— От этого еще никто не умирал, — отшучивался заместитель командира взвода.
«Скрывает свои истинные чувства, — думал Мешковский. — Ведь он чертовски самолюбив».
Жизнь в училище вернулась в свое обычное русло. И уже на следующий день утихли разговоры о недавних успехах и неудачах. Последний день экзаменов пришелся на четверг. На следующий день стало известно, что в субботу третий дивизион устраивает вечер художественной самодеятельности и танцы.
Мешковский все еще никак не мог прийти в себя от своей «неудачи». Это заметил Казуба и сказал ему:
— Янек, не теряй времени и дуй к своей девушке. Пригласи ее завтра на танцы. Считай, что это приказ. Пора и нам с ней познакомиться.
* * *
Пятница была в госпитале днем посещений. В приемном покое было многолюдно.
По горло занятый дежурный только после неоднократных и настойчивых просьб отправился позвать Ольгу. Когда она появилась в дверях, Мешковский обеспокоенно подумал: «А вдруг не примет приглашения?»
Увидев его, Ольга обрадовалась. Офицер взял ее под руку и отвел в коридор. Здесь они были одни.
— Знаете, Ольга, — объяснил он ей цель своего прихода, — завтра в училище устраивают танцы. Я хочу пригласить вас. Придете? Прошу вас, не отказывайтесь…
— Увы! Не могу…
— Ольга!
— В самом деле, не могу. Завтра у меня дежурство.
— Такая возможность, Ольга! Я просто горю желанием потанцевать с вами. Может, кто-нибудь вас подменит?
Ольга задумалась.
— Подождите немного, пойду поговорю с подругами. Когда она вернулась, Мешковский уже издалека понял, что ничего не получилось.
— Увы… — произнесла девушка.
— Жаль…
Он выглядел таким расстроенным, что девушка залилась смехом.
— Не расстраивайтесь, я пошутила. Мне удалось найти себе подмену.
* * *
Дневальный, увидев Мешковского, крикнул:
— Вас ищет поручник Казуба!
«Что-то случилось», — подумал Янек, направляясь в канцелярию. Там он застал командира батареи и старшину. Зубиньский что-то выписывал из журнала дежурства.
— А-а… это ты, — проворчал Казуба, увидев его. — На нашей улице опять праздник. Очередной караул!
Мешковского охватило недоброе предчувствие.
— Когда?
— Завтра.
— Черт побери! — выругался командир взвода. — Сорвались у ребят танцы. Всегда самые паршивые караулы выпадают на долю нашей батареи. И завтрашний вечер пропал, и воскресенье…
— Ничего не поделаешь, — пожал плечами Казуба и обратился к старшине: — Значит, выставляем караул в том составе, который наметили. Что касается офицеров, то я буду дежурным по училищу, а хорунжий Брыла — начальником караула.
— Кроме того, мы должны направить в гарнизон еще двух офицеров: старшего патруля и проверяющего.
— Так, — задумался Казуба. — Пусть это возьмут на себя Романов и Виноградов.
Мешковский напряженно слушал. Задействует ли его Казуба?
— И еще караул в тюрьме, — напомнил старшина. Казуба заколебался. Многозначительно поглядел на Мешковского.
— Может, ты возьмешь его, а?
— Я только что договорился… — волнуясь, проговорил командир взвода.
— Ничем не могу помочь…
Вмешался Зубиньский.
— Подпоручник Чарковский свободен… Он смог бы… — добавил он.
Казуба, склонившись над столом, молчал. Старшина подмигнул Мешковскому:
— Вы уже были в карауле в тюрьме. А подпоручник Чарковский и тогда не привлекался, и сейчас…
Мешковский выжидающе посмотрел на Казубу. Командир батареи все еще колебался. Наконец решил:
— Ладно. Пусть тюрьму возьмет на себя подпоручник Чарковский.
«Все же старшина хороший малый, — подумал Мешковский. — Помог найти выход из затруднительного положения. А мне почему-то казалось, что он относится ко мне с антипатией…»
* * *
Брыла не был в восторге от распределения караулов.
— Чарковского не следовало ставить на тюрьму…
— Так получилось, — объяснил Казуба. — Во-первых, Мешковский уже был там в карауле, во-вторых, у него завтра свидание с девушкой.
— Это еще не повод…
— Конечно, — согласился Казуба. — Но, видишь ли, старшина обратил внимание, что Чарковский прошлый раз был свободен от караульной службы. Поэтому я не мог не назначить его: пойдут разговоры, что для него создаются какие-то особые условия.
— Что теперь-то говорить об этом! А кто разводящий?
— Добжицкий.
— Ну, это меняет дело. На него можно положиться.
VII
В подъезде Смельчак стряхивает снег с шинели и шапки, затем не спеша поднимается на третий этаж.
Дверь ему открывает Беата и молча впускает в прихожую.
— Ты одна? — спрашивает майор.
— Да.
Смельчак, не дожидаясь приглашения, раздевается.
— Шинель и шапку убери с глаз долой… Пусть здесь не висят, — распоряжается он.
Хозяйка, забрав вещи, исчезает в чулане. Смельчак проходит в гостиную. Вытирает платком влажное от растаявшего снега лицо.
Когда Беата возвращается, гость уже сидит на диване. Услышав шаги, поднимает глаза.
— Придет? — спрашивает он.
— Должен быть минут через пятнадцать…
Женщина стоит посредине комнаты, освещенная мягким светом лампы под абажуром. Смельчак молча смотрит на нее. От этого взгляда голос Беаты звучит неестественно.
— Ну и как? Ты доволен мной?
Майор встает и подходит к ней. Они почти одного роста. Смотрит ей прямо в глаза.
— Ловко у тебя все вышло…
— Правда? — В ее голосе слышны радостные нотки.
— Когда он придет, оставь нас одних. И не забудь про патефон, поставь на полную громкость…
— А это зачем?
Он делает вид, что не расслышал вопроса, и обнимает Беату за талию. Женщина выскальзывает из его объятий. Но Смельчак не уступает.
— Ну! Будь паинькой… Я принес кое-что для тебя. Красивая вещица? — В его руке поблескивает какой-то небольшой предмет.
Лицо Беаты проясняется. Смельчак возвращается на прежнее место и небрежно бросает на столик браслет.
— Это тебе за работу… И чтобы была со мной поласковее…
Беата жадно рассматривает поблескивающее красными, словно капли крови, камнями украшение. Но слова, которые она слышит в следующий момент, поражают ее:
— Если вдруг с ним возникнут какие-то осложнения, придется… Ну, ты понимаешь… Тогда получишь от меня еще кое-что…
— Не собираешься ли ты…
Тот пожимает плечами. Беата, уже не владея собой, чуть ли не кричит:
— Только не здесь, не у меня!
Смельчак брезгливо морщится:
— Не будь истеричкой. Может, обойдемся и без этого. Думаю, что мы договоримся.
Беседу прерывает звонок. Беата бежит к двери. Открывает. Из коридора доносится визгливый голос Чарковского:
— Это что еще за рандеву? Снова воспылала ко мне любовью?
Чарковский входит в гостиную, но, увидев Смельчака, застывает на месте.
— Это ты? Что за сюрприз?..
— Да, я приказал вызвать тебя, — холодно объясняет Смельчак. — Присаживайся, потолкуем…
— Если ты опять за свое…
Смельчак не дает ему договорить. Смотрит на побледневшую Беату.
— Оставь нас одних…
Чарковский садится в глубокое кресло и лениво рассматривает свои ногти.
— Не трать время попусту…
— Слушай, Чарковский, — перебивает его Смельчак, — давай-ка раз и навсегда покончим с игрой в кошки-мышки. Ты нам сейчас очень нужен.
— Но я не желаю иметь с вами ничего общего, — протестует Дада. На его лице появляется выражение бессилия, страха и гнева.
— Это не имеет значения! Ты нам нужен — поэтому вопрос решен!
— Вам мало того, что я молчу? Я и так рискую! — В голосе Чарковского звучат истеричные нотки. — Вам не удастся меня принудить! Понимаешь? Не удастся… Я не хочу сотрудничать с вами!
— Боишься? — презрительно спрашивает Смельчак.
— Да, боюсь. Не хочу погибать из-за ваших дурацких амбиций. Я с вами порвал окончательно и бесповоротно.
— Это тебе только кажется… Ну, хватит торговаться. Ты должен понять, что мы держали тебя в резерве, не трогали, пока могли обойтись. Но сейчас настал момент, когда ты нам нужен. Вот так… Или — или…
— Это что, угроза?
— Кому? Тебе? — морщится Смельчак. — Мы не угрожаем, я только повторяю: или — или…
— Что это значит?
— Или сделаешь то, что тебе приказывают…
— Или?
— Чего спрашивать? Сам можешь догадаться…
Дада хочет встать, но его останавливает властный жест Смельчака. Пока он продолжает говорить дружеским тоном:
— Даю тебе пять минут на размышление…
Смельчак встает и, засунув руки в карманы, начинает расхаживать по комнате, словно позабыв о присутствии Чарковского.
Дада нервно кусает губы, сжимает кулаки так, что пальцы трещат в суставах. На его лице можно прочитать то страх, то гнев, то ненависть. Наконец он взрывается:
