"Когда в ход идут деньги, на время можно сложить в ножны свои мечи, сказал на совете Артобаз. - Золото умеет не хуже сокрушать врагов, чем самая боевая конница".
Но Мардоний отверг совет Артобаза, назначилв выступление на следующее утро. В этом бою персы потерпели поражение, и Мардоний тоже погиб вместе со всеми своими телохранителями, после чего греки привязали его тело к хвосту лошади и долго над ним измывались, пока кто-то из афинян не сжалился над трупом, и, выкрав его, предал земле. Сын Мардония потом сумел разыскать того сердобольного грека, и даже наградил его подарками, но какой в этом прок? Если бы Мардоний послушался совета Артобаза, то теперь не лежал бы в земле - его явно погубили излишняя прямота и упрямство.
- Ха-ха-ха, никогда я прежде не знал о стране, где люди поклоняются только птицам и навозным жукам! - рассмеялся Аман, осушая очередную чашу вина. - Я слышал, что эти египтяне даже солнце, великое светило, которое мы почитаем за бога, считают шариком, который катает по небу навозный жук скарабей, и эта вонючка стала для них божеством. Никогда в жизни, повелитель, я так не смеялся, когда услышал такое от верных людей!
Аман забыл, что уже не первый раз пересказывал царю эту шутку, но и Артаксеркс, погруженный в задумчивость, даже не вспомнил, что уже когда-то прежде слышал её.
- Непостижимо, - сказал коротко царь. - Нам никогда не понять их.
- А другое свое божество эти нечестивцы представляют в виде гигантского сокола, и как будто бы разноцветные облака на небе - это его крылья. Что и говорить, египтяне совсем помешались на птицах, потому что у них самих в голове птичьи мозги, - хмыкнул Аман, пытаясь отыскать на каменном лице Артаксеркса хотя бы подобие улыбки.
- Нам никогда не понять их, и я не желаю их понимать, - повторил Артаксеркс. - Чтобы они превратились в людей, всех их нужно подчинять нашей власти, а непокорных - уничтожать.
- Говорят, эти египтяне также рисуют внутри гробов фигуру своей богини неба, и всех своих мертвецов укладывают на богиню, чтобы она их ласкала и утешала после смерти, как наложница - вот до чего доходят их извращения! Неужели в их гаремах так мало женщин для любви, что они мечтают хоть после смерти потешиься с богиней? И ещё я слышал такое, что когда эти люди хотят лишить себя жизни, они добровольно отправляются в пасть к речным крокодилам! Как птички! Да, для них как раз подходить такая смерть!
И Аман, откинувшись, снова засмеялся своей шутке: он привык не обращать внимания на выражения лица Артаксеркса, и уже понял, что это царю как раз всего приятнее.
Когда-то родной сын Кира, Камбиз Второй, был даже провозглашен фараоном Египта и основал новую, двадцать седьмую династию, вспомнил сейчас Артаксеркс.
Камбиз даже называл себя не иначе, как "потомком богов Ра и Осириса", и делал все точно так же, как египетский царь, если не лучше. Придя к власти, он всем сохранил высокие должности при дворе и слушался советов египетских жрецов. Камбиз и теперь высечен на камне в египетских одеждах, как фараон. Но к чему это потом привело?
Египтяне лишь делали вид, что признали власть Камбиза, а сами только и дожидались момента, когда тот споткнется, чтобы свергнуть его. И когда Камбиз направился со своим войском в неудачный поход, в Нубию, где почти все его войско погибло в песчаной буре, египтяне тут же подняли мятеж, забыв обо всех добрых делах, для них сделанных, и тут же посадили своего фараона, безмозглого Псамметиха.
- Все, что непонятно, лучше уничтожить, чтобы не наживать себе лишней беды, - повторил Артаксеркс, глядя куда-то за левое плечо Амана, в пространство. - Даже евнухам во дворце нельзя до конца верить, любой из них может предать меня.
Аман поглядел на царя, и понял, что пришло время, о котором говорили гадатели - словно кто-то вдруг весьма ощутимо толкнул его в спину.
- Ты - царь, и смотришь далеко, - притворно вздохнул Аман. - Я так не умею. Но зато я хорошо вижу то, что у меня рядом, и могу сказать, что слишком много негодного творится у нас под самым носом. Мой отец всегда так говорил: на помете одного верблюда может поскользнуться сотня других. Потому я привык смотреть не вдаль, а себе под ноги.
- О чем ты? - удивленно поднял брови Артаксеркс.
- Египтяне - это ничто, - улыбнулся Аман. - Они все равно в нашей власти вместе со всеми своими навозными жуками и курами. Есть народы и похуже... Была бы моя воля, я бы их вот так...
И Аман, выставив перед собой короткую, толстенькую руку, покрытую черными густыми волосами, крепко сжал пальцы в кулак, словно задушил кого-то невидимого, кто не успел даже пискнуть.
- И даже греки, эти афиняне - они тоже ничто, по сравнению с этим коварным народом, - продолжил он, разглядывая кулак. - Все эти греческие боги, сборища, их крики о свободе - одно лишь сотрясание воздуха, ничего больше. Опаснее те, кто, наоборот, не кричат, а молчат, потому что именно в молчании и затеваются самые главные преступления...
Сжатый кулак Амана сделался белым от напряжения, лицо его уже вовсе не смеялось, а страшщно скалилось. Да и говорил теперь везирь, сильно понизив голос, почти что шепотом, как будто опасался, что кто-то сможет его сейчас подслушать.
- О каком народе ты мне говоришь, Аман? - спросил Артаксеркс, тоже переходя на шепот. - Кто это?
- Иудеи, - сответил Аман и лицо ещё передернулось от отвращения. - От них нам главное, тайное зло.
- Ты говоришь об иудеях, живущих в моем царстве, кто пользуется моими милостями?
- Они повсюду живут. И они везде одинаковы. Да, сейчас иудеи живут под твоей рукой и находятся полностью в твоей власти, владыка. Но лишь на первый взгяд этот народ, рассеянный во всех областях царства между другими народами, живет как будто бы тихо и безропотно. А на самом деле, все их законы отличны от законов других народов и законов нашего царства, повелитель. А их невидимый бог настолько ненавистен всем нашим богам, что пока этот народ живет на наших землях. Поэтому боги отворачиваются от нас и не хотят прощать нам причиненных обид. С утра до вечера эти тайные люди молятся своему невидимому богу, приносят ему жертвы, а наши молитвы даже не доходят до небес, заглушаемые их причитаниями. Я вот что думаю - прежде, чем вступать в битвы с иноземцами, нам следует искоренить свое, внутреннее зло, очистить нашу землю от иудеев. Только тогда мы можем рассчитывать на победы и на поддержку наших великих богов.
- Разве иудеи не соблюдают моих законов? - удивился царь. - Мне не говорили об этом.
- Из-за своей гордости они все наши порядки переиначивают на свой лад, и нет такой силы, чтобы запретить им что-либо. Они слушаются только своего невидимого бога, и не признают царской власти.
- Даже так? Но... что же делать?
- Всех истребить, - спокойно сказал Аман. - Истребить всех до одного, от мала до велика. Пока все иудеи живут в твоих областях, под нашим началом, и не слишком поднимают голову, мы в силах сделать это. Но стоит упустить нужный момент, вскоре по всей стране могут начаться подстрекательства и мятежи. Иудеи так многочисленны и сильны, что способны все перевернуть на свой лад.
- Значит, война? Ты говоришь о новой войне, Аман. Но кого послать мне на это дело?
- Если моему царю будет благоугодно, и если будет сделано от царского имени предписание на истребление с нашей земли всех иудеев, я сам возьмусь за это дело.
- Но ведь ты, Аман, не раз говорил, что бой военного барабана тебе приятен только издали. Я не узнаю тебя сегодня.
- Да, я сам и мои сыновья очистим землю от неверных, потому что никого не считаю я худшими врагами для нашего царства, чем иудеев. Я истреблю их всех по одного, и разыщу даже тех, кто скрывают свое родство, потому что я теперь их духом чую, я узнаю их издали по глазам и по повороту шеи. Знай, мой повелитель, что за свою службу я даже не попрошу у тебя никакой награды. Напротив, я сам прикажу отвесить в руки царских сокровещехранителей тысяч талантов серебра, чтобы внести их в царскую казну. Лишь бы ты получить у тебя дозволения расчистить нашу землю от грязных иудеев, чтобы даже их имен ни у кого не осталось в памяти и чтобы...
Но он не договорил, потому что в дверях показался Авагф, главный царский вестник, с мешком в руке, и рухнул на пол, дрожа всем своим длинным, нескладным телом.
- Снова какое-то послание? - недовольно поморщился Артаксеркс, которому неприятно было видеть Авагфа минуты отдыха. - Откуда на этот раз?
- Из Египта, - не поднимая головы, ответил Авагф.
- Это так срочно, что ты побеспокоил меня?
- Но это... это... это...
Авагф не мог выговорить ни слова. Этот евнух был исполнительным, но слишком трусливым и глупым, и Артаксекркс уже думал о том, чтобы заменить его.
- Поставь сюда, мы сами посмотрим, - махнул рукой Артаксеркс, и Авагф, поставив мешок на стол среди кувшинов, не скрывая радости, выбежал иза дверь.
Артаксеркс кивнул своему везирю, и тот развязал мешок: перед царем стояла чья-то отрубленная голова.
