«Нет, вожак, ты не закон и обычай! Если бы это было так, то закон и обычай исчезли бы вместе с твоей смертью, и это стало бы страшным бедствием для стаи. И ты должен сам, первым, чтить закон и обычай, чтобы стая чтила тебя. Иначе ты сам станешь страшным бедствием для стаи!»
Несколько секунд старик молчал, а затем снова заговорил с прежним бесстрастием:
«Я не буду спорить с тобой по поводу закона и обычая, я не буду обсуждать, что станет для стаи бедствием – мои приказы или твое своеволие. Я пригласил тебя для другого разговора. На южных границах наших земель началось какое-то странное шевеление: то ли ирбисы собираются нарушить мирный договор, то ли сайги думают за счет наших земель расширить свои пастбища. Возьмешь… Всеслава и еще шестерых ребят – этих сам отберешь – и пройдешь по границе. Можешь границу и заступить, но досконально разберись в ситуации. Всеслав будет вести разведку сверху, он летун отличный, так что будет тебе хорошим подспорьем».
«Вожак, Всеслав молод, рано ему одному быть в небе!» – Тон последней фразы старика встревожил Вотшу. Похоже, разговор шел о… князе Всеславе, правда, в этом «видении» он не был вожаком стаи.
«Ну, да. Тебе бы, Ват, только опытных ребят за собой водить! – с явственной насмешкой возразил старик. – А кто молодежь натаскивать будет?!»
«Хорошо, вожак, я поведу Всеслава. Но не обессудь, скидки ему на то, что он княжич, не будет!»
«И не надо… – Старик усмехнулся. – Мне нужен внук-воин, тогда он станет настоящим внуком-князем! – Вожак чуть помолчал и закончил разговор: – Сегодня вечером ты должен увести из города свою дозорную стаю и… без всяких сопливых прощаний!»
Вотша развернулся и направился к выходу из покоя, но в этот момент все поплыло перед его глазами, и окружающее заволокло темнотой. Однако теперь он не потерял сознания, наоборот, его голова была ясной, и в ней с быстротой молнии проносились мысли… догадки, ключом к которым стало названное стариком имя – Ват!!!
Значит, тот светловолосый темнобровый мужчина, которого он видел в зеркале, звался Ват! Это наверняка был его прадед, а это могло означать только одно: он видел… нет! он вспоминал то, что случилось с его прадедом. Огромная птица, которая парила в небе рядом с ним, а потом на стене замка превратилась в девушку, была та самая Леда, княжна, любившая его прадеда! А старик – это князь Горислав, дед Всеслава и Ратмира, лишивший его прадеда многоличья!!!
Между тем темнота перед глазами Вотши стала как-то странно меняться, в ней проклюнулись светлые точки. Эти точки неторопливо рассыпались по всему окружающему пространству, и через мгновение он понял, что видит перед собой ночное небо. Ват, его прадед, лежал навзничь в степном ковыле, под головой у него было седло, а рядом горел небольшой костер и двигались люди. Потом ему стал «вспоминаться» разговор.
«…Ты сало-то, сала больше клади… А то княжичу нашему каша твоя в горло не полезет!»
«Да он и так недельный запас слопал! И откуда у него такая любовь к салу?!»
«От матери! Та, говорят, без сала даже яблоки не ест!»
И среди этого зубоскальства появилась своя мысль, подуманная лениво, как некая зарубка наперед:
«Надо Кохте сказать, чтобы держал свой язычок на привязи. Всеслав мстителен, рыжему любое слово боком может выйти!»
А разговор между тем продолжался:
«Да ладно вам, ребята! – вмешался Теньтя. – Вот рассупонит княжич свой заветный мешок, сами скажете, что не зря сала для него не жалели!»
«Гляньте-ка, – хохотнул рыжий Кохта, – Теньтя на княжьи пышки губу раскатал! Смотри, пузо-то у тебя с непривычки от княжьей сдобы не перекосит?!»
«А вот мы сейчас посмотрим!» – раздался новый голос из ночной темноты в стороне от костра. А через секунду в освещенный огнем круг шагнул высокий стройный парень с походным мешком в руке. Положив мешок около костра, он нагнулся над ним и потянул стягивающую горло Вину веревку, приговаривая:
«Сейчас попробуем княжеских харчей и посмотрим, у кого пузо перекосит!»
Из мешка на чистую холстину были выложены целый окорок, две жаренные в душистой траве курицы, пять плоских пресных хлебов, два круга колбасы, и увенчал все это изобилие небольшой пузатый кувшинчик, в котором что-то густо побулькивало! Волки глядели на это изобилие со спокойным удовольствием, а Всеслав, разогнувшись и указав рукой на «княжеские харчи», с улыбкой проговорил:
«Все равно завтра на границу выходим – спиртного пробовать нельзя будет, а такой харч да без „сладенького“ грех жевать!»
«Эх, и зачем я кашу заваривал!.. – раздался голос кашевара. – Только крупу зазря перевел!»
«Ну, почему ж зазря! – быстро ответил княжич. – Я твою кашу попробую, раз ты в нее сальца бросил!»
Волки переглянулись, а затем рыжий Кохта посмотрел на вожака и негромко позвал:
«Ват, вставай, княжеское угощение ужинать будем!»
Вожак приподнялся на локте и, будто спросонья оглядев выложенное Всеславом угощенье, проговорил:
«Что, поблизости деревня есть?»
«Нет, – тут же высунулся Кохта, – княжич свой заветный мешок тряхнул!»
«Ну что ж, – потянулся Ват, – от княжеского угощения не отказываются…»
И начался пир. Вообще-то дружинники в походе не голодали, но их пища была проста – каша с салом, вяленое мясо и рыба, сухари… А тут!.. Стая отдала должное и густой наливке, оказавшейся в кувшинчике, и окороку. Через час, отвалившись от импровизированной скатерти, ребята принялись обсуждать съеденное, потом стали вспоминать, что им приходилось есть в походах… Постепенно разговор затих. Лагерь погрузился в сон, и только дежуривший первым Теньтя, обернувшись к Миру родовой гранью, бродил где-то рядом в ковыле. Заснул и Ват, во всяком случае, перед глазами Вотши снова встала тьма, но это была тьма покоя, тьма отдыха…
И все-таки Вотша чувствовал некое напряжение, была в происходящем какая-то фальшь, какая-то… нелепица. Словно каждый, кто входил в дозорную стаю, чуть-чуть фальшивил, был не только самим собой, но и еще кем-то…
Вотша попробовал восстановить в памяти все только что происшедшее перед его глазами, одновременно пытаясь нащупать причины своего странного, тревожного ощущения. Ему вдруг показалось, что вот сейчас к нему придет истинное понимание того, что происходит.
И в этот момент на него обрушилась дикая, невыносимая боль!!! Мышцы свело жесткой, выворачивающей судорогой, дыхание перехватило, словно от удара в незащищенное горло, в животе разлилось дикое всепожирающее пламя! Он даже крикнуть не мог – в груди, в съежившихся, схлопнувшихся легких не осталось воздуха. Вотша чувствовал, как по земле катается его большое сильное тело… Нет, это тело было чужое, бессильное, скрученное болью… непереносимой, чудовищной болью!!!
Он не знал, сколько часов, дней или недель эта жуткая боль терзала его, а когда она немного отступила, словно устав от тяжелой, изнурительной работы, и он смог приоткрыть затуманенные глаза, над ним склонилось ухмыляющееся лицо княжича. Вотше пришлось сделать чудовищное усилие, чтобы понять, что говорит ему Всеслав, и он разобрал издевательский, злорадный шепот:
«Ну что, Ват? Сильный, непобедимый Ват! Где твоя дозорная стая? Ай!.. Все, все твои могучие волки полегли! Они все погибли, и привел их к гибели ты, Ват! И ты еще хотел получить в жены мою сестру?! Ты думал стать вожаком стаи восточных волков?!»
Всеслав выпрямился, лицо его отодвинулось и неожиданно стало более четким. И стало видно, что рядом с ним ухмыляются еще две узкоглазые рожи – южные ирбисы!
Княжич ткнул носком сапога в бесчувственные ребра лежащего перед ним тела и презрительно бросил:
«Теперь ты, падаль, поймешь, что такое закон и обычай! Ты ведь знаешь, какое наказание по закону и обычаю полагается за потерю дозорной стаи?!»
Вотша хотел плюнуть в эту ухмыляющуюся морду и бросить в нее обличающее слово «предатель», но сил не было, и голос пропал… Даже хрип не выходил из перехваченного болью горла. А княжич снова ухмыльнулся:
«Ты поправишься, Ват. Поправишься настолько, чтобы встать под нож… Вот только говорить ты больше никогда не будешь. Да и что ты можешь сказать в свое оправдание… Изверг!»
