пары в классе с неравным количеством учеников.
– Если так не хотел в этом участвовать – просто не пришел бы, – пожала плечами Фрея.
– Дело в том, что была одна девочка… – начал я.
Да, была одна девочка. Не то чтобы мы с ней сильно общались. Так, вечные товарищи по олимпиадному несчастью. Ну и иногда списывали друг у друга: она у меня – русский, а я у нее – физику. Можно сказать, симбиоз. Но дело не в нем. А в том, что все ее почему-то считали страшненькой. Может, из-за плохой кожи или слишком высокого роста. Может, из-за того, что обидно, когда девчонка лучше тебя понимает в физике и забивает тебе голы на физре. Словом, из-за каких-то таких глупостей ее бы и не позвали, навсегда испортив ей значимое событие, ведь ей хотелось. Очень хотелось. Я видел, как вспыхнула искорка в ее глазах, когда нам в первый раз сказали о бале, и как быстро эта искра угасла, когда она поняла, что ее не пригласят. Тогда я перегнулся через парту, дотянулся до ее плеча и позвал.
Это была не жалость. Хотя лучше бы, наверно, она. Все дело в том, как искрились ее глаза. Против такого я всегда оказываюсь беспомощен.
– Дай угадаю, ты в нее влюбился?
– Конечно, я в нее влюбился. Невозможно же было не.
Над нашей парой посмеивались. Особенно один парень, с которым мы вообще-то очень душевно, даже почти беззлобно до этого обменивались подколками. Он танцевал с самой красивой девочкой класса, но почему-то на нас смотрел больше, чем на нее.
А мне было плевать на всех, потому что у меня была лучшая на свете партнерша. Я влюбился в нее так сильно, что мне было плохо. И хорошо. И снова плохо. Потому что я знал: еще каких-то пара месяцев – и мы разъедемся по разным городам, чтобы никогда не увидеть друг друга.
– Нельзя было разъехаться вместе?
– Нет. Мы давно уже все решили, и оба были слишком целеустремленными, чтобы взять – и все переиграть.
Так она сама мне сказала. После того как мы станцевали этот проклятый вальс на выпускном. После того как я поцеловал ее в самом конце. После того как она поцеловала меня в ответ. Прямо перед тем, как мы навсегда расстались.
– В общем, меня бросили. И я решил, что напьюсь с горя, благо было с кем.
Решить-то я решил, даже пошел бродить по ночному городу в компании одноклассников и десятка бутылок чего-то спиртного. Но быстро понял, что пить я не хочу абсолютно. Потому что кто вообще драматично напивается с горя в компании веселых до неадекватности подростков? Да и дома бы за такое все мозги выполоскали. Так что я вместе со своим разбитым сердцем, как пастушья собака, следил за стадом баранов. Чтобы никто из этих баранов на дорогу под машины не вылез или с моста в реку не упал.
Один, правда, все же упал. Не с моста хотя бы, но в полупустую чашу фонтана, хорошо так уходившую вниз. Что не расшибся – чудо. Хотя пьяные подростки неуязвимы, что уж там.
– Доставать его пришлось мне как самому трезвому в компании.
– Представляю, как это было весело. – Фрея улыбалась, и даже намеки на тревогу ушли из ее глаз.
– О нет, и близко не стоит с твоими представлениями.
Ведь дальше началось самое интересное.
Потому что в фонтан свалился тот самый парень, что доставал меня из-за бала. Потому что он поссорился со своей самой-красивой-девочкой и напился до состояния нестояния. Ну и потому что высота чаши этого фонтана была выше моего роста, но понял я это только когда спрыгнул вниз.
Надо было бросить этого придурка там, в застоялой холодной воде, ночью. Но мне стало его жалко. Мы же вроде как даже ладили. Он мне вроде как даже нравился. Я ему вроде как тоже.
Именно это он мне пытался объяснить, пока мы таскались по фонтану в поисках места, где можно было бы вылезти. Мне казалось, что должна быть специальная лестница, ведь в фонтан спускались чистить, но в полутьме я никак не мог найти. Этот придурок мне не помогал. Более того, он, повиснув на мне, как смертельно раненый, путаясь в ногах и словах, пытался донести нечто важное. Но терял мысль на полдороге.
В общем, помощи от него не было никакой. А меня дико бесило бродить в холодной грязной воде, еще и таская на плечах пьяное тело и слушая его путаные душеизлияния. Тогда я поставил его перед выбором: либо он затыкается и помогает мне, либо я сделаю что-нибудь такое, чего тот никогда не забудет.
Кто же мог подумать, что он ответит: «Давай»?
А я свои угрозы всегда выполняю. Сказал и сделал. Обстановка располагающая – ночь, затхлая вода, фонарный свет и пьяные крики на фоне.
Но самое забавное было даже не это. А шок какого-то левого парня из компании, который решил проверить, чего мы так долго в фонтане делаем. Он, кажется, даже протрезвел.
Зато мы лестницу быстро нашли. Когда чуть на нее не упали. Вылезли из фонтана. Я сдал пьяного придурка на руки его друзьям и свалил домой, очень собой довольный. Потому что это не мне с утра перед протрезвевшими приятелями оправдываться. Я вообще через десять часов улетал на другой конец страны. Такая вот сволочь.
– А что конкретно ты сделал? – спросила Фрея.
Я огляделся с наигранной тревогой, а потом поманил Фрею к себе, сам наклоняясь к ней.
– Ужасно страшную вещь, иди сюда, шепну по секрету.
Всей серьезностью ситуации она не прониклась и только смехом залилась после раскрытия моей страшной тайны.
– Весело и глупо, – подытожил я, пока Фрея смеялась.
– И грустно немного, – добавила она.
– Совсем чуть-чуть.
Только если задуматься, что вся моя жизнь – цепочка нелепых случайностей. Цепочка мест, в которых я не могу остаться. Цепочка людей, которых я бросаю, едва успев сблизиться. Та цепочка, которая становилась все длиннее против моей воли.
– Я пытаюсь ни к кому не привязываться, но почему-то не выходит, – неожиданно честно сказал я.
– Почему-то? А ты правда не понимаешь?
Я мотнул головой.
– Специфика светлой магии. Она не только заставляет окружающих немного влюбляться в мага, но и чуть-чуть влюбляет его самого. Не всегда дело только в магии, конечно, продолжительную привязанность одним колдовством создать сложно – человек почувствует подвох. По крайней мере, Фриг объясняла это так. – Фрея посмотрела на меня с некоторой долей сочувствия.
Побочные эффекты,
