Но думать пришлось гораздо раньше, чем можно было ожидать: пришел Володя Шокарев.
— Поздравляю! — сказал Леонид, улыбаясь. — Теперь ваши каменоломни свободны.
— Благодарю вас. А где Елисей?
— Да вот вообразите: как раз в канун осады у него оказался аппендицит, и пришлось срочно отправить его в Симферополь. Все-таки Леська — мой единственный брат. Жаль только, что ему удаляют аппендикс, а не делают резекцию желудка.
— Странно... Чем же резекция лучше?
— А тем, молодой человек, что с аппендицитом в армию берут, а с резекцией дают чистую. Запомните на всякий случай! Это уж при любой власти: белые, красные, а война без вас.
— Что же мне запоминать, если я совершенно здоров.
— Но можно так сделать, что внутри вы будете совершенно здоровы, а снаружи — полная картина проделанной операции. Но только тсс — это секрет изобретателя. Не присвойте его себе.
Леонид тихо засмеялся, многозначительно глядя на Шокарева.
— И дорого это будет стоить? — осторожно спросил Шокарев.
— Споемся. Я человек покладистый, а ваш отец денег на это не пожалеет, я надеюсь.
Шокарев не ответил. Потом вдруг сказал:
— Арестовали цыгана Девлетку, а он выдал Елисея.
— Выдал? Что значит выдал? У человека аппендицит. Его отправили в Симферополь на операцию. А тут — «выдал». Должна же быть какая-нибудь логика? Как вы скажете?
— Цыган выдал и то, что Леся был в Красной гвардии.
— С ума сошел ваш цыган! Леська служил все это время в театре «Гротеск». Можно будет разыскать этот театр, если он по эту сторону фронта...
— Я думаю... — грустно сказал Володя, — я думаю, Лесе нужно бежать за границу. В Крыму его под землей найдут. Крым невелик.
«Володя... Милый...» — подумал Леська и рванулся было к двери, но тут услышал голос Андрона:
— Сколько раз я говорил Леське, чтобы он не якшался с этой шпаной! Тоже мне революционеры! Меня за шхуну осуждают, а сами катакомбы захватили. А какая тут разница? Что катакомбы, что шхуна — один черт!
— Ничего бедный Андрон не понял, — прошептал Леська, прислушиваясь к разговору с бьющимся сердцем. — Но как же это негодяй Девлетка мог меня выдать? Только вчера со мной обнимался...
— Ну так как же? — спросил Володя. — Сможете его перебросить в Румынию, Болгарию или Турцию?
— А что он там будет делать? С голоду пухнуть? Там своих безработных как собак нерезаных.
— Что же будет?
— А что бог даст, то и будет.
Володя понял, что ему не доверяют, и тут же попрощался. Леонид проводил его до ворот и по дороге продолжал говорить на свою излюбленную тему:
— Операция чепуховая. Все равно что ногти стричь. Я делаю всего-навсего надрез кожи от мечевой кости чуть пониже пупка, а потом зашиваю. Остается впечатление, будто проделана очень серьезная операция, а на самом деле... Рентген, конечно, сразу же обнаружит фальшь, но где же вы видели, чтобы на призывном пункте коновалы применяли рентген?
— Гениально! — улыбаясь, сказал Володя.
— То-то и оно! А самую операцию я произведу в одной из наших кабинок. Стены покрою белой масляной краской. Все будет, как говорят медики, lege artis. А цена с вас небольшая: всего три тысячи. В Одессе я брал по пяти.
Когда Леонид вернулся, план был уже составлен: пароход «Чехов» сегодня снимается с якоря; взять Леську с собой в Одессу Андрон не сможет: на пароходе имеется комендант, который регистрирует всех пассажиров. Но, к счастью, комендант страдает морской болезнью, и как только корабль трогается, он тут же бежит в свою каюту. Поэтому в десять вечера дедушка вывозит Леську на шаланде и зажигает на ней фонарь. «Чехов» убавляет ход, подходит и сбрасывает веревочный трап. Леська взбирается на борт. Дальше у Тарханкутского маяка «Чехов» останавливается, лодка увозит Леську на берег, и он с письмом от капитана Волкова идет к смотрителю, который поможет ему пробраться в Севастополь.
— Отлично! — согласился Леонид. — Пятьсот рублей он от меня получит.
— Керенскими? — поинтересовался Андрон.
— Нет, конечно, но и не царскими.
— Какими же?
— «Колокольчиками».
— Ну, это ничего.
С Леськой все было сделано lege artis. Боцман с «Чехова» увидел огонек шаланды, умерил ход и сбросил трап. Шаланда ударилась тупым носом о борт, и темный силуэт юноши взобрался на корабль, как обезьяна. «Чехов» снова дал полный. Не доходя четырех миль до маяка, пароход остановился на траверзе деревни Караджа.
Пассажиры уже спали, но комендант вышел на палубу и спросил вахтенного матроса, зачем стали.
— Воду возьмем, — ответил вахтенный.
— А почему не взяли в Евпатории?
— В Евпатории вода известковая. От ней животы болят.
Спустили шлюпку. В нее сели боцман, матрос и юнга.
— Анкерчики давай! — скомандовал боцман.
Комендант видел, что с лодки приняли три узких и длинных бочонка. Потом она отчалила. Как лодка возвратилась, комендант не видел: пошел спать.
А юнга побрел вдоль низкого берега к маяку. Идти было легко. Но трудно было видеть уходящие огни парохода. «Чехов» шел в дымном дыхании вод, перед ним вспорхнула чайка, и Леська, наверное, подумал о провале первой ее постановки. Нет, думал он не об этом. Андрон... Может, никогда больше не увидимся? Если удастся из Севастополя пробраться в Турцию — это оторвет его от России на всю жизнь. И таким одиночеством охватило Леську... Ему показалось, будто забросили его куда-то на Луну, отрезав от теплой родной земли, от бабушки Евдокии, от Петропалыча, от Гульнары — ото всего, что он успел полюбить всем сердцем за свою короткую жизнь.
* * *
Тарханкутский маяк — белая круглая башня, обнесенная каменной оградой, — стоял саженях в пятнадцати от берега. За оградой Леська увидел три небольших домика и кое-какие темные строения, очевидно кладовые. Он подошел к наиболее приветливому из домиков и постучал в окошко. Залаяла собака. Занавеска отодвинулась, и к стеклу приникла старушечья голова.
— Кто такой?
— Скажите, пожалуйста, это квартира Попова?
— Ну да, а в чем дело?
— Я от капитана Волкова.
— А-а... Сейчас.
На Леську сначала выбежал белый-белый шпиц, потом белая старуха, потом такая же белая женщина помоложе. Когда Леську ввели в комнату, он увидел белого-белого старика, склонившегося над шахматами и держащего в руках газету с этюдом.
— От Волкова, — сказала старуха.
— А чем он может сие доказать? — спросил старик, не подымая головы.
— У меня к вам письмо от него.
Старик взглянул на Леську поверх очков, нетерпеливо вскрыл конверт и, все еще думая о шахматах, пробежал глазами листок.
— Ну, что ж. Милости просим. Располагайтесь. Меня зовут Автономом Иванычем, одну старушку — Верой Павловной, другую — Автономовной Елисаветой, а третью, собачку то есть, — просто Люська. Женщины, накормите гостя!
Старик снова углубился в шахматы, пронес белого офицера по всей диагонали, ответил на это ходом коня и, подумав, громко сказал: «Иодидио!»
Старуха № 1 поставила на стол блюдо свиного холодца, блюдце с маринованными огурцами и фруктовую вазу с теплым картофелем.
— Извините, — сказала № 1, улыбаясь своими бивнями. — У нас разносолов нет, зато все свое, домашнее: и картофель, и огурцы, и даже подсвинок.
Старик между тем правой рукой сразил офицером коня, а левой снял другим конем офицера.
— Ян Полуян! — объявил он торжественно.
Старушка № 2 улыбнулась Леське менее вставными,
но не менее слоновыми клыками и сказала:
— Не смущайтесь! Папа время от времени произносит какое-нибудь диковинное слово, чаще всего фамилию, но это ровно ничего не значит.
Леська кивнул головой. Он любил бывать в незнакомых семействах: в каждом доме обязательно что-нибудь свое, не такое, как у других, а в целом все это — жизнь.
В жизни случайные встречи точильными служат камнями,
Чтобы оттачивать наш всеиспытующий ум... — вспомнил Леська стихи одного своего гимназического товарища.
Собака Люська вскочила на стул рядом с Леськиным и стала так нервно потявкивать, точно вот-вот околеет от голода. Елисей взял с тарелки свиную косточку и сунул ей в пасть.
— Ради бога! — кокетливо всплеснула ручками старушка № 2. — Ради бога, не делайте этого! Люська уже хорошо поужинала, а эти гостинцы только расстроят ей желудочек.
По Люська, пользуясь тем, что гость не знает порядков, нахально требовала новых костей и с тявканья перешла на повелительный лай. Пришлось отправить ее на кухню.
— Какой у вас яркий свет! — сказал Леська.
— Это газированный керосин, — отозвался Попов.— Мы питаем им маяк, ну и, конечно, сами питаемся.
Он снова склонился над доской, долго думал, произнес «Борейша» и, выведя в люди ферзя, заставил древнюю ладью вернуться на свое место.
