последнюю очередь, поэтому я быстро соглашаюсь на предложение официанта и прошу принести салат с неизвестным мне названием, который он настоятельно советует.
Оставшись одна, беру в руки телефон и рассеянно листаю новостной телеграм-канал. Но через пару минут какая-то неведомая сила заставляет меня поднять голову.
По части эффектных появлений Гордеев мастер. Всегда так было, даже в школе. Самое обидное, он даже не старался производить впечатление, но стоило ему зайти в помещение, девчонки тут же выпячивали вперед грудь и строили ему глазки, а парни всеми силами старались удержать на себе ускользающее внимание. Чаще всего безрезультатно.
Вот и сейчас Кирилл непринужденно лавирует между столиками в этом изысканном месте, полном красивых и прекрасно одетых людей, но все взгляды обоих полов прикованы именно к нему. Нескольких человек, очевидно, его знакомых, он удостаивает приветствиями и сдержанными улыбками, а мне достается лишь короткий кивок.
Усевшись напротив меня, он откидывается на спинку стула и пронзает меня взглядом стальных глаз, от которого мне становится жарко.
– Тебя здесь все знают. Должно быть, часто здесь бываешь, – говорю невпопад, стараясь скрыть, что его эффектное появление не прошло для меня бесследно.
– Ты такая наблюдательная.
Под его циничным взглядом я чувствую себя ужасно некомфортно и даже начинаю ерзать на стуле, как в детстве. Почему-то мне обидно. С моей стороны это было простое наблюдение, но в ответ Кирилл не упускает возможности меня уколоть. Словно почувствовав, что перегнул палку, он вдруг добавляет:
– Хозяин этого места – мой приятель. Я инвестировал в его бизнес несколько лет назад.
Что ж, это уже что-то. Возможно, я даже смогу пережить этот обед, не замерзнув от холода, который исходит от моего спутника.
– Ваш салат. – Градус неловкости за столом слегка понижается благодаря своевременному появлению официанта. Он ставит передо мной красиво оформленное блюдо с овощами и креветками и, внимательно выслушав заказ Кирилла, удаляется.
– Ты хотел поговорить, – говорю я, когда пауза затягивается.
– Ты заказала только салат? – спрашивает он, скептически приподнимая брови и пропуская мою фразу мимо ушей.
– Я… Да. Я не голодна.
– Здесь очень хорошо готовят.
Я хмурюсь. Ничего не понимаю. Он позвал меня поговорить, я из-за этого пропустила рейс домой, а теперь, вместо того чтобы сразу перейти к делу, он обсуждает со мной достоинства местной кухни.
– Я хотела бы поскорее с этим закончить, – говорю нервно.
– Ты куда-то торопишься?
– Я просто хочу знать, зачем я здесь, – отвечаю, прямо встречая его взгляд. – Если тебе интересно инвестировать в «Синичку», то я обрадую дядю и предоставлю вам возможность обо всем договориться без моего участия.
– Мне неинтересны инвестиции в «Синичку», – перебивает он бесцеремонно.
– Тогда зачем я здесь? – спрашиваю растерянно.
Молчание затягивается. Мне кажется, что в этот момент Гордеев использует молчание как оружие. У него на руках все карты, он владеет информацией, о которой я могу лишь догадываться, и он использует ее, чтобы ослабить меня. И вот он сидит по ту сторону стола, в высшей степени раскованный, холодный и бесконечно самоуверенный, а я мучаюсь от неизвестности.
Я вдруг с тоской думаю, что этот обед ни к чему нас не приведет, только разбередит старые раны, которые уже начали освобождаться от корки времени и снова причиняют боль. Надо это прекращать. Этот обед, как и мое обращение к Кириллу Гордееву, был ошибкой. О чем я только думала, соглашаясь на эту встречу? Очевидно, что все, что его интересует, – это мое унижение. Ничем иным я не могу объяснить его поведение и явное пренебрежение к моим словам.
Положив на стол вилку и отодвинув от себя салат, к которому так и не притронулась, я спокойно произношу:
– Я, наверное, пойду.
– Сядь.
Он даже не повышает голоса, но отчего-то у меня по спине бежит холодок, и я так и не решаюсь подняться на ноги.
– Сначала мы поедим. Потом поговорим. Это ясно? – спрашивает он с нажимом. – У меня было чертовски непростое утро. Не усложняй еще и ты.
Мне приходится проглотить обиду и согласиться на его условия. К тому же, когда я начинаю есть, я понимаю, что голодна и что еда здесь действительно божественная.
– Итак, – начинает Кирилл, когда обед подходит к концу и официант ставит перед нами две маленькие чашечки эспрессо.
– По телефону ты сказал, что в моих интересах прийти на этот обед, – беру инициативу в свои руки.
– Именно так я и сказал.
– В чем заключается мой интерес?
– Я заплачу долги Панина за «Синичку».
– А взамен?
Он вдруг усмехается. Это первое появление настоящих эмоций с момента, как он зашел в ресторан. И почему-то это пугает меня еще больше.
– А взамен я получу тебя.
Кровь волной приливает к щекам, и на мгновение у меня создается ощущение, что зал ресторана перед моими глазами начинает качаться из стороны в сторону.
– Прошу прощения?
– Ты все слышала, – жестокие слова звучат с холодной непреклонностью.
– Что это значит?
– Это значит, что ты вернешь мне три недели, которые когда-то обещала.
– Верну в каком смысле? – Мой голос дрожит, а кончики пальцев на руках холодеют от паршивого предчувствия. – Насколько я знаю, машину времени еще не изобрели.
– Вернешь именно в том смысле, о котором ты думаешь.
– Это же несерьезно? Как ты можешь предлагать мне такое?
– Обыкновенно. Я только что это сделал.
В тяжелом взгляде, которым он меня пронзает, читаются сила и безжалостная решимость, которая заставляет меня особенно остро почувствовать уязвимость перед этим человеком.
– Ты… ты хочешь, чтобы я спала с тобой? – Нелепость этого предложения потрясает меня.
Кирилл потрясающе красив и столь же потрясающе богат. Найдется миллион женщин, которые без колебания разделят с ним постель. Зачем ему нужна я? Иначе как запоздалым актом мести объяснить все это я не могу.
– Я не продумывал программу развлечений, но постель точно не является в ней приоритетной. Мне от тебя нужно согласие провести в Москве три недели. Это все, что тебе нужно знать.
– Я живой человек, а не твоя персональная кукла.
– Не драматизируй.
– Не драматизируй? – повторяю ошарашенно. – Ты только что предложил мне на три недели стать твоей личной шлюхой.
– Оставив за тобой право выбора.
– Это несправедливо! – с растущей безысходностью возражаю я.
– Жизнь не всегда справедлива. – Его серые глаза прожигают меня насквозь. – Но всему есть своя цена.
– Я не продаюсь, – бросаю в сердцах.
– Тогда нам больше не о чем говорить и ты можешь встать и уйти. – Он равнодушно пожимает плечами, словно его это вообще не заботит. – Но давай сразу обозначим: если ты это сделаешь, о моей помощи Панину можешь
