бы ни случилось, будем уважать неприкосновенность и нейтралитет Швейцарии”. Втайне же он планировал включить страну в состав великого рейха, считая швейцарцев “побочной ветвью нашей нации” и “прыщом на лице Европы”.
Как писала Урсула, “Швейцария была окружена фашистами; оставался один-единственный узкий проход через Францию”.
Фут впоследствии заявлял, что Урсула и Лен были слишком заняты друг другом, чтобы обращать внимание на международную обстановку. Это было не так, но, гуляя рука об руку по Швейцарским Альпам и собирая нарциссы, они, безусловно, “напоминали голубков-молодоженов”. “Было совершенно очевидно, что это никакой не брак по расчету”, – писал Фут, которого забавлял расцветавший между ними роман. Чего нельзя было сказать об Ольге Мут. До этого Урсула заверяла ее, что выходит замуж по расчету, а брак оказался совершенно настоящим и не давал няне покоя. Олло до сих пор была привязана к Руди, который и понятия не имел, что его жена получила развод, вышла замуж, взяла новую фамилию и новое гражданство.
Но положение Рудольфа Гамбургера не позволяло ему как-то повлиять на положение вещей – в это время его пытали в китайской тюрьме.
Глава 14. Похитительница
Эмили Хан, корреспондент журнала The New Yorker в Китае, пряталась в бомбоубежище пансиона для журналистов в Чунцине, когда туда ворвалась военная полиция и арестовала одного из постояльцев. Мужчина вынул оружие, после непродолжительной борьбы был разоружен и при этом попытался проглотить клочок бумаги. Его связали и увели. “Все происходило как в кино”, – писала Хан.
В свои тридцать пять лет “Микки” Хан, уроженка Сент-Луиса, штат Миссури, успела повидать немало драматических сцен: эта любительница сигар и приключений жила с племенем пигмеев; облачившись в мужской костюм, проехала через всю Америку на “форде” модели “Т” и пешком в одиночку пересекла Центральную Африку. Ее прибытие в Шанхай почти совпало с отъездом Урсулы, а сама она прославилась тем, что курила опиум и появлялась на званых ужинах в компании “мистера Миллса”, домашнего гиббона, наряженного в сшитый на заказ смокинг и подгузник. С ней подружилась Агнес Смедли, использовавшая шанхайскую квартиру Хан как тайник для писем, которые она хотела скрыть от полиции. Когда в 1937 году Япония вступила в войну с Китаем, Хан, как и многие другие коллеги-журналисты, перебралась в Чунцин, военную столицу Китая при Чан Кайши. Город постоянно обстреливали японские бомбардировщики. Заслышав сирены, иностранные постояльцы чунцинского пансиона для прессы, порой не успев ничего накинуть поверх ночного белья, втискивались в сооруженное в погребе в саду бомбоубежище. Здесь, пока на город обрушивались зажигательные бомбы, китайские официанты подавали гостям закуски и коктейли. Во время очередного такого собрания Эмили Хан стала свидетельницей злополучного и скоропостижного завершения первой шпионской миссии Рудольфа Гамбургера.
А какое многообещающее было начало! 20 апреля 1939 года Руди с Йоханом Патрой сели в Марселе на борт “Катори Мару”. На судне было множество евреев, бежавших из Европы в Шанхай – “одно из немногих мест в мире, где они до сих пор могли укрыться”, как писал Гамбургер. В Шанхае он арендовал небольшой домик, а Патра занял комнату в доме зажиточной китайской семьи. Почти все, с кем он был здесь знаком в 1930-е годы, уже уехали, зато теперь в городе жили два близких родственника Руди – его младший брат Отто, бизнесмен, и овдовевший отец Макс. Архитектурной работы почти не было, и Руди целыми днями выполнял указания Патры по подключению передатчиков и производству взрывчатки. Они прекрасно поладили. Об Урсуле разговор почти не заходил. Гамбургер сгорал от желания приступить к шпионской работе, но Москва до сих пор не торопилась бросать его на задание. Наконец, спустя почти год безделья, его отправили на юго-запад Китая в Чунцин, с невнятными указаниями завербовать информаторов среди коммунистов-экспатриантов. Патра собрал для него коротковолновой передатчик, спрятав его в обыкновенном радиоприемнике, и просил “оставаться на связи”. Добравшись сначала на корабле до Гонконга, Руди прилетел в Чунцин на самолете 9 марта 1940 года.
В зале прилетов при досмотре его багажа китайская полиция конфисковала приемник, сказав Гамбургеру, что он сможет забрать его через два дня. Более сметливый шпион немедленно бы скрылся. Гамбургер же сделал ровно то, что ему сказали. Когда ему, как и было обещано, “без лишних слов” вернули радиоприемник, он удивился, как же “некомпетентные” китайцы умудрились не заметить скрытого внутри нелегального передатчика. Уже потом он понял, что “они прекрасно знали о предназначенном для шпионажа приемопередатчике и теперь были начеку”.
Международные кризисы притягивают разных эксцентричных персонажей, и в чунцинский пансион для прессы отовсюду стекались журналисты, писатели, предприниматели и шпионы. Гамбургер удивился, столкнувшись здесь с Агнес Смедли, дружба с которой сыграла ключевую роль в жизни Урсулы, а по совместительству и в его собственной. Агнес продолжала свой донкихотский поход в борьбе за коммунизм в Китае: выходила на марши с Красной армией, брала интервью у ее командиров (в том числе и у Мао), занималась почти неприкрытой пропагандой в статьях для западных газет и проводила на китайском фронте больше времени, чем любой другой корреспондент или корреспондентка. Она повсюду умудрялась вызывать любовь и раздражение одновременно. Когда Агнес появилась в пансионе для прессы после очередного нервного срыва и почти года в зоне боевых действий, она страдала от недоедания, малярии, крапивницы, болезни печени и, возможно, тифа. У нее выпадали ногти на ногах, зубы, но она оставалась по-прежнему незаурядной, “несуразной в своем персиковом сатиновом халате”, как запомнила ее Хан. Руди знал, что Агнес занимается шпионажем, но Смедли вряд ли догадывалась, что муж ее старой подруги теперь и сам стал участником шпионских игр.
Сгорая от нетерпения приступить к работе, Руди Гамбургер отправился в магазин за недостающими деталями для передатчика. Каждая такая покупка внимательно отслеживалась китайской разведкой. Генерал Дай Ли, “китайский Гиммлер”, руководил Национальным контрольно-статистическим бюро, секретным полицейским подразделением, занимавшимся ликвидацией шпионов. Руди был для него легкой добычей.
Эмили Хан обратила внимание на “мнимого немецкого беженца”, едва он появился в пансионе, но старательно избегала архитектора в берете, “приняв его за типичного мюнхенского художника-тевтонца… он идеально соответствовал этому образу”. Поздним вечером 21 апреля 1940 года постояльцы слонялись по убежищу, “дрожа и позевывая” в ожидании конца авианалета, когда в помещение ворвался отряд китайских солдат. Во время ареста Руди “возражал, что ему нечего скрывать”, но, противореча собственному тезису о невиновности, вдруг стал размахивать револьвером, которым и пользоваться-то толком не умел.
Хан не могла поверить своим глазам:
Разжевав клочок бумаги, он попытался его проглотить. На ней
