…Вот он спускает воду и снова выходит в коридор. Сейчас откроет рот и сложит из пальцев рупор.
– Подъем! Подъем! – деловито орет папа и хлопает в ладоши. – Подъем!
Я нехотя открываю глаза и, свесив с кровати ноги, нащупываю шлепанцы.
– Не шаркай! – доносится до меня из ванной недовольный папин голос. – Опять шаркаешь?
…Я тоже спускаю воду и, прислонившись к стенке, разглядываю папу в зеркале.
– Свет! – строго напоминает мне папа. – Опять забыл?
Я протягиваю руку и, щелкнув выключателем, снова поворачиваюсь к зеркалу. Мне видна намыленная папина щека.
– Все, что успеваешь сделать сегодня, – поднимает папа подбородок, – делай сегодня. Бери пример, – папа называет фамилию ученика из нашего класса, отличника, – бери пример с Рубина.
Я говорю:
– Чего с Рубина?
Папа говорит:
– Рубин все успевает. Будь таким, как Рубин.
Я говорю:
– Чего Рубин?
Папа говорит:
– Что чего? Ты что, смеешься надо мной, болван?! Ты что чевокаешь?
Папа чертыхается – он порезался. Чем-то намазывается. Я чищу зубы.
…Уже сели завтракать, и папа наворачивает котлету. Я тоже.
Папа говорит:
– Вера, сегодня я Толю наказываю. Чтобы вечером был дома.
Я разжевал котлету и, разинув рот, высовываю то, что получилось.
– Это же черт знает, что такое! – не выдерживает папа и стукает кулаком по столу. – Я отказываюсь сидеть за одним столом с этим кретином! Ты слышишь меня, Вера? Или я, или он!
Я снова открываю рот. Папа вскакивает, хватает портфель, нахлобучивает шляпу и яростно хлопает дверью.
2
Папа завел мне табель. В табель, который завел мне папа, вошли:
1. Чистоплотность
2. Аккуратность
3. Внимательность
4. Собранность
5. Почтительность
6. Еда
7. Музыка
После ужина – проверка и опрос домработницы. А перед сном – наказание. 3
Вчера, когда папа меня порол, я его укусил.
4За столиком кафе под парусиновым зонтиком я и Соболь. У Соболя на лбу прыщи. У него половое созревание.
Набив полный рот шоколадным пломбиром, я испуганно давлюсь. А Соболь уже все проглотил и, снисходительно улыбаясь, двигает ушами. Это условленный знак.
Мы срываемся с плетеных кресел и, перемахнув через газон, летим к проходному…
5Я лежу с закрытыми глазами и мечтаю. Я люблю помечтать.
Мне представляется Таня Кокорева. Тане одиннадцать лет, но уже грудь.
Вот она выходит в переулок, а я несусь без рук на «велике». Или стою с Белахой. Белаха уже два раза сидел. Или в садике Милютина сейчас положу в кольцо «крюка». И вдруг – Таня…
С газона уже сошел снег. Весна. На заднем дворе, наверно, играют в «казеночку».
В угольном квадрате на асфальте вперемешку с алтушками «серебро». Анисим берет пятак и, зажав между пальцами, дотрагивается до стенки. Тюкает.
И еще раз тюкает. Что-то Анисиму не понравилось. Звук какой-то пустой. Все-таки накнокал. Стук теперь позвончее. Анисим разжимает пальцы, и пятак опускается в угол квадрата. И все сразу же наклоняются. Анисим становится на колени и проводит другим пятаком по черте. У Анисима не задевает. И Валерик тоже на коленях. Монета Валерика сдвигает пятак Анисима в сторону. У Анисима «чира». Анисим Валерика отшвыривает, и Валерик горлопанит. Сейчас начнется драка.
…А я здесь лежу. На кухне хлопочет домработница. Домработница одолжила мне рубль. И теперь все рвется в ванную потереть мне спину. Еще чего не хватало!
Я лежу на кровати и слушаю заоконную перепалку. У меня ангина.
6С недогрызенным яблоком в кулаке я выхожу из подъезда. На лавочках вокруг столика меня замечают, и несколько человек срываются мне навстречу.
– Сундучок, – кричат они мне на ходу, – а, Сундучок, оставь! – и стараются друг друга обогнать.
Я сую в чьи-то руки огрызок, и между ребятами начинается грызня, кому из них кусать первому.
Шадап
1
Я держу в руках травинку и, двигая вдоль стебля метелочки, собираю их на макушке все вместе. И получается «петушок». А если без короны, тогда получится «курочка». И можно было что-нибудь загадать. И если отгадаешь, тогда твое желание сбудется. Так объяснила мне вчера одна девочка, когда играли на бревнах в «испорченный телефон».
А в волейбол играют одни взрослые и почти все приехали на велосипедах. Велосипеды лежат прямо на тропинке, и если подойти, то можно покрутить колесо. Или хотя бы педаль. Оказывается, она тоже крутится. И обязательно кто-нибудь скажет: «Не трогай!»
Сетка привязана к дереву, и от подножия ствола к вытоптанной траве ответвляются корни. Один из играющих падает, и мячик, отскочив от его плеча, укатывается в кусты. Мне разрешается за ним побежать и бросить его обратно на площадку.
Сейчас раздастся свисток, и откинутая для подачи ладонь пошлет подброшенный мячик через сетку. А на другой стороне все уже растопырили пальцы…
2
Из приоткрытой двери сарая с оттопыренными ушами высовывается голова. Это голова Гарика. Гарик наш сосед по даче.
Гарик мне предлагает:
– Будешь играть в дочки-матери?
Я подхожу и смотрю.
На полосатом матрасе лежит Марина. Марина и Гарик – брат и сестра. Марина в одних трусах, и на трусах изображен Аленький цветочек. Со свисающей ноги вот-вот и свалится тапочек. Другой тапочек валяется возле ведерка.
Прямо в ботинках Гарик садится Марине на живот и начинает скакать. На его розовой спине белые островки облупившихся волдырей. Теперь будут чесаться.
– Ну, что, – замедлив свое гарцевание, поворачивается ко мне Гарик, – перебздел?
Я стою и молчу.
Подумаешь, удивил. На переменке у нас так умеет каждый. Повалит своего товарища на лопатки и давай потом прыгать. Как на лошадке.
– Какой дурак, – смеется Марина, – он что, проглотил язык? – и тоже ко мне поворачивается: – Тебя как, мальчик, зовут?
– Никак… – я опускаю голову и смотрю на ползущую по соломинке букашку. Однажды я такую уже раздавил. Еще в Москве. Та, правда, была не в крапинку, а красная. И на простынке – размазанное пятно. И мама утром даже всплеснула руками: Гриша, клопы! Но та, что ползет по соломинке, окажется потом божьей коровкой.
– Никак, – повторяет за мной Гарик, – его зовут Никак.
– Никак Никакович, – соглашается со своим братишкой Марина и, спихнув его с живота, приглашает меня составить ей компанию, – ну, что стоишь? Иди, дурачок, сюда…
И в это время неожиданно врывается мама и, резко схватив меня за руку, уводит.
3
Я лежу на раскладушке, и сквозь листву, то выскакивая, а то пропадая, просвечивает луна. Раскладушка стоит на веранде.
И вдруг я слышу мамин шепот:
– Ты знаешь, Гриша, чем сегодня занимались дети?!
И папин шепот ей в ответ:
– Шадап.
Папа всегда произносит это слово, когда подозревает, что я не сплю. Как я потом узнал, это слово означает «заткнись».
4
И через шестнадцать лет мама меня удивит.
Мы отдыхаем в Евпатории, и мама обеспокоена моим предстоящим отъездом на Колыму.
И я уже сам тоже папа, а через месяц в Москве останется мне «светить» та, что «у меня одна».
И вдруг, и тоже ночью, только теперь под крымской луной, я услышу все тот же самый папин шепот.
– Шадап…
И папе в ответ мама расшифрует мне свои опасения.
– Еще подхватит сифилис!
Первая любовь
1
Я думал, завалинка – это такое бревно и верхом на метле сидит Баба-Яга. А это, оказывается, крыльцо и верхом на табуретке читает газету дядя Павлик. У дяди Павлика румяные щеки и покрытые волосами мясистые пальцы. И если их потрогать, то так и хочется сложить из них фигу.
Дядя Павлик – папа Наташи Мартыновой. Считается, что я в Наташу влюблен, и, когда играли в «бояре», Наташа меня выбрала себе в женихи.
Я перешел во второй класс, а Наташа пойдет уже в четвертый. У Наташи золотистые локоны и голубые с отогнутыми ресницами глаза. Точно у куклы Мальвины из спектакля про деревянного мальчика. Я еще спектакль не смотрел, но уже знаю, что деревянного мальчика зовут Буратино.
Так за приличный «паяльник» прозвали в нашем классе Анешина.
– Ну как, Егорыч, дела? – останавливает меня дядя Павлик и, отложив газету, шутливо толкает кулаком в живот. Мы теперь с дядей Павликом друзья.
2
А через тринадцать лет (после свадьбы я уже переехал на Фрунзенскую) он мне напомнит папу Милкиной подруги Лерочки. Мы пришли к Лерочке в гости, а ее папа лежит на кровати.
Мы вошли чуть ли не на цыпочках, но Лерочкин папа открывает один глаз. Лерочка говорит, что дядя Митя чувствует неприятеля как немецкая овчарка. Такой у дяди Мити нюх.
– Фамилия?! – с какой-то угрожающей хрипотцой ворочается дядя Митя и, тут же проснувшись, открывает еще один глаз.
– Да не волнуйся… Михайлов… – успокаивает своего папу Лерочка, и мы с Милкой проходим в Лерочкину комнату.
Лерочкин папа – генерал-лейтенант государственной безопасности.
3
До дяди Мити дяде Павлику, конечно, еще далеко. Но он считает, что моя фамилия мне совсем не к лицу. Да и отчество, пожалуй, тоже.
