Отступление пятое.
Тамара Вениаминовна, после того как прошла курс реабилитации в закрытом пансионате, обследовалась на компьютерном томографе, УЗИ. Результаты обследований были удовлетворительными. Она могла вернуться к работе.
Она сама, может быть, не скажет, мы скажем. Она освоила французский язык. Она стала сочинять верлибры. Некоторые на французском.
И еще. Мы видим, что она совсем не упоминает о Федоре Петровиче. Он приезжал в Санкт-Петербург осенью. Тогда, когда и Михаил гостил у матери. У Тамары и Федора состоялось объяснение. Федор предлагал женщине уехать к нему и стать его женой.
– Милый, милый Федор Петрович. Вы чудесный, добрый. Вы сильный, здоровый и молодой. Вы же знаете, где мы познакомились. Что за заведение, где я лежала. Куда ж вам такая жена?
Неловко было объясняться рыбаку при сыне и дочери. Он ушел. Уходя же, сказал:
– Я на Ильмень приехал из Архангельской губернии. Мы, поморы, люди настырные. Жди с гостинцем к Новому году!
Так что, может быть, Тамара Вениаминовна не хотела ни отпускать дочь, ни сама выходить из дома, потому что все же ждала гостя.
* * *
Мы ели мороженое и пили сладкий мускат Просковейский. Чего ожидала Маша от наступившего года, я могла только догадываться. Я знала, а она и не скрывала этого, что у нее есть друг. Насколько близки их отношения, я могла догадываться.
Что-то почти эфемерное, незримое, но до боли знакомое мне вызрело в этой молодой, отличающейся самобытностью женщине.
Я же, чего лукавить, ждала Федора. Помнила его слова: «Приеду в Новый год с подарком». Нет, он сказал – с гостинцем.
Как гром среди ясного неба, простите за такое избитое выражение, прозвенел звонок.
– Ты ждешь кого-нибудь? – Маша вытянулась в струнку.
– Я не жду.
Открывать дверь мы пошли вместе. На пороге стоял Миша. И не один.
– Что, родственнички, не ждали? – И без паузы. – Знакомьтесь. Моя жена. Маша. Теперь у нас две Маши.
Входили они дискретно. Сначала Миша втолкнул два большущих чемодана. На колесиках. Мы такого не видали. Потом вошла Маша, а уже за ней протянулись в прихожую три баула.
– Как же вы все это дотащили? – невольно вырвалось у меня. Нет, чтобы расцеловать сына и обнять невестку.
– Миша – кандидат в мастера спорта по боксу. Он у меня сильный, – это «у меня» кольнуло меня. Вот, мать, сын уже не только твой.
Чего только не было в их поклаже!
Через час мы лакомились необыкновенного вкуса рыбой, ели грибы. Маша-жена, так мы стали звать жену Миши, сказала, что грибы они собирают вместе, а готовит она одна. Миша заставил, это буквально сказано, выпить с ним северную наливочку.
– Это мой рецепт. Спирт, клюквенный морс. Тут сахара жалеть не надо. Это должно настояться дней десять. Потом туда вливаешь жженый сахар. Ты смакуй. Залпом пить этот нектар нельзя, – такими словами он сопровождал вкушение наливки.
Долго мы бражничали, ели северные деликатесы и говорили, говорили. Мне импонировало, что сын с уважением и заинтересованностью слушал меня. С удивлением я увидела слезы на глазах Маши-жены, когда Маша-дочь рассказала о моей болезни.
Посерело за окнами, а мы все говорили.
Отступление шестое.
Михаил Анатольевич приехал к матери, будучи уже начальником отдела мониторинга внешней торговли газодобывающего объединения. Он побывал в Арабских Эмиратах, в Саудовской Аравии. В совершенстве владел английским языком.
Женился он на дочери заместителя генерального директора объединения. Маша приехала к отцу из Лондона на несколько дней перед поездкой на Канары. На острова она поехала с Мишей. Отец благословил их брак.
Этого мать в ту ночь не знала. Сын коротко сказал: «У нас с Машей скоро будет ребенок».
Мать тоже не была расположена к откровениям. Долгая разлука сыграла свою роль.
Что же, не нам их судить. Будем слушать и по возможности сопереживать.
* * *
Миша с женой у нас останавливаться не стали: «Мать, не обижайся. Трое в одной лодке быта – это перебор. Да и я не подарок. Мы с Машей прекрасно обоснуемся в гостинице».
Договорились, что они приедут к нам через день-два.
– Как тебе жена нашего Миши? – едва молодожены вышли за порог, спросила Маша.
Что ответить дочери? Сказать, что жена сына мне понравилась? Вела, мол, скромно и достойно. Или просто отшутиться?
– Маша, это жена твоего брата. И какая бы она ни была, ты должна относиться к ней по меньшей мере индифферентно.
– Это в твоем стиле. Ты ко всему относишься безразлично.
Я молчу. Что сказать мне, переживший смерть первого мужа, сына, развод со вторым? Что сказать мне моей дочери, ставшей женщиной, но не обредшей разума? Мне, которая по долгу своей службы видела не один десяток смертей.
– Поживем – увидим.
Маша ушла, как она сказала, проветрить мозги. Я же слышала ее фразу, сказанную в телефонную трубку: «Как всегда, на стрелке».
Стрелка – это стрелка Васильевского острова. Летом раньше там собирались фарцовщики. Теперь же с приходом дикого рынка заморского шмотья, по выражению юмориста, сделанного на Малой Арнаутской в славном городе Одесса, его полно.
Хлопнула входная дверь, и я осталась одна в большой хорошо обставленной квартире. Чего-то Анатолий Иванович не торопится с обменом.
Мои движения замедленны, взгляд томен. Все же бессонная ночь сказывается. Лечь? Не засну. Я себя знаю. Буду ворочаться с боку на бок. В голову полезут мысли разные и противные. Я их называю мысленными червями.
Убрала бардак посленовогодний. Дом ожил. Проспались соседушки. Через стену кухни доносится рэп. Минут десять такое можно послушать. Но более уже трудно. Наверху, вероятно, решили потанцевать – шарк-шарк. И музыка – танго. Странный народ обитает рядом со мной.
Зазвонил где-то телефон.
Налила рюмку Мишиной наливочки. Моя воля воспряла: «Звони б/у мужу!»
– Тамара Вениаминовна, – звонкий, почти девичий голос принял мой вызов, – Толик вышел. Вы позвоните позже. Да, – чуть ли закричала, – с Новым годом вас.
Распрощались. Не буду я больше звонить. Мне что – больше всех надо?
Надо выйти и мне.
Отступление седьмое.
Тамара Вениаминовна в тот момент была необыкновенно хороша. Как будто и не было тяжелой болезни. Как сказали бы англичане, она была in good case.
Ровный здоровый румянец на почти не тронутом морщинами лице. Нет морщин и на ее длинной шее.
Грудь высока, и живот ее рельефен. И всего-то. Ну а об остальном пусть скажет тот, кто будет иметь счастье познакомиться с этой женщиной ближе.
Тамара, покидая квартиру, не знала, что бывший ее муж в это время уже выходит из такси у магазина «24 часа». Жене сказал, что прогуляется, а сам рванул сюда. К бывшей жене и дочери.
Их пути-дорожки разошлись на пять минут и двести метров.
Анатолий Иванович долго звонил в дверь. Все надеясь, что ему откроют. Может быть, спят? Дозвонился до того, что сосед высунул голову и рявкнул:
– Чего трезвонишь?! Ушли они все. Вали отсюдова! Милицию вызову.
Мы, все видящие и слышащие, не обладаем правом вторгаться в действо.
А жаль. Как бы сложилась жизнь этих людей, встреться они в это новогоднее утро?..
* * *
Народу мало. Снегу много. В сквере пусто. Чего я выперлась? Подышала? Провентилировала легкие? Пошла домой. Глянула на часы. Боже мой! Почти час болтаюсь. Домой, домой.
Идут, слегка покачиваясь, женщины и мужчины. Крутятся вокруг них их же дети. И кажется мне, что и они пьяны. Пьяный Новый год. Двухтысячный.
В голове моей мыслей чехарда. В такт шагам моим складываются слова в такие вот строки: «Можно заставить тело не вспоминать спазмов никогда не бывших объятий. Можно заставить себя не возвращать в миги лучших из восприятий. Можно в конечном счете, впасть в чувств амнезию…»
– Отчего такой трагизм, любезная?
Вот тебе и маразм старухи – я читаю вслух!
– Не стыдно подслушивать?
– Вы так громко декламировали, что трудно не слышать. Это же прелестно. Новогодний вечер и вот: идет женщина и читает стихи. И это в наше время!
– Чем вам не угодило время? Оно объективно никакое. Плохим или хорошим его делают сами люди.
– Верное замечание. Вы не только поэт, но и философ.
– Какая тут игра ума? Просто житейское наблюдение. Для таких, как Чубайс или тот же Ходорковский, время как раз то, что надо.
Мужчина в великолепной куртке «Аляска» с капюшоном смеется. Заразительно так хохочет.
– Вы до сих пор, наверное, не можете простить Анатолию автомашины «Волга», которую он обещал за ваучер?
– Да пусть он подавится «Волгой»! Мне и на моей старушке хорошо ездится, – сама же уже забыла, когда садилась за руль.
– Алексей, – снял перчатку и протягивает руку. Что это? Невоспитанность? Или простота общения?
– Тамара, – дала-таки свою руку. Его рука горячая и сухая. Пожатие сильное. Мимолетное.
Я иду своим путем. Мне осталось идти шагов пятьдесят. Он прется за мной. Чего ему надо? На маньяка не похож. Хотя, кто его знает.
