Ближе к ночи пришёл Воло.
– Спасибо, кирья. Я бы сам сидел с ним, но я связан договором.
– Я помню. Воло, покажи, пожалуйста, то, что тебе показал арем Дэн.
– О чём ты, кирья?
– Ну, как помочь ему передвигаться, если возникнет такая необходимость.
– Нет.
– Что? Почему? Ты не понял или не запомнил?
– Ты не должна трогать его. И он не должен прикасаться к тебе. Ты юная кирья этого дома, хоть и выполняешь обязанности гватре. Ты можешь обнимать и целовать кого угодно, если ваши обычаи тебе это позволяют, но ты не должна касаться его. Ты осквернишь этим себя, а затем и его.
Он уязвил её напоминанием о поцелуе Алгара, и Аяна разозлилась.
– Так что же, если тут случится пожар, он должен остаться и сгореть, но не позволить мне его коснуться?
– Лучше ему сгореть в огне, чем осквернить себя, – сказал Воло.
Или лучше дать сгореть в огне ей самой, подумала Аяна.
38. Спой мне колыбельную
Наутро она спустилась вниз с листком бумаги и нитками. Она не хотела торопиться, потому что выбор ниток доставлял ей большое удовольствие. Окраска их никогда не давала точно предсказуемого результата, потому что даже при точном соблюдении количества красителя и квасцов оттенки всегда получались разными.
Сола, уходя, не дала Конде отвар, и он лежал, глядя в потолок, с безучастным лицом.
– Доброе утро, Конда, – сказала она, но он закрыл глаза и притворился спящим.
Аяну задело это, но она пожала плечами и не стала показывать свою обиду. Она села за стол, осторожно отодвинув его записи к дальнему углу, разложила моточки ниток по цветам, и каждый цвет — от светлого к тёмному. Крашеные нитки блестели сильнее, чем некрашеные, и она вспомнила блестящую ткань с птицами, что он ей подарил.
Она положила листок с наброском на стол и задумчиво постучала пальцем по нему. А если вот тут добавить пару птиц? Не слишком много деталей на вышивке?
Она повернула голову и встретила взгляд Конды, и он снова отвернулся и закрыл глаза. Аяна нахмурила брови, но всё же улыбнулась - это было так нелепо.
– Ты ведёшь себя, как ребёнок, – сказала она, рассматривая нитки. – Ты смотрел на меня, я видела это.
– Ты обманула меня, – уязвлённо сказал он после долгого молчания. – Ты поступила нечестно.
Аяна подошла и села у его левого бока. Он хотел отодвинуться, но сморщился от боли.
– Как я обманула тебя, Конда?
– Ты заставила меня выпить это дурманящее зелье! Я не переношу дурманящие зелья!
Ей было неловко видеть его беспомощным, настолько неловко, что проще было представить себе, будто он заболевший малыш. Она чуть наклонилась к нему и погладила по голове.
– Конда, это чтобы тебе не было больно.
– Ты уже говорила.
– Когда?
– Вчера.
Она вернулась в памяти во вчерашний день. Да, она говорила это.
– Но ты же спал!
– Нет. Ты трогала меня мокрой тряпкой.
– Ты не спал после сонного зелья?
– Потом спал, но сначала там было... Сначала просто не мог пошевелиться. И слышал почти всё, что происходит.
Аяна покраснела. Она пыталась вспомнить, что именно она говорила, пока думала, что он спит, и по всему выходило, что она была слишком откровенна.
– Я хочу встать. Но мне больно. Пододвинь мне стул, пожалуйста.
– Тебе пока нельзя вставать. У тебя сломана нога и ребро.
– Нет, не сломана. Я изучал это в книгах и видел настоящие переломы. Сломанные конечности опухают и выглядят иначе. У меня всё в порядке. Это ушиб.
– Арем Дэн сказал, что опухнуть может не сразу. День ещё не прошёл. Если ты встанешь сейчас, то перелом может сместиться и срастись неправильно. И ты будешь хромать.
– Ну и что?
– Представь, как ты будешь танцевать ваши сложные танцы, если вернёшься домой хромым.
Он замолчал и перестал ёрзать.
– Кирья, а если у меня... возникнет нужда... Что мне делать?
– Вот ведро.
Он с ужасом посмотрел на ведро и на неё, и она развела руками, точно как Сола накануне.
– Ты же как-то уладил этот вопрос с Воло вчера?
– Пожалуйста, кирья... не надо! Дай мне стул! Я встану!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Не шевелись так, а то начнёшь кашлять!
Он не послушался и рванулся от неё через правый бок, и тут же зашёлся в приступе болезненного кашля. Он кашлял, и в глазах нарастал страх.
Этот страх сразу передался и Аяне, но она сделала усилие над собой, не поддаваясь. Она положила ладони на щёки Конды и запела колыбельную, которую ей пела мама.
К морю синему бежит река,
В её волнах дремлют облака.
Ты шепни реке свою печаль,
Пусть река уносит её вдаль.
По ночам в реке луна лежит,
К морю сквозь неё вода бежит,
Рыбы проплывают в глубине,
Звезды тихо дремлют на волне.
Ты шепни реке свою печаль,
Чтобы вдаль поток её умчал,
К морю дальнему бежит река,
В её волнах дремлют облака.
Он сначала вздрогнул от её прикосновения, потом немного успокоился, но она смотрела в его тёмные глаза и видела, чувствовала его страх. Ему было больно дышать.
– Конда, я дам тебе сонный отвар. Твоё ребро опухло, и поэтому тебе сложно дышать. От этого ты кашляешь. Кашель и движения ещё больше раздражают ребро. Это замкнутый круг.
Он пристально, изучающе смотрел ей в глаза, потом прищурился и тихо сказал:
– Давай свой отвар, кирья. Но обещай, что посидишь тут и ничего не будешь делать, пока я сплю.
– О чем ты? – Она правда не поняла, но на его лице вдруг отразилось воспоминание какой-то боли, настолько сильной, что она испугалась.
– Конда, что с тобой? Что я должна обещать?
– Просто дай мне его и спой ещё.
Он выпил оставленный Солой отвар и откинулся на подушку.
– Я принесу тебе соломинку для питья.
– А мне придётся пить это ещё раз?
– Может быть. Это зависит от того, как ты себя будешь чувствовать. Но я имела в виду обычное питьё. Ты хочешь пить?
Он помотал головой и пристально посмотрел на неё.
– Обещай, что ничего не будешь делать, пока я сплю. Спой мне.
Она спела ему колыбельную, потом ещё одну, пока он не закрыл глаза.
– Да что же я могу сделать тебе, Конда? – спросила она, гладя его по голове, по вискам, вглядываясь в закрытые веки и уголки губ. – Как я могу обидеть тебя? Как тебе в голову такое пришло?
Ей хотелось плакать. Она села на кровать Верделла, подтянула колени к подбородку и сидела так, пока в дверь не постучали.
– Тили, ты пришла!
Аяна обняла подругу, на та отстранилась от неё.
– Что такое, Тили?
– Прости, Аяна. Просто этот запах...
– Это ты прости, Тили. Я забыла, что тебе он неприятен.
– Ничего. Он спит? Чем ты занята?
– Я хочу вышить Рогатого духа. Сделала набросок и рассматриваю нитки. Я дала Конде сонное зелье, потому что он кашлял.
– Я могу принести тебе какую-нибудь книгу из учебного двора, почитаешь.
– Не надо. Мне сидеть с ним ещё дня три, потом он сможет сам немного ходить на костылях. Сегодня должен прийти арем Дэн и сделать ему жёсткую повязку.
– Я тогда пойду в мастерскую, – показала Тили на свою большую, плотно набитую сумку. – Я взяла нитки. Вот уж мороки с этими гостями!
– Вот это уж точно! – с чувством подтвердила Аяна. – Да уж!
– Там есть покрывало на станок?
– Есть. Но можешь не закрывать, никто из нас туда не ходит.
– Я лучше закрою. Не люблю, когда работа пылится. Я потом чихаю.
Она ушла, и Аяна сидела и рисовала до вечера, пока не пришёл Воло и не разбудил её, задремавшую за столом.
– Я сменю тебя. Ты можешь идти, кирья.
Одиноко. Почему так одиноко? Аяне хотелось поговорить с кем-то, и она поднялась к Тили. После жарких зимних комнат на втором этаже было довольно зябко.
– Тили, ты тут? – негромко окликнула она подругу, подходя к мастерской.
Тили вышла ей навстречу с улыбкой.
– Я уже собиралась идти домой. Хорошо, что ты зашла. Проводишь меня? Тебе, наверное, невыносимо скучно сидеть там с ним.
