И архиепископ поклялся в этом Гуго, за ним остальные.
Это был первый выпад Адальберона против Карла Лотарингского, прямой намек на то, кому именно достанется корона. Кто-то понял это, до иных не дошло. Но так и нужно было. Никто не должен был заранее знать, чем все кончится и за кого следует подать голос: за дядю покойного короля или за кого-то другого. Но голоса можно перетянуть в нужную сторону, для этого существуют подачки в виде земель, титулов и должностей. В остальном решающую роль должно сыграть красноречие архиепископа, его убедительные отводы нежелательного для империи кандидата.
Это был еще один пункт плана, тщательно разработанного Гербертом и Адальбероном. Они втянули в свою аферу и Гуго, хотя тот изо всех сил сопротивлялся. Он не хотел быть королем, оба святых отца чувствовали это, но продолжали все сильнее давить на него. Слишком уж благоволила империя к Гуго и боялась, выказывая свою ненависть в письмах к архиепископу, Карла Лотарингского. Она не желала отдавать ему земли, которые считала своими. Такой огромный кусок! И кому? Младшему брату Лотаря! Да и то потому только, что его далекий предок сделал Ахен своей столицей и стал императором Священной Римской империи! Но тому уж двести лет, империя давно распалась и хозяевами здесь теперь Людольфинги, а не Каролинги, это их земля! Но Карл упрям и прет уже в открытую, как бык на ворота. Будь он поскромнее, стал бы королем. Гуго – тот совсем другое дело. Этот ничего не хотел, никуда не стремился, на Лотарингию ему было наплевать и он жил в дружбе с императорским двором. Чем не король? Так решили императрица Феофано и ее свекровь Аделаида, «мать королевств». О чем и известили в письме Адальберона, приказав убрать неугодного кандидата. Не зная об этом, но, уже догадываясь, что партия герцога франков по каким-то причинам берет верх, Карл, едва прибыв из Брюсселя, где супруга его – вот ведь ирония судьбы! – и в самом деле два дня тому как страдала от изнурительной болезни, тотчас отправился в Реймс к Адальберону. Отсюда тянулись нити заговора против него, он был уверен.
Но какой прок волку-одиночке заявлять о себе как о достойнейшем, если стая уже выбрала вожака? Карл понял это, когда увидел холодные, немигающие глаза, в упор смотрящие на него. Все же он попытался найти в лице архиепископа надежного союзника, рассчитывая на помощь Церкви. Видя равнодушие, он стал даже молить, взывая к чувству сострадания гонимому и обездоленному, отринутому по непонятной причине собственным отцом, а потом и братом. В ответ Карл выслушал упреки в дружбе с сектантами и еретиками с их гностическими заблуждениями, заключающимися в критике Священного Писания, открытом покушении на Церковь и проповедовании тезисов о римской церковной политике, которая, по их мнению, всегда была агрессивного и насильственного характера, что противоречит идеям религиозно-воспитательным. Карл сказал, что не разделяет их убеждений, поскольку держится прямо противоположного мнения. Он еще раз попытался воздействовать на архиепископа через свое королевское происхождение, на что собеседник лишь покачал головой и сослался на знатных людей королевства, которые и вынесут решение. Карл догадался, что апеллировать следовало к герцогам и графам, но на это требовалось время, а его уже не было.
Так ничего и не добившись, герцог Лотарингский вернулся в Лан. По дороге решил, что ему теперь уже нечего здесь делать, ибо выборы предопределены, и не в его пользу. Оставаться в королевском дворце было бессмысленно и небезопасно. С ним никто не разговаривал, на него попросту не обращали внимания, он был для всех чужим. И ему подумалось, что чужим становился не только он, вся королевская династия. Кажется, дело идет к перевороту. Карл последний, Карла уже нет – эта мысль превалировала в умах знати, и не выбить ее уже оттуда. Оставалась другая знать – его, герцога Лотарингского, вассалы, и коли сумеет он их задобрить ли, разжалобить, так или иначе расположить к себе, то на ее плечах он и попытается вернуть трон.
Так думал герцог Карл, пока еще смутно представляя себе этапы будущей борьбы, но понимая, что для настоящей у него нет сил.
Во дворе он встретил нормандца.
– В чем дело, Карл? – вскричал тот, подходя к нему. – Где ты был?
– Разве меня кто-нибудь искал? – невесело усмехнулся герцог.
– Я, чёрт возьми! Тебе этого мало?
– Вполне достаточно, мой друг, ведь ты единственный здесь, кому я еще не противен.
– Понял, наконец, что тебя окружают враги? Прежде их не было, покуда был жив твой племянник, а нынче архиепископ набирает силу.
– Немудрено: ветер дует с востока.
– Вот оно что, – нахмурился Можер. – Империя… А Адальберон – ее верный слуга. Но скажи, Карл, чем это ты не угодил этой бургундской развалине и ее лопоухой невестке? Ведь ты, помнится, давал вассальную присягу Оттону.
– Никого это сейчас не трогает. А дело вот в чем. Однажды, беседуя с Людовиком, я высказал мысль о намерении в будущем захватить Верхнюю Лотарингию. Как понимаешь, мамочку Оттона и ее свекровь это не привело в восторг.
– Чёрт бы побрал этих двух германских потаскух! Но откуда им стало известно?
– Разве мало способов подслушать чужой разговор? – вздохнул Карл. – Мне следовало подумать об этом тогда. Нынче мои замыслы отозвались эхом. Всему виной смерть короля…
– И наши с тобой пустые головы, Карл! Ведь Вия предупреждала!
– Береги ее, Можер… Но я еще вернусь и, отряхнув от пыли ветвь старинного рода, вдохну в нее жизнь.
– Стало быть, уезжаешь?
– Здесь мне больше нечего делать. Гнилое яблоко никто не станет поднимать, если над головой висит спелое.
– Я поеду с тобой!
– Нет, ты останешься. Девчонка одинока, а Эмма глаз с тебя не сводит… А ведь это по ее навету Лотарь изгнал меня.
– Старая крыса! – вскричал нормандец. – И она еще посмела оскорбить Вийку!
– Ну, она еще не совсем стара. Лет пятнадцать всего между вами… Что касается Вии… – Карл помедлил, затем продолжил: – Королева-мать в последнее время грустна, мечется, что-то не дает ей покоя. Как ни увижу – складка меж бровей и следы от слез на щеках.
– Чему удивляться, ведь только что умер ее сын.
– Причина еще и в другом. Я видел ее глаза, когда она смотрела на вас обоих, ломая пальцы на руках. Помяни мое слово, не сегодня завтра она пойдет на мировую и ради этого попросит прощения…
– У Вии?! Она, королева-мать?! В своем ли ты уме, Карл?
– Или я ничего не понимаю в женщинах. Что до тебя, то либо ты станешь начальником дворцовой стражи у нового короля, либо… Впрочем, наверное, Гуго уедет в Париж, это его город.
