. А как будет снаружи? Среди других людей, животных и неведомо каких существ? Не сойдет ли он с ума, не превратится ли в еще одного зверя?
Рисковать, так рисковать – «Я и так должен был умереть много лет назад» – подумал Сартмес, выводя из ангара скутер.
Шлюз открылся и профессор стремительно исчез, превратившись в точку на горизонте.
Йеспер Макнолан встревоженно наблюдал за полетом из своего кабинета. Часть головы покалывало, начиналась мигрень. «Нервные болезни не исцеляет даже современная медицина» – мужчина затянулся кальяном и хлебнул кленовой настойки, чтобы хоть как-то облегчить накатывающую боль.
В воздухе запахло корицей, сизое облачко от кальяна развеялось и в настенном кристалле появилось расплывчатое изображение человека – лицо скрывала пелена:
– Вы умница, дорогой мой ученый, – в голосе звучала легкая ирония, – птенчик наконец-то покинул гнёздышко.
– Зачем он Вам, учитель? Герр практически растворился в интеллектуальной системе Академии. Если бы не появление Ирэна Диптрена, он бы и не возобновил разработку тела.
– Разве я хочу уничтожить Сартмеса? Нет. Я хочу вернуть старого друга, видеть его здоровым и полным сил.
– Тогда зачем нужен этот животный ген? Мы могли поставить блокатор.
Голос засмеялся:
– Мне ведь нужен друг, а не могущественный противник.
– Когда мы встретимся? Я желаю увидеться воочию.
– Мы встретимся в надлежащее время. Пока что же я хочу поблагодарить Вас за работу. Важно было вооружить герра модулятором-турмалином. Надеюсь, он быстро отыщет остальные семь эпифактов. Время близится.
– Время близко, учитель.
Кристалл погас – вместе с ним угасла и боль.
Глава 20. Лавьен
– Господин, прошу. Они захватили земли, угнали стада. Мне и детям нечего есть в эту зиму, а имеющихся средств не хватит даже на еду и жилье.
– Ты приходишь ко мне, хотя даже не мой подданный. Ты просишь меня о милости, хотя отказал моим купцам в укрытии и отправил их ночевать в шатрах – а была песчаная буря.
Царевич Лавьен выжидал. Его забавляло бессилие некогда заносчивого барона Марселя. Краснощекий, с плотными аккуратными бакенбардами, в потертом камзоле, худощавый мужчина средних лет поник видом – голова опущена, спина сгорблена, руки теребят штанину. Юноша поймал взгляд ходатая:
– Твоя земля подарена феккойским князем. Отчего же он не защитил тебя, не отправил сотню против горстки каких-то босоногих?
– Острый язык сделал меня другом князя. Пьесы и фарсы, балеты и комедии – я писал их лучше, чем придворные композиторы. За свои труды я получил землю. Но молодая жена его оказалась ревностной последовательницей культа Зену.
– И ты впал в немилость? – от старого культа остались жалкие лоскутья легенд и ритуалов, но что осталось точно – категорический запрет на представления и увеселения.
– Также вскрылось, что моё дитя, мальчик, которого я скрывал от всех, изуродован табисом. Князь отвернулся от моего дома, посчитав весь род проклятым. Дарованные же земли отобрать не вправе. Хоть в этом культ Зену нас сохранил.
Средний размышлял. «Этот человек ядовит. Он может внести разлад своими баснями. Однако же, яд в руках лекаря – сильное целебное снадобье».
– Ты упомянул о детях, Марсель. Расскажи.
В глазах несчастного появился блеск. Барон смог заинтересовать царевича, значит – разговор продолжается, есть шансы разжалобить, умолить о защите, восхвалить благость и мудрость – молодые правители должны любить лесть. Марсель заискивающе поклонился:
– Старший, Наверняк, двадцати лет от роду, хоть и изуродован болезнью, хром и лыс – обучен грамоте, скор на язык и весьма сносно поет. Гернику шестнадцать – остроумен, молчалив и скромен. Есть ещё дочка – любимица Аими, тринадцати лет. Поет и танцует, рисует и шьет, послушна и тиха – гордость любого отца.
– Я помогу тебе, Марсель. Слово царевича. У меня есть к тебе предложение. Внимай, два раза повторять не стану.
Мужчина посмотрел на Лавьена. Царевич сидел на отполированном до блеска троне, облаченный в горностаеву мантию, рука поигрывала жезлом – набалдашник из железного дерева в виде головы слона с бриллиантами вместо глаз.
– Освобождать владения и возвращать их тебе – глупо. Место далекое, а разбойники могут вернуться. Я предлагаю обмен – равноценное место рядом со мной и твоя доплата.
– Но, господин – феккойца затрясло, он заломил руки – у меня не хватит денег даже на еду…
«Еще чуть-чуть и у него начнется истерика. Или сердечный приступ», – юноша выглядел абсолютно равнодушен, хотя внутри ликовал. – «Впрочем, не буду томить, мне не нужны мертвые подданные».
– У меня достаточно денег, чужеземец, – голос Лавьена звучал резко. – Я был учеником у величайшего казначея – Цулланура-Манохайца – земля ему пухом! Я хочу взять твоих сыновей на обучение. Если будут способными, Герник будет моим писарем, а Наверняк… царским шутом, юродивым.
Губы Марселя задрожали, из очей хлынули бурные потоки. Барон рыдал от счастья.
– Также, – царевич смягчил тон, – по прошествии я могу попросить тебя об услуге. Когда мне она понадобится – не откажи.
«Боги милостивы ко мне! Они вспомнили все страдания и одарили сполна!», – феккоец поверил в счастливую звезду. – «Царевич берет сыновей ко двору. Наверное, он попросит обручить дочь с сыном какого-нибудь знатного князя, или… Боги, неужели со своим будущим первенцем?»
– Да, господин! Вы так щедры! Я… я преклоняюсь перед Вашей благостью!
Лавьен улыбнулся:
– Я принимаю это, как согласие.
Лесная опушка выводила на просторные зеленеющие луга. Мосвен натянула поводья, потрепала белоснежную кобылку. Дочь пустынь, смуглая и черновласая, стройная, но крепкая, с белоснежной ровной улыбкой и пронзительными карими глазами – она распустила косу и ветер подхватил тяжелые и длинные, до пояса, волосы, разметал в пространстве, поднял, как грозный темный ураган. Манохайка любовно посмотрела на мужа:
– Значит, твоё царство стало еще на один клочок земли шире. Не сложно ли будет управлять государством, когда ты увеличишь территорию до всех мыслимых границ?
Лавьен восседал на гнедом жеребце. Приобняв Мосвен, он наслаждался мягким теплом весны, ароматом трав, бескрайними просторами земель. Внизу, за лугами текла речка. Сельские дети, скинув одежу, с криками забегали в холодную воду, орали и смеялись, выбегали и, дрожащие, семенили к костерку. Царевич поцеловал молодую жену в шею:
– Марселева земля стратегически важна. Там пройдут новые торговые пути. Я пригласил для переговоров послов Трегонада. Хочу сделать им выгодное предложение.
Мосвен оттолкнула Лавьена и, смеясь, указала на губы. После долгого поцелуя спросила:
– А отпрыски Марселя…
– Смышленые люди всегда нужны. Особенно, когда они не связаны родственными узами со знатными родами.
– Тебе смотрю, знатное родство с небтом Манохи не помешало?
Царевич обхватил девушку, сжал грудь:
– Кто же виноват, что такая прекрасная девушка вдруг оказалась юной небтаути? Кроме того, всем известно, что манохайки – лучшие любовницы и жены. Да и сама небтаути, – Лавьен потеребил жену за нос, – разве против воли вышла за царевича Веллоэнса?
Мосвен схватила мужа за промежность. Тот ощутил приливший жар, сердце заколотилось, щеки вспыхнули.
– Только подумаешь заключать брачные политические союзы, отправлю твоего рыцаря на гильотину!
– Сударыня, мой воин принадлежит лишь одному замку и охраняет лишь его врата.
– Запомни, – девушка сделала страшный голос – гильотина всегда готова наказать согрешившего.
– Я лучше сделаю пару дворцовых обходов, – Лавьен погладил супругу по животу, рука расстегнула нижнюю пуговицу рубахи. Мосвен захохотав, отпрянула, дала кобыле шенкеля:
– Трофеи достаются лишь победителям. Догоняйте, Ваше величество.
Минар втянул ночной воздух. Смолист, едок и вкусен. Хорошо горят поленца в каминах. Хорошо освещают дома березовые лучины. Хоть и не нужно топить – стены из пропитанных бревен держат жар хорошо – а люди по привычке топят, огонь успокаивает, согревает не то, что тело – душу. Бывший воевода сидел на завалинке и поправлял косы. Хоть довольствия было предостаточно, но без дела сидеть не привык. На старости лет устроил лавку, продавал ножи, плуги, точил мечи и сабли, набивал болты и ломы. Вышел Ильдефонс, вынес сюрко капитана стражи. В темноте блеснула игла – портной подшивал двойной нитью красное парадное сукно.
Раздался вскрик. Ткач фыркнул:
– Сколько можно? Молодица воет, аки дикая волчица. У меня уже голова болит и руки дрожат! А из-за этого – стежок неровный, нельзя мне так.
