— Остановись.
— Что еще?
— Остановись, говорю!
18
Он обернулся.
— В чем дело?..
— Во сколько вам это обходится?
— Что это?
— Вот этот дом?
— Почему ты спрашиваешь?
— Сколько?
— Около десяти штук…
— Кто платит?
— Пенсия деда — семь тысяч сто двенадцать франков, остальное, кажется, Генеральный совет, хотя я не очень понимаю…
— Я хочу две тысячи, остальное ты оставишь себе и ради моего спокойствия перестанешь ишачить по воскресеньям…
— Подожди, о чем ты говоришь?
— Филу…
— Ну уж нет, моя дорогая, это твоя идея!
— Но дом-то твой, дружище…
— Эй! Что происходит? Из-за чего сыр-бор?
Филибер зажег свет в салоне.
— Если хочешь…
— И, если она захочет, — уточнила Камилла.
— …мы заберем ее с собой, — улыбнулся Филибер.
— С… собой? Куда? — пролепетал Франк.
— К нам… домой…
— Когда… когда заберем?
— Сейчас.
— Се… сейчас?
— Скажи, Камилла, у меня бывает такой же оглоушенный вид, когда я заикаюсь?
— Конечно, нет, — успокоила она его, — у тебя взгляд не такой идиотский…
— А кто будет ею заниматься?
— Я. Но на моих условиях…
— А твоя работа?
— Нету больше никакой работы! Была, да вся вышла!
— Но как же…
— Что?
— Ее лекарства и все такое прочее…
— А что лекарства? По-твоему, я не сумею дать ей таблетку или капли? Пилюльки пересчитать не так уж и трудно!
— А если она упадет?
— Да не упадет, я ведь буду рядом!
— Но… Где… где она будет спать?
— Я уступлю ей свою комнату. Все предусмотрено…
Он положил голову на руль.
— А ты что об этом думаешь, Филу?
— Сначала был против, теперь — за. Думаю, твоя жизнь намного упростится, если мы ее увезем…
— Но ведь старый человек — тяжелая обуза!
— Ты полагаешь? Сколько весит твоя бабушка? Пятьдесят кило? Думаю, даже меньше…
— Не можем же мы вот так просто взять и увезти ее?
— Неужели?
— Не можем…
— Если нужно будет заплатить неустойку, мы это сделаем…
— Могу я пройтись?
— Давай.
— Свернешь мне сигарету, Камилла?
— Держи.
Он вышел, хлопнув дверцей.
— Это идиотизм, — сообщил он, вернувшись.
— А мы и не утверждали обратного… Так, Филу?
— Никогда. Мы вполне вменяемые!
— Вам не страшно?
— Нет.
— Мы еще не то видели, правда?
— О да!
— Думаете, ей понравится в Париже?
— Мы везем ее не в Париж, а к нам!
— Покажем ей Эйфелеву башню…
— Мы ей покажем массу вещей куда более красивых, чем Эйфелева башня.
Он вздохнул.
— Ну и как мы будем действовать?
— Я все беру на себя.
Когда они подъехали, она по-прежнему стояла у окна.
Камилла убежала. Франк и Филибер наблюдали из машины китайский театр теней: маленький силуэт обернулся, тот, что повыше, начал жестикулировать, тени качали головами, пожимали плечами, а Франк все повторял и повторял: «Это глупость, это глупость, говорю вам, это глупость… Ужаснейшая глупость…»
Филибер улыбался.
Силуэты поменялись местами.
— Филу…
— Угу…
— Что такое эта девушка?
— А?
— Эта девушка, которую ты для нас нашел… Кто она такая? Инопланетянка?
Филибер улыбался.
— Фея…
— Именно так… это… Она — фея… Ты прав. Скажи… у них… у фей… есть пол или…
— Да что они там делают, черт подери?
Свет наконец погас.
Камилла открыла окно и выкинула на улицу огромный чемодан. Сходивший с ума от беспокойства Франк подпрыгнул:
— Черт, да что у нее за мания — швырять вещи в окно?
Он смеялся. И плакал.
— Господи, Филу… — По его щекам катились крупные слезы. — Я уже сколько месяцев не могу смотреть на себя в зеркало… Веришь? Нет, ты мне скажи, веришь? — Франка била крупная дрожь.
Филибер протянул ему платок.
— Все хорошо. Все хорошо. Мы станем ее баловать… Ни о чем не волнуйся…
Франк высморкался и кинулся к своим девочкам, пока Филибер подбирал чемодан.
— Нет, нет, садитесь вперед, молодой человек! У вас длинные ноги, вы…
Очень долго в машине стояла мертвая тишина. Каждый спрашивал себя, не совершили ли они и вправду ужасную глупость… А потом вдруг Полетта — святая простота! — одной фразой разрядила обстановку:
— Скажите… Вы сводите меня в театр? Мы пойдем в оперетту?
Филибер обернулся и запел: Я бразилец, у меня много золота, и я приехал из Рио-де-Жанейро, сегодня я еще богаче, чем прежде, Париж, Париж, я снова твой!
Камилла взяла Полетту за руку, а Франк улыбнулся ей в зеркало.
Мы сидим вчетвером в этой прогнившей тачке, мы свободны, и мы вместе, и корабль плывет…
И они затянули хором:
— И я кладу к твоим ногам все, что украаал!
Часть четвертая
1
Это всего лишь гипотеза. История скоро закончится, и подтверждения своей правоты мы не получим. Да и в чем вообще можно быть уверенным? Сегодня тебе хочется одного — сдохнуть, а завтра просыпаешься и понимаешь, что нужно было всего лишь спуститься на несколько ступенек, нащупать на стене выключатель и увидеть жизнь в совсем ином свете… Но эти четверо вознамерились прожить все, что соблаговолит отмерить им судьба, как счастливейшее время своей жизни.
С этого самого мгновения, когда они показывают ей ее новый дом, с волнением и опаской ожидая реакции и комментариев (она не промолвит ни слова), и до следующего поворота судьбы их усталые лица будет обдувать проказливый теплый ветерок.
Ласка, передышка, бальзам на раны, утешение.
Sentimental healing,[48] как говорят островитяне…
Итак, отныне в семействе Недотеп есть бабушка, и, пусть даже семейка неполная и никогда таковой не будет, они не намерены сдаваться.
Раньше они ходили в отстающих? Вечно были в проигрыше? Так ведь все зависит от сдачи, как говорят картежники! А теперь у них каре, как в покере… Ну, может, не каре тузов — слишком много шишек каждый набил в прошлой жизни, слишком много ран нанесла им судьба, и не все зажили! — но… Каре!
Увы, они не слишком здорово играли…
Даже если и настраивались на выигрыш. Да и как можно требовать умения блефовать от разоруженного шуана, хрупкой феи, простоватого паренька и старой дамы с синяками по всему телу?
Нереально.
Ну и ладно… Делать небольшие ставки и выигрывать «по маленькой» все равно лучше, чем лежать в темноте под одеялом…
2
Камилла не стала отрабатывать положенные две недели: от Жози Б. и правда слишком воняло. Она должна была явиться в центральный офис (сильно сказано…), чтобы обсудить свой уход и получить… Как они это назвали?.. Полный и окончательный расчет. Она проработала больше года и ни разу не брала отпуск. Камилла взвесила все «за» и «против» и решила наплевать на деньги.
Мамаду злилась:
— Ах ты… Ах ты, — все повторяла и повторяла она, наддавая Камилле шваброй по ногам. — Ах ты…
— Что я? — разозлилась Камилла, когда Мамаду произнесла свое «Ах ты…» в сотый раз. — Закончи наконец фразу, черт бы тебя побрал! Что я?
Негритянка грустно покачала головой.
— Да ничего…
Камилла перешла в другую комнату.
Она жила в другой стороне, но вошла вместе с Мамаду в пустой вагон и села рядом, заставив ее подвинуться. Мамаду и Камилла напоминали злящихся друг на друга Астерикса и Обеликса. Малышка ткнула толстуху локтем в жирный бок, та ответила и едва не отправила ее в нокдаун.
— Эй, Мамаду… Не злись…
— Я не злюсь, и я запрещаю тебе называть меня Мамаду. Меня зовут не Мамаду! Ненавижу это имя! Его придумали в Touclean, но меня зовут не так. Ты ведь с нами уже не работаешь, верно? Вот и не называй меня больше этим именем — никогда, поняла?
— Интересно… И как же тебя зовут на самом деле?
— Не скажу.
— Послушай, Мам… Моя дорогая… Я скажу тебе правду: я ухожу не из-за Жози. И не из-за работы. И не потому, что мне просто захотелось уйти. Не из-за денег… Знаешь, у меня есть другая профессия… Дело… в котором… я не уверена… но, думаю, оно может сделать меня намного счастливее…
Они помолчали.
— А еще… я теперь забочусь об одной старой даме и не могу уходить из дома по вечерам, понимаешь? Она плохо ходит и без посторонней помощи может в любой момент упасть…
Мамаду не отвечала.
— Ладно… Я выхожу… Иначе снова пропущу последний поезд…
Негритянка силой удержала ее.
— Останься. Успеешь пересесть. Сейчас только тридцать четыре минуты первого…
— Так что ты там делаешь?
— Где там?
— В другой профессии…
Камилла протянула ей блокнот.
