пока, – остановил Варю Сергей, скосив глаза на Куйгорожа. – Ну или скажи ему, чтоб хвост спрятал в штаны.
– Иди один, – кивнула Варя.
– Что, дискриминация по хвостовому признаку? – В голосе Алены, помимо иронии, слышалось сочувствие.
– Недолюбливают его. Многие боятся, – потупила глаза Варя.
– Ниче. Нормально все будет! – Алена легко взбежала по ступеням крыльца, догоняя Сергея и Сабая.
– Ален! – крикнула Варя. – Спроси про баню, пожалуйста! И штаны бы Куйгорожу какие-нибудь другие, а то эти ему совсем малы стали.
Из «мэрии» Сергей вышел так стремительно, а Сабай и Алена – с настолько вытянутыми лицами, что Варя тут же поняла: новости неприятные.
– Поехали! Нас поселят, но не здесь.
– Что сказали-то?
– Да успел кто-то уже донести про Горыныча твоего. Н-да… Знахарку пришлют, как только освободится.
У Куйгорожа заходили желваки. Он так и не слез с козел, как будто знал, что придется уезжать.
– А баня?
– Кто про что, а Варя все про баню, – хмыкнул Сергей.
– Ты их с ребенком видел вообще? Земля из ушей! – возмутилась Алена. – Организуем помывку. На реке стоит как раз банька. Ей давно никто не пользовался, но сказали, что рабочая. Хвостатый вон почистит и затопит. Дом, в который вас направила дорогая администрация, недалеко оттуда.
– Банька! Банька! – засмеялась вдруг Танечка. – Хочу!
– Пожрать тоже дадут, если это кому-то, кроме меня, интересно, – добавил Сергей и сглотнул слюну.
Куйгорож
Куйгорож отвез всех, кроме Сабая, которого снова вызвал к себе тюштян, в домик в заброшенной деревне. Алена рассказала, что речники ушли из нее после того, как там случился пожар. Толава[70] ли с Вармавой[71] куролесили? Ёндолпаз[72] ли разобиделся, позабытый селянами? Как бы то ни было, каким-то чудом тогда уцелели стоявшая у самой воды баня да один-единственный двор, и теперь в нем устраивала посиделки молодежь. Остальные дома либо истлели до черных остовов, либо обгорели так, что легче было построить новые. Сюда-то Варю с ее спутниками и определил местный тюштян. Куйгорож втайне обрадовался этому решению, хотя мертвая деревня и при солнечном свете вызывала желание убежать даже в нем – порождении ночной птицы и холодной змеи. И все же попасть сюда было приятнее, чем мозолить глаза чужим людям. Славная Танечка восхищенно называла его принцем, лучница Алена обдала женской похотью, вызванной как будто именно его инаковостью. Всех прямее оказался Сабай. Сразу сказал: «не человек».
Да, лицо и тело у него изменились, но «своим» он от этого не стал. Даже не видя хвоста, не различая при дневном свете желтых огней его глаз, люди отводили взгляд или начинали переговариваться, тут же считывая что-то чужеродное. Все, кроме Вари. Или ему так казалось?
Новое поселение погорельцы решили строить в другом месте, у высокого берега реки, чтобы было удобнее защищаться от разбойников, оборотней и иных непрошеных гостей. Дома расположили далеко друг от друга: в речниках говорил опыт унесшего несколько жизней пожара – пожара, испепелившего все, что с таким трудом доставалось людям. Куйгорож, которому подчинялось пламя, капризное и опасное, хорошо понимал это. Как и то, что совозмея, умеющего обращаться в огненный шар, погорельцы не очень-то хотели пускать к себе. Нет, не в обиде он на тюштяна. Сам бы на его месте так же поступил.
Куйгорож пытался разорвать круг тяжелых мыслей, отдавшись Вариному поручению. Руки поправляли покосившиеся двери и лавки, латали дыры в деревянном настиле, носили воду, мыли полы. Откуда они все это умели, как знали? Он и сам не ведал. Только чувствовал – умел когда-то, и не только это. И руки делали.
Каменка оказалась в полном порядке – топи не хочу. А Куйгорож хотел. Хотел пожарче, чтобы поменьше угара, побольше пара. Чтобы его, Куйгорожевым, огнем, превратившимся в водяное облако, выбило из нежной Вариной кожи всю ночную грязь, чтобы и ей, и Танечке стало тепло, чтобы снова заблестели их потускневшие от земляного крошева волосы, чтобы с грязью и пылью ушли из них воспоминания о лесных чудищах, темноте и холоде.
Уложил дрова, щелкнул пальцами во всех углах каменки – занялось пламя, запыхало жаром. Самый угар выпустил, поддал – пар заклубился. От чисто намытых, выскобленных половиц заблагоухало нагретым деревом. Куйгорож втянул запах, погонял в носу, прежде чем выдохнуть, даже глаза прикрыл.
– Вай, лац![73] – тихонько засмеялся с лавки голосок.
Куйгорож улыбнулся. Он давно чувствовал присутствие Банявы[74]. Стоило начать работать, как она проснулась, затопала, зашуршала, закряхтела, как старая бабка. Даром что молодка.
Повернулся – сидит. Маленькая, но крепкая, ладная, густыми волосами наготу спрятала, щеки так и наливаются румянцем.
– Сюкпря, спасибо на добром слове, матушка-Банява. – Поклонился он.
– Для кого так стараешься, совозмеюшка? Для хозяина или хозяйки?
– Сама-то как думаешь?
Банява пристально посмотрела на Куйгорожа, склонила головку набок.
– Молодая хозяйка-то?
– Молодая.
– Ва-а-ай! – зацокала Банява. – Вот оно что… Жалко мне тебя.
Куйгорож нахмурился.
– Меня жалеть не за что. – Он встал с пола. – Придут сейчас – не пугай. Особенно ребенка. Натерпелись они. Дай им отдохнуть.
– А ты разве не натерпелся? Отдохнуть не хочешь?
– Я почти не устаю, тебе ли не знать.
– Почти – не в счет. Приходи после полуночи со мной париться, Куйгорож, – подмигнула Банява и свесила с лавки пухлые ножки.
– Не серчай, матушка, ночью мне хозяйкины дела выполнять положено, – покачал головой Куйгорож. – Да и неизвестно, будем ли мы к тому времени еще здесь.
Банява подтянула ножки, задрала подбородок.
– Как скажешь, совозмей.
Умолкла, заводила пальчиком по круглой коленке. Куйгорож почувствовал, что Банява не в духе, но вот-вот что-то скажет.
– Куда же хозяйка твоя любимая держит путь? – спросила она наконец, тряхнув волосами.
– В Тоначи, Банява-матушка, – с поклоном ответил Куйгорож.
– Не рановато ей туда? – прыснула богиня.
– Ей туда и обратно. Совета спросить, узнать дорогу в людской мир.
– Из Верхнего мира в Нижний, из Нижнего назад в Верхний, а оттуда – в Средний? Вай-вай! Твоя хозяйка не ищет прямых путей.
– Если знаешь прямой путь в людской мир, так скажи.
– Для меня-то прямая дорога везде открыта, да человеку она заказана, – покачала головой Банява. – Но если так уж хочет твоя хозяйка попасть в Нижний мир, пусть приводит сюда содыцю из речной деревни. Знахарка даст ей снадобье, от которого человеческое сердце ненадолго перестает биться.
– Тюштян нам то же самое сказал, обещал ее прислать. Содыця сейчас, наверное, уже в пути. Только ты-то почему вдруг помочь хочешь? И как?
– Отблагодарить хочу твою хозяйку за добрую баньку. Через твои руки она мне угодила. В бане границы тоньше, тут вайме[75] быстрее притянется к корням, да и вернуться в тело ей проще будет. Я подержу границу открытой, чтобы лучше было слышно, когда знахарка обратно позовет.
– Пришел баню затопить – узнал, как в Тоначи сходить, – улыбнулся Куйгорож.
– Только пусть помнит: не вернется вовремя – останется там навсегда. Не лучше ли ей здесь жить?
– Не жить ей здесь, Банява-матушка.
– Отчего же? Все живут.
– Разозлила она матушку-Виряву. Не найдет отсюда выход – погибнет.
Банява фыркнула.
– Тяжелый нрав у Лесной хозяйки. Да только она отходчивая.
– Она слово дала. Слово Вирявы.
– Если сама себя словом связала, тогда худо дело…
Банява хотела сказать что-то еще, но вдруг замерла и растаяла в облачках пара.
Снаружи раздались голоса. Куйгорож едва успел выйти за порог, как увидел Варю, Танечку и Алену, идущих к бане. Совозмей поморщился. Со слухом у него становилось все хуже, как и с нюхом. Банява чужие шаги раньше него почуяла.
– Ну что,
