– Именно в этой таверне их и нашли… – подтвердил многоликий, – мертвыми!
– Господин, когда я уходил, получив плату за свою работу, они были живы, – твердо проговорил Вотша.
– Вот только в таверне не помнят, чтобы ты оттуда ушел через дверь! – вновь взъярившись, заорал многоликий. – Ты их убил и, как вор, бежал через окно!
– Господин, я вышел через дверь, а никто этого не запомнил, потому что в таверне в этот момент была всеобщая драка!.. А окна в кабинете, где пировал мастер Клапп с друзьями, были снабжены решетками и закрыты наружными ставнями!.. – Голос Вотши не дрогнул. Возможно, поэтому многоликий вдруг оглянулся на стоявшего рядом дружинника, и тот едва заметно кивнул, словно подтверждая слова пленника.
– Хорошо, – успокоился многоликий и с прежней иронией поинтересовался: – А скажи мне… сказитель, зачем тебя разыскивает трижды посвященный Ратмир из стаи восточных волков?!
«Вот оно! – Сердце в груди Вотши рухнуло вниз, а в груди тяжелым комом вспухла тоска. – Вот по чьему указанию меня схватили и к кому меня теперь отправят!»
И все-таки ему удалось сохранить внешнее спокойствие, видимо, сказались долгие актерские уроки дядюшки Прока, он только на секунду задержался с ответом да судорожно сглотнул, прежде чем потрясенно прошептать:
– Неужели о моем таланте узнал кто-то из трижды посвященных служителей Мира?!
Как ни странно, этот спонтанный, казавшийся неожиданным для самого узника ответ произвел впечатление на самого многоликого. Он недовольно поморщился и посмотрел на стоящего рядом с ним дружинника, а затем задал Вотше следующий вопрос:
– А ты действительно умеешь сочинять… э-э-э… драпы и… эти… флокки?
– Конечно, господин! – с оттенком гордости ответил Вотша.
Многоликий поднялся с нар и неожиданно закончил разговор:
– Может быть, ты действительно великий сказитель, но пока не закончится расследование смерти мастера Клаппа, ты посидишь у меня в подземелье.
Он направился к выходу и, переступая порог, бросил стоящему у двери дружиннику:
– Пусть сюда принесут все необходимое и кормят сказителя… – Тут он сделал странную паузу, бросив взгляд в сторону Вотши. – Как и всех остальных!
«Как и всех остальных!» – эхом повторилась в голове Вотши последняя фраза многоликого. Он мгновенно вспомнил рассказ Житыря о других извергах, пойманных стариком Клаппом и отданных вожаку стаи западных вепрей! Он сразу же понял, где находится и кто его допрашивал.
Все трое многоликих покинули комнату, но спустя всего несколько минут дверь снова отворилась, и на пороге появился уже знакомый извержонку дружинник. Мимо него в комнату прошел изверг со странно пустым, словно стертым лицом и мертвыми глазами. В руках у изверга был скатанный тючок и большой фаянсовый горшок. Горшок он поставил под нары, а скатку бросил на нары и раскатал – в ней оказался тонкий матрас из грубой холстины и еще более тонкое одеяло. Изверг несколькими неловкими движениями расправил это подобие постели на нарах, а затем быстро вышел из комнаты. Многоликий посмотрел на Вотшу и с полным безразличием проговорил:
– Располагайся, сказитель.
Только когда дверь за многоликим захлопнулась и Вотша опустился на нары, он вдруг почувствовал, насколько голоден. Странного в этом ничего не было – он не ел больше суток, но до этого момента мысль о еде даже не приходила ему в голову.
Однако кормить его сейчас, похоже, никто не собирался. Вотша вытянулся на нарах и закрыл глаза. Сначала неяркий свет маленькой масляной лампы мешал ему, а потом он перестал обращать на него внимание. Напряжение постепенно оставило его – думать о возможном будущем было бесполезно, да и сделать что-либо он не мог. Спустя пару десятков минут извержонок повернулся лицом к стене и… заснул!
С этого момента для Вотши кончилась жизнь и началось странное, лишенное смысла существование. Маленькая лампа горела в его комнате постоянно неярким, ровным, немигающим светом. Его никто не беспокоил, дверь комнаты открывалась только для того, чтобы впустить, под надзором многоликого, изверга с едой для узника. И еда эта была все время одна и та же: миска темной, пахучей каши с маленьким кусочком мяса и кружка какого-то темного отвара, слегка отдававшего мятой. Делать Вотше было совершенно нечего, кроме как размышлять, но и размышлять вскоре стало не о чем – никаких событий не происходило. Он потерял счет времени и уже не мог определить, светит сейчас над Миром солнце или сияют звезды.
Однажды, когда он, как обычно, открыл глаза после тяжелого, беспокойного сна, больше похожего на больное забытье, и уставился в покрытый мелкими трещинами потолок, он вдруг услышал странный, надтреснутый голос, полный едкой, наполненной ненавистью насмешки:
– Вот изверг и пробудился!..
Голос, казалось, шел от двери, и Вотша бросил быстрый взгляд в этом направлении, но там никого не было. И тут же раздался новый едкий смешок:
– Да ты совсем не ориентируешься в пространстве! Я ведь здесь, совсем рядом с тобой!
Теперь голос звучал прямо у него за головой, и он откинул голову назад, пытаясь увидеть говорившего. Однако и там не было никого. Зато хихиканье обрушилось сверху, словно вырвавшись из паутины мелких трещинок. А потом снова прозвучал все тот же голос:
– Так, изверг, ты себе шею свихнешь! А я вправлять ее не буду, мне некогда заниматься извержачьими шеями!
Вотша мысленно плюнул и постарался успокоиться, а затем медленно спустил ноги с нар и сел на постели. И тут он увидел того, кто над ним издевался. Около двери стояла высокая, удивительно худая фигура, прикрытая черным балахоном. Голова фигуры пряталась под глубоким капюшоном, так что даже глаз не было видно. Но самое главное, то, что больше всего поразило Вотшу, – подол черного балахона не касался пола, а сама фигура странно колебалась, словно между ней и Вотшей струился сильно разогретый воздух!
Извержонок медленно поднялся на ноги, не отрывая глаз от фигуры, и сделал шаг вперед. И в тот же момент фигура выбросила руку перед собой, и Вотша очень отчетливо увидел тонкие, хищно изогнутые пальцы, обтянутые тонкой черной кожей перчаток. И вновь раздался надтреснутый ненавистью голос:
– Не смей ко мне приближаться, изверг! Это может плохо кончиться для тебя!
Воздух между ними заструился еще сильнее, фигура нелепо задергалась и стала исчезать.
Вотша понял, что сейчас опять останется один в этой крошечной комнате, и он невольно отступил на шаг и снова сел на нары.
– Вот так-то лучше, – удовлетворенно проскрежетал голос, и струящееся марево снова стало чуть заметным. Несколько секунд длилось молчание, а потом начался странный, не совсем понятный Вотше разговор.
– Как тебя зовут, изверг?
Голос, казалось, несколько успокоился, но нотки хрипловатой ненависти все еще проскальзывали в нем. Вотша от неожиданности едва не назвал свое настоящее имя, однако вовремя спохватился:
– Ёкуль из Норникса, – заученно пробормотал он.
– Сказитель. – Слово прозвучало недоверчивым смешком, и поэтому Вотша как можно тверже ответил:
– Да, господин, сказитель!
– Да!!! – неожиданно взвизгнул голос. – Я для тебя господин, изверг, и ты даже не представляешь, до какой степени я для тебя господин! Но ты это скоро поймешь!!!
Снова на несколько секунд наступила тишина, а затем черный балахон качнулся вперед, и голос чуть спокойнее произнес:
– А меня зовут… Темный Харт!..
Сказанная фраза казалась почему-то незаконченной, и Вотша почувствовал, что от него ждут то ли какого-то ответа, то ли некоей определенной реакции. Но он не знал, что ответить, – названное имя не значило для него ничего. Видимо, назвавшийся понял это, и голос зазвучал снова:
– Скоро ты при этом имени будешь дрожать и падать ниц!
И опять Вотша ничего не ответил.
Фигура еще раз качнулась вперед.
– Завтра мы встретимся с тобой опять. Готовься!
Фигура медленно поплыла назад и растворилась в дверном полотне.
После этого странного посещения несколько часов ничего не происходило. Вотше так же, как и раньше, приносили еду, так же, как и раньше, не беспокоили. Он уже начал подумывать, что и посещение странной фигуры и происшедший разговор – всего лишь сон или какая-то галлюцинация, но после очередного то ли обеда, то ли ужина к нему в комнату зашел уже виденный им дружинник и коротко приказал:
